Павел Тетерский: «Больше Бена может быть только бурбон»
4 июня 2013

Павел Тетерский – автор трех романов, самый известный из которых «Больше Бена» был экранизирован на британских островах. Экс-сотрудник наиболее знаковых журналов прошлого десятилетия «Хулиган», «Птюч» и Playboy, обладатель блестящего лысого черепа и бороды, Павел заинтересовал Sadwave, как человек из движа 90-х, мира самых ярких вечеринок, проходивших под аккомпанемент Генри Роллинза и Роберта Смита.

teterskij1

По словам Тетерского, он принципиально не палит щщи в Интернете. Будучи опытными конспираторами, мы замаскировали его, как могли

Текст и интервью: Вадим Гуров, Максим Подпольщик
Иллюстрации: Илиана Blame

Писатель и журналист Павел Тетерский, когда-то носивший прозвище Собакка, известен прежде всего как автор авантюрного романа «Больше Бена», написанного им в соавторстве с Сергеем «Спайкером» Сакиным в конце 1990-х годов. Получивший статус бестселлера дневник юных московских раздолбаев, отправившихся покорять Лондон без гроша в кармане, был воспринят как руководство к действию теми, кто вслед за его авторами мечтал «нагнуть Европу» и просто вырваться из агрессивных российских реалий рубежа веков. Отчасти успех «Больше Бена» можно объяснить тем, что Тетерскому и Сакину выпал шанс стать своего рода первопроходцами в описании подобных антитуристических путешествий – для многих их сверстников способы получить визу, не говоря уже о том, чтобы элементарно заработать на заграничный отпуск, в те годы были далеко не очевидны.

Кроме того, книга сыграла роль мощной культурной пробоины, сквозь которую на поверхность хлынули так называемые бичества (не путать с языком «падонкав»), некоторые из которых (к примеру, «дать по щщам») прижились в русском новоязе 2000-х. Герои произведения бойко орудуют этой сознательно изуродованной версией русского языка; в конце романа приводится соответствующий разговорник.

Спустя десять лет после публикации «Больше Бена» его звон, наконец, докатился до Европы. В 2008 году книгу экранизировала британский режиссер Сьюзи Хейлвуд, а роль персонажа Тетерского сыграл будущая звезда «Хроник Нарний» Бен Барнс. Впрочем, как это часто бывает, слава нашла своих героев слишком поздно, а точнее, так и не нашла. Фильм, по большому счету, остался для большинства незамеченным. Заработать на нем какой-либо капитал во всех смыслах этого слова у Тетерского не вышло. То же самое, скорее всего, можно сказать и о Сакине. К моменту появления фильма его дружба с Тетерским давно осталась в прошлом.

Рассорившись с Собаккой вскоре после присуждения роману премии «Дебют», окрыленный успехом Спайкер забросил литературу, попытавшись сделать себе имя сначала участвуя в одном из первых отечественных реалити-шоу «Последний герой», а затем, по его утверждениям, примкнув к футбольным фанатам и радикальным националистам. Назвать эти проекты успешными можно лишь с натяжкой – последний раз фамилия Сакина мелькала в сетевых СМИ три года назад  в связи с нашумевшим митингом на Манежной площади. В интервью Илье Варламову бывший писатель откровенничал, что именно он был одним из организаторов вышедшей из-под контроля демонстрации патриотов…

Собакку же известность, обрушившаяся на него после  выхода «Больше Бена», напротив, скорее испугала, чем взбодрила. Стараясь всеми силами дистанцироваться от этой книги, он выпускает в первой половине двухтысячных еще два романа, на этот раз сольных. Вышедшие друг за другом книги Тетерского «MutoBoyz» и «Клон-Кадр» оказались разными по подаче, но схожими по проблематике. В обоих произведениях описывается феномен взросления, а точнее, выживания молодых людей в самый разгар 1990-х годов со всем сопутствующим этому ворохом проблем. Недоверие ко всему окружающему, авантюрные подработки и безобидное мошенничество в условиях пока еще не сформулированных правил игры; сносная тяжесть бытия, которая кажется забавной игрой, пока ты находишься в том возрасте, когда совершать глупости и подвиги все еще к лицу. Впрочем, если юные герои «Muto Boyz», казалось, постоянно находятся под действием веселящего газа и с легкостью парируют удары внешнего мира, то персонажу «Клон-Кадра» в этом смысле было уже не до шуток…

Нам было интересно поговорить с Павлом как с человеком, не только познавшим, кажется, все грани пьянящего авантюризма 1990-х годов, но и сумевшего с честью ответить на вопрос, каково это – быть взрослым. И насколько тяжело им стать. Ведь, цитируя «Muto Boyz», «нереализованные навязки превращаются в комплексы. Комплексы дали миру Кафку”. Павел Кафкой не был.

 

О Сергее Сакине

Мне не очень нравилось, как он себя вел, Сергей и сам признавал, что у него началась «звездочка» после выхода книги и особенно после «Последнего героя». Часто мне было за него неловко. Случалось, я приходил в компанию, знавшую Сакина, и меня спрашивали: «А правда, что ты скинхед, который людей убивает?». Я спрашиваю: «Откуда вы это взяли?». Они: «Да вот, Сережа себя позиционирует как скинхед».

История с Варламовым и Манежкой была последним перлом, который он выдал, но это был единственный случай за год, а раньше он делал по несколько подобных заявлений в день. То он был каким-то скином, то вдруг – героем-любовником, который трахает фотомоделей, последнее иногда даже соответствовало действительности. Но я не был ни тем, ни другим и сильно напрягался, когда на меня проецировали образы Спайкера.

Подобный «пиар» был мне очень не приятен. Я решил обозначить свою позицию по этому поводу, заявив, что не имею ко всему этому никакого отношения и больше с данным человеком не общаюсь. Но отступать было поздно: все уже воспринимали пару «Сакин-Тетерский» как единое целое.

О книгах

Ранее говорили, что я пытался отказаться от премии «Дебют», но это не так. Я хотел отказаться от авторства книги в знак протеста против деятельности Сакина. Потом, правда, выяснилось, что сама постановка вопроса оказалась глупой – как можно отказаться от авторства? А вот от авторских прав – можно. Так что получилось, что я просто потерял деньги. Когда речь зашла о съемках фильма, я уже не стал ни от чего отказываться.  Спустя несколько лет после подписания контракта мне заплатили за это какие-то копейки, но их я уже никому не отдал. А за последние допечатки «Больше Бена» я не получил ничего.

«Клон-Кадр» сегодня кажется мне неудачной, злой, неличной и невечной книгой. «Muto Boyz» в этом плане гораздо более актуальное для меня произведение. Оно до сих пор много для меня значит.

Все события, махинации и приключения героев, описанные мной в книгах, имеют под собой некий реальный подтекст. Почти все персонажи моих работ представляют собой собирательные образы различных ярких  личностей начала-середины девяностых,  с которыми мне довелось общаться. Истории, описанные в «Muto Boyz», в той или иной степени происходили со мной или моими друзьями.

Недавно меня спросили, не хотел ли бы я переиздать мои книги. Я ответил, что никаких надежд на этот счет не питаю.  Так оно в итоге и вышло: из «Эксмо» меня послали нахуй, а кроме «Эксмо» сейчас есть только «АСТ», которое то же «Эксмо», только в профиль. В бумажных издательствах коллапс рынка, так как люди, которые читают нормальные книги, уже давно в большинстве своем перешли в электронный формат. В коммерческом плане, сейчас, к сожалению, имеет смысл печатать только плохую беллетристику.

Сейчас у меня нет времени на хобби. Когда все мои книжки провалились в коммерческом плане, стало очевидно, что надо заниматься более приземленными вещами, семьей и детьми, не тратя времени на хобби. Возможно, когда-нибудь я снова начну писать. Но как раньше освещать темы, связанные с всевозможными молодежными движениями, я точно не буду. Скорее, я бы сфокусировался на чем-то около политическом. В последние годы я стал очень политизированным человеком.

Я никогда не смогу переплюнуть нравящихся мне писателей на их поле. У каждого есть своя фишка, которую никто не повторит, поэтому я не буду пытаться этого делать, а лучше придумаю что-то свое.

Своим любимым писателем я могу назвать Ирвина Уэлша, это один из немногих авторов, которого если читаешь, то нравится абсолютно все. Раньше я любил Паланика, но в последнее время, как и у всего человечества, интерес к нему у меня остыл. Мне нравился Сорокин, его опричнинская тема, но ранние его вещи я читать не буду никогда.

В 36 лет я в первый раз осилил Достоевского, и мне очень понравилось, хоть это и очень пошло —  признаваться в любви к Достоевскому. Пушкин вот редкостное говно. Сколько ни начинал, все время думаю, что же это за отстой такой.

teterskij2

О журналистике

Мне не интересно читать периодические издания, я читаю Интернет, и вам советую не уделять так уж много внимания СМИ. В том, виде, в котором они существовали в конце девяностых — начале нулевых, их больше нет. Бумажные газеты и журналы доживают последние дни, работая только ради рекламодателей. Какое-то время издательские дома и большие печатные бренды еще продержатся на плаву, но законодателями мод и вершителями умов они давно не являются.

«Хулиган» и Playboy — это серьезные компании  с четко прописанными бизнес-планами, стратегиями, корпоративными правилами.  Другое дело, что правила там были все-таки разные. В Playboy, к примеру, нужно было каждый день отмечать время своего прихода на работу, зато можно было бухать. Это длилось до того момента, пока Кирилл Бонд по пьяни не разнес редакцию. После этого на алкоголь был введен мораторий.

Как ни странно, Playboy была не самая говенная структура, где я работал. За исключением некоторых персонажей из начальства, это были нормальные люди, с которыми можно было сесть, выпить, поговорить интересно.

«Хулиган» повторил стандартный путь развития практически любого российского издания. Его история похожа на ситуацию с отечественным MTV. В самом начале набрали команду профи-самоучек, делавших очень интересный материал, ориентированный, прежде всего, на людей нестандартного склада ума. Потом, когда издательство стали причесывать под интересы рекламодателей, было принято решение писать проще, для массового читателя. Уровень текстов падал, авторы уходили, на их место брали пионеров, писавших на уровне средней школы.

Один из лучших текстов, который мне доводилось видеть, работая в «Хулигане», была рецензия Кирилла на книжку Александра Мешкова «Странник». Это определенно одна из самых плохих книг, которую мы когда-либо читали. Ее написал какой-то алкоголик, обозреватель «МК». Рецензия звучала так: «Загляни в это безбожно пьяное, бесовское, по-шевчуковски лихое лицо. Больше эта книжка не представляет никакого интереса».

Порой в редакции появлялись совсем уж непонятные личности. Была у нас, к примеру, одна дама, которой, вероятно на курсах маркетинга рассказали, что с каждым нужно говорить на его языке. Представьте себе крашеную особу в деловом костюме лет 35, которая обращается к тебе: «Ну что, чувак, как дела?». Один мой обкислоченный друг сильно обломал ее одной фразой: «Привет, чувиха, а ты не могла бы называть меня бейби-бой?»  Как реагировать на такие вещи, ее, видимо, на тренинге не учили. Больше она к нашему столу не подходила. В итоге тексты в «Хулигане» перестали быть смешными, и я оттуда ушел.

Как-то раз мне принесли юбилейный номер «Хулигана»,  и там был представлен топ-10 самых плохих текстов за всю историю журнала. Я очень горжусь тем, что одну из позиций там занимала моя статья.

О музыке

Я играл в трех группах. Первая называлась «Tridiziza». Это было такое говно, что кошмарнее просто нельзя придумать. Вторым был коллектив «Cool Before», который, пожалуй, оказался самым удачным в моей музыкальной биографии, мы выступали с «Кирпичами» и «Tequilajazzz». А потом появилась другая группа с таким же названием и композицией «Водка». У них был клип, который показали по MTV. Нам звонили люди и говорили, какая, мол, у вас удачная песня — «Водка» (а у нас все песни были на английском). Пришлось срочно переименовываться, так как мириться с этим сходством было невыносимо.

Последним, на данный момент, музыкальным опытом в моей жизни был коллектив Scum Squad. Хоть данная группа и была мегаговном, она представляла собой настоящую отдушину в моей на тот момент уже взрослой и серьезной жизни.

Я закончил с музыкальной активностью в 33 года, остальные ребята тоже завязали, хотя наш барабанщик, к примеру, сейчас играет в группе «Серебро». Он стал самым настоящим профессионалом.

Я не люблю профессионализм в музыке. Как правило, самые хорошие вещи происходят, когда люди вообще не умеют играть, но обладают невиданным запасом драйва. Такими были, к примеру,  Nirvana,  Sex Pistols и ранние The Beatles. Наличие одновременно исполнительского мастерства и энергетики – это, конечно, хорошо, но такое встречается крайне редко. Так  было разве что у  Neurosis и группы Tool c их песочными человечками.

Классический пример профессионализма – это, конечно, группа U2. Как только они стали профи, то сразу начали играть какую-то ужасную поебень, а итог мы все знаем: интервью с обращением к президенту-олигофрену не вырубать Химкинский лес.

В конечном итоге, в музыке сегодня нет настоящих героев. Хотя и раньше эти герои были относительны. Героизмом считалось пустить себе пулю в голову или умереть от наркотиков. Какой в этом героизм?

Вы знаете Андрея Машнина? Вот если бы он умер вовремя, то сейчас был бы героем. А так он редактор, как и я. Он хороший человек, но какой-то совсем самоуничижительный, самоудушающий. Герой должен ярко гореть, вспыхивать и умирать, а он горел не очень ярко.

Виктор Цой — вот кто был настоящим последним героем. Это был единственный человек, которому удалось создать музыку, которая  понравилась абсолютно всей стране. Больше таких авторов не было. А кто там что взял из творчества «Кино» – это проблема берущих. Секрет популярности Цоя заключался в том, что ему удалось скрестить свой, ни на что не похожий рок-н-ролл с блатняком. В итоге простые ребята у подъезда тогда временно склонились в сторону рок-н-ролла, а не шансона.

О политике

Конечно, я хотел бы смены власти, но понятно, что ее сейчас не будет. Оппозиция представляет собой стадо дебилов, из которых очень много людей, как это ни смешно звучит, действительно работают на госдеп США, а остальные еще не доросли до того, чтобы заниматься политической деятельностью.

Я хожу на все эти марши и когда вижу Немцова, выступающего на сцене, мне хочется кинуть в него камнем. Единственное, что меня сдерживает, это страх попасть в голову какому-нибудь хорошему человеку.

Будь я лидером оппозиции, я бы не стал кричать: «Долой Путина!», хотя думал бы об этом. Я бы сконцентрировался на том, чтобы сделать нормальное общественное телевидение, чтобы рабочий какого-нибудь Уралвагонзавода видел на экране то, что мы читаем в Интернете. Если мы это сделаем, этого будет достаточно, чтобы начать переходить к каким-то другим действиям.

Когда я вижу открытую вакансию, связанную с антипутинским движением, я тут же посылаю туда письмо и резюме, но, к сожалению, как и в случае с глянцевыми журналами, никакого ответа не получаю.

Я не считаю себя человеком левых взглядов. Я русский и придерживаюсь адекватных, по моему мнению, политических убеждений. Я не россиянин и не националист. Да, у меня лысый череп, но ничего общего с объединением «скинхеды» я не имею, как впрочем, с «антифа» и с другими неформальными группами.

Если человек говорит, что он сторонник взглядов одной из двух сторон – это значит, что он себя ограничивает. При этом я всегда смеялся над Родиной (с большой буквы) и над любовью к ней.

Манежку надо было устраивать. Это не то событие, из-за которого следовало поднимать шум и кричать, что все ужасно. Гораздо ужаснее было убийство человека, которое осталось абсолютно безнаказанным. Это было убийство на национальной почве. И эти ребята из южных республик — это абсолютно такие же скины. Я не считаю, что фашизм в России может быть только русским. Более того, мне кажется, что сейчас он прежде всего нерусский. Потому как все эти парни с гор исповедают ровно те взгляды, которые противны антифашистам.

О жизни

Я абсолютно не карьеристский человек, я нигде подолгу не задерживался, и, в принципе, не задерживаюсь и сейчас. Тем не менее, я считаю, что в этом смысле всегда поступал правильно.

Я до сих пор существую от зарплаты до зарплаты. Это связано с моим стилем жизни, я просто не умею экономить. Если бы я зарабатывал миллион, то, не задумываясь, просирал бы и его.

Сегодня я смотрю на движ как на развлечение, а раньше он был для меня жизнью. Я до сих пор иногда хожу на концерты, умею врываться и знаю, как применять некоторые препараты. Я осознаю, что можно, а чего нельзя делать и вроде как умею отдыхать. Развлечение должно быть дозированным. Наверное, это связано с тем, что оно никогда не сформирует чего-то глобально хорошего, разумного, доброго и вечного. Во всяком случае, для меня.

Ни одного человека, которого я в свое время определил как мудака, я и сейчас не воспринимаю нормально. В этом плане я всегда был чуток. Люди, которые 15 лет назад были таковыми, с тех пор не изменились.

Возраст, как ни крути, имеет значение. Если бы сейчас, в 38 лет, я приехал  Англию и занялся шоплифтингом, то вы выглядел бы идиотом, совершающим поступки, которые ему не идут. Это то же самое, как если бы 60-летний дедушка начал хватать за попки молоденьких студенток. Когда ты делаешь это в 20 лет, то выглядишь крутым, а когда сильно позже…Я по-прежнему очень хорошо чувствую и понимаю ребят этого возраста. Спросите меня, как я хотел бы провести молодость, и я отвечу, что не хотел бы ничего изменить. И это несмотря на всевозможные проблемы, отсутствие денег, работы и жизненного опыта.

Самое важное для меня сейчас — это будущее моей семьи и моих детей.

Мне нравится лирический герой моих книг. Встреть я его сейчас, думаю, он назвал бы меня мудаком и другими обидными словами, совершенно точно обвинил бы в скуке. Но почему-то мне кажется, что в итоге он бы меня понял. Я по-прежнему считаю его очень крутым.

teterskij6

«Больше Бена, 13 лет спустя». Только вы, пожалуйста, наложите в фотожопе черные прямоугольники на глаза мне и детишкам».


Ниже Sadwave публикует неизданный рассказ Павла Тетерского «Страх и отвращение в Серпухове», написанный им более 10 лет назад для журнала «Птюч».

 

СТРАХ И ОТВРАЩЕНИЕ В СЕРПУХОВЕ
трагикомедия в 5 действиях

 

У нас не Великая Красная Акула, а белый «жигуль» с отваливающимся глушителем. Вместо кубометров эфира в багажнике – несколько невинных бутылок пива. Мы не будем брать на борт никаких белобрысых хичхайкеров в силу их отсутствия на трассе. Да и курс мы держим не на Лас-Вегас, а на гораздо  менее пафосный географический объект. И всё же я ощущаю себя Хантером С. Томпсоном – может быть, потому, что еду с двумя раздолбаями вроде как делать репортаж.

 ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Латинес, московский бродяга, вольный художник серпуховского происхождения.
Брат Латинеса, студент какого-то института (по-моему, приборостроительного) в г. Серпухове.
Шпаков, разгильдяй, пользующийся служебным транспортом в личных целях.
Мишанька, драгдилер местного значения.
Толян, молодой гопник, работающий в Москве охранником.
Гоша, сын мента.
Саша, бывший героинщик, а ныне сильно пьющий молодой человек.
Пётр, ничем не характерен.
Вадим, музыкант-альтернативщик.
А также: Чубакка и многие другие.

 

Действие 1. Прокуренные внутренности белого «жигуля». «Репортёрская» бригада въезжает в Серпухов.

— Блин, смотрите, парни! Это кузница, в которой я работал! Я ковал, бля, металл, вы это понимаете? – восторженно орёт Латинес, показывая пальцем на какой-то низкорослый барак на окраине Серпухова. – Ностальгия!

Слепой Шпаков почти ничего не видит в темноте и чуть не сбивает алкаша, нагло шагающего по дороге и не реагирующего на проезжающие мимо авто, почти как персонаж клипа “Rabbit in Your Headlights”. Латинес предупреждает:

— Ты смотри, здесь очень много пьяных. И все идут по дороге. Поэтому… — переводит дух и неожиданно резко продолжает: — Поэтому дави их всех на х.й, Илюха, чтоб ни одного гада в живых не осталось!!!

Продолжая материться, мы въезжаем в город. Шпаков безбожно гробит ходовую, попадая колёсами во все ямы и колдобины. А их здесь немало: это та самая пресловутая российская дорога, неоднократно воспетая в поэзии, прозе и музыке.

Уже возле самого дома брата Латинеса вижу кучку молодых людей, вяло перемещающихся в направлении ларька. Это как раз то, что нужно – не золотые, не серебряные и не голубые, а самые что ни на есть обыкновенные парни, не имеющие чётко определённых планов на вечер.

— Латиныч, вот кто мне нужен!

— Тогда тебе повезло. Потому что один из них – мой братец. Тормози, Шпаков.

Братья обнимаются. Латинес менторским тоном наказывает младшенькому:

— Так, значит, сейчас мы кидаем шмотки и жрём. А вы что делать собираетесь – бухать? Ну, тогда через час вот эти все должны быть знаешь где? — у нас на лестничной клетке.

Город Серпухов известен с 1328 года.  До сих пор никто толком не знает, от чего пошло название: то ли от ныне пересохшей речки-вонючки Серпейка, то ли от особенностей местного производства – город с самого начала был индустриальным, и ковали там не мечи, а серпы для мирных крестьян.

 Кремль стоял на Соборной горе. Говорят, гора эта — наносная, то есть искусственная. Сейчас остатки кремлёвской стены со стандартными надписями типа «Doors», «Х.й» и «Здесь был Андрюха» отверженно ютятся среди одноэтажных изб и огородов. Что не мешает, однако, ощущать ауру места. Энергетику боя, жестокой сечи между «нашими» и «косоглазыми»: когда-то татаро-монголы изрядно попотели, прежде чем переместить свои жёлтые тела за эти самые стены, которые  в те времена были украшены не надписью про Андрюху, а нерукотворными узорами из человеческой крови.

 «Ты видишь это? Я тебе сейчас расскажу то, о чём не пишут долбанные энциклопедии. При Сталине какой-то идиот-инженер ляпнул, что камни, из которых сделана кремлёвская стена в Серпухове, пригодны для строительства метро в Москве. И ублюдки разобрали почти все стены, представляешь? Но самый прикол знаешь в чём? Да в том, что ни хера они никуда не подошли!!!»

Стоим, обдуваемые ранневесенними ветрами. Нара с одной стороны, с другой – остатки некогда неприступных рвов. Чёрта с два сюда можно было попасть просто так. Стоим, курим, и вдруг как-то одновременно понимаем: для того, кому в древние века всё же удавалось прорваться за эти самые стены, переставали существовать такие понятия, как женщины, дети и старики.

«У нас тут как-то на день города представление устроили. Нарядили наших в красное, а узкоглазых в коричневое, и давай махаться на деревянных мечах. А я, прикинь, стою вон на том склоне, палю всё это дело, вдруг поднимаю глаза – а там, в небе, два ворона круги наматывают…»

Действие 2. Лестничная клетка возле квартиры брата Латинеса. Гоша, Саша и Петёк пьют самогон. Петёк неуверенно приобнимает за талию молодую девушку, которая в течение всего вечера будет молчать и не разведётся даже на то, чтобы сказать, как её зовут. С бутылкой перцовки «Красный барон» из квартиры выписываются Латинес, брат Латинеса, Шпаков и Чубакка.

— Ребят, а где вы здесь самогон берёте? – спрашиваю, освоившись с ситуацией и перезнакомившись со всеми, кроме девушки (за упорное молчание в дальнейшем буду называть её Зоей в честь партизанки Космодемьянской).

— У нас здесь бабка есть такая, к ней нужно домой приходить, — рассказывает брат Латинеса. – Но это, конечно, для своих.

— А ещё есть мусор, который в свободное от работы время тоже сэмом барыжит, — добавляет Петёк.

С милицией здесь, по-моему, вообще особая ситуация. На следующее утро нашим глазам предстанет беспрецедентное зрелище: ментовская «Ока». Всё как положено – бело-голубая, разве что без надписи «Милиция» (наверное, чтобы окончательно не унижать стражей порядка). Дело, скорее всего, объясняется тем, что «Оку» производят на местном мотоциклетном заводе, который при Советах штамповал похожие на карусельные лодочки «инвалидки», на одной из которых засветился Моргунов в «Операции «Ы». Мент за рулём «Оки» обладал, кстати, такими же пропорциями. Казалось, что под действием его массы микролитражка вот-вот начнёт чиркать карданом об землю.

…Ещё через некоторое время я осваиваюсь с парнягами настолько, чтобы задать  вопрос о наркотиках. Полученное в ответ инфо – из серии «и смех, и грех». Оказывается, главного дилера Серпухова, монополизировавшего всю городскую торговлю наркотиками, кличут Дедом, и от роду ему ни много ни мало – 75 годков. Типа одной ногой в могиле и всё такое. «Дед, сука, последнее время всё по белому загоняется. Травы хорошей уже давно не было. Потому что, блин, город торчит», — пожалуется на следующий день музыкант Вадим.

Кстати, торговля героином осуществляется в Серпухове на Чернухе – улице Чернышевского. Чем-то это напоминает нашу Никольскую, только движение машин более оживлённое. В остальном все подобные точки выглядят, наверное, одинаково во всём мире. Их характерная черта – наличие на каждом углу отвратительных белоглазых ублюдков с тревожными рожами, перманентно почёсывающихся и шугающихся от машин – всех, даже тех, которые останавливаются на красный свет. Ну ладно, это так – лирическое отступление. А мы ведь сейчас стоим на лестнице и задаём молодым серпуховцам (серпуховичам? серпушанам?) всякие глупые вопросы:

teterskij5

— А у вас нет проблем с соседями? Насколько я понимаю, вы здесь каждый день так собираетесь.

— Не, ты чё. Мы их приучили. Мы здесь даже на Новый год зависали.

Слушайте, ну это что-то невероятное. Мои соседи сразу бы ментов вызвали…

— А чё их вызывать-то – вон, Гошкин отец мент, он прямо вот здесь живёт. Ему пох.й, что мы здесь пьём и дурь курим, он же знает, что у нас нормальная тусовка.

— Послушайте, парни, а у вас здесь есть какие-нибудь достопримечательности?

— Динозавр, — отвечает Гоша.

— Что такое  «динозавр»?

— Не «что», а «кто». Это наша главная достопримечательность. Чел такой есть.

— А чем он занимается?

— Да ничем. Но при этом он везде, понимаешь?

Не понимаю. Потом мне объяснят, что это местный крейзи средних лет, сующийся в Серпухове во все дыры, всех знающий, со всеми общающийся и т.д. Мысленно снимаю шляпу перед человечищем, который ещё при жизни – не в виде памятника – стал местной достопримечательностью. Тем не менее мне этого недостаточно:

— Ладно, ребята, а что ещё?

Неожиданно все встают на ручник и молчат. Кто-то робко упоминает дискотеку «Ленин». Вроде бы Петёк даже собирается сегодня туда пойти вместе со своей девушкой.

— А что там крутят?

— Да, херню всякую, попсу, — машет рукой Гоша. – Типа «Руки вверх» и подобную бодягу. Но под конец, когда уже почти все сваливают, диджеи отрываются и для себя врубают транс – вот это здорово.

— Да ладно тебе, — вмешивается Саша. – Когда это там, бля, транс врубали, нах?

— Было, было такое! – подтверждает Петяня.

Мнения разделяются, и сейчас бы самое время спросить, какую музыку ребята слушают вообще по жизни, но в нашей ситуации это бессмысленно. Дело в том, что прямо под мусоропроводом стоит магнитофон. Сейчас играет какой-то транс, а до этого в программе был “Linkin Park”. Более того, на подоконнике рядом с куском колбасы лежит засаленный компакт Михаила Круга. Я выясняю, что принёс его Саша (транс – подгон от брата Латинеса, а “Linkin” поставил Гоша). К счастью, усатого Круга прослушали ещё до нашего вторжения на лестничную клетку, а то мои нервы могли бы не выдержать.

Причина такого разнообразия проста: здесь не так много народа, как в Москве, поэтому люди тусуются не в соответствии с музыкальными предпочтениями, а просто так. И терпимо относятся к нелюбимой музыке, будь то транс, альтернатива или М. Круг. Лично мне это непонятно, но, скорее всего, объективно это правильно.

Кроме дискотеки «Ленин», в Серпухове есть музей («там ещё висит эта картина, помнишь, Чубакка, где этот долбанный богатырь тупит возле камня, на хрен»), один театр и несколько импровизированных концертных залов, в которые нет-нет да наведываются забытые столичные звёзды. Мне запомнилась афиша, одновременно (видимо, в целях экономии бумаги) возвещающая о приезде в город Владимира Маркина (вот ведь наркотическая фамилия, почти что Ширяев или Приходько), Игоря Саруханова и кумиров волосачей 80-х — хэви-металлической группы «Круиз».

— Людям нечем заняться. Помни об этом, Чубакка, когда будешь марать бумагу, — назидал Латинес. – Раньше был нормальный индустриальный город, и все знали своё место. А теперь – микс, неразбериха, все хренеют от безделья. И обязательно объясни, что молодёжь пьёт в подъездах потому, что пойти здесь, на хрен, некуда!

teterskij4

Высоцкий монастырь – одна из двух крепостей, защищавших Серпухов с юга. Внутрь войти не осмеливаемся – наше состояние после вчерашнего можно рассматривать как богохульственное… Единственный наглец – Шпаков – входит и тут же возвращается назад: «Что-то там такое, этакое, блин…Если бы я не курил – не понял бы.»

На переднем плане – дерево из серии тех, которым Толстой посвящал по несколько страниц в своих бесконечных эпосах-опусах. Дальше, за сеткой ветвей – белые стены храма на фоне холодного синего неба. Повернувшись ко всему этому спиной, лицезреешь величественно-традиционную панораму. Она начинается ржавыми останками какого-то автодинозавра на склоне холма и заканчивается плотиной на фоне труб, коричневых заборов и прочего industrial’a. Возле плотины чёрной дырой зияет подземный ход. Когда-то он связывал все три серпуховских крепости.

«Ты чувствуешь, Чубакка? Я тебе говорю, там есть золото! Там у всяких долбанных князей и царевичей была нычка. Надо просто её найти. Гадом буду, там есть золото…»

Фантастическая, истинно российская распутица на пути к плотине не позволяет нам заняться кладоискательством прямо сейчас. Решаем летом выкроить пару дней и попробовать… И ещё вдруг в голову пришла такая мысль: почему, стоя здесь, я не испытываю раздражения от всех этих советских труб, заборов и бараков? Почему отсюда они выглядят так стильно и величественно?

…Из лифта выходят пацаны Толян и Мишанька.

Действие 3. Те же плюс Толян и Мишанька. Просто разговор на лестнице.

Толян: Во, бля, привет, парни. Ты кто? Я Толян. Чё, из Москвы, да? Ну и чё там у вас в Москве?

Я (почти не кривя душой): Да всё так же, Толян, как и здесь. Только сэм не продают.

Мишанька: Ребят, а «Беломор» есть у кого?

Латинес: А чё, есть чё?

Толян: Эй, это я, что ли, бутылку пива разбил? Вот ведь… Эх, бля!..

Мишаня: Ну чё, я забиваю. Слышь, Петёк, а это кто с тобой? Красавица, как звать-то?

Зоя молчит, Мишанька колдует над «Беломориной».

Через некоторое время:

Толян (смеётся): Слышь, Паш, а чё это ты пузырь в карман сныкал?

Я: Чтоб никто больше не разбивал тару вместе с пойлом.

Толян (смеётся заразительно, до икоты): Пашок! А это же… ха-ха… да это же ты разбил пиво, да? Ыыыых-ха-ха-хааааааааааааа!!!

Я (смеюсь): Да, Толян, это я разбил пиво, ты, главное, расслабься.

Толян: Не, Петянь, ну кто это с тобой?

Петя: Это моя сестра.

Мишаня (смеётся): То-то я смотрю, обнимаешь ты её так по-братски.

Шпаков: Прикинь, Чубак, мы сидим здесь как будто на берегу моря… Представь себе, что вместо этих всех – море…

Петя: Это моя двоюродная, нах, сестра.

Кто-то (по-моему, Толян): Ты что, е..шь свою двоюродную сестру?

Зоя молчит, все остальные смеются. И так далее.

Скорее всего, Петёк зацепил чиксу на Бродвее. Так здесь называют улицу Ворошилова – культурный центр города, куда в вечернее время суток косячками слетаются те, кто хочет поиметь на ночь полового партнёра. Причём не обязательно за деньги – можно и по взаимной симпатии. То же самое происходит в Москве на Манежной площади, только обставлено более по-европейски: с огнями, фонтанами и подземными торговыми центрами.

Заканчивается любовный эпизод банально: Петяня с Зоей застревают в лифте. Надолго. Все остальные, не стесняясь в выражениях, высказывают предположения насчёт того, что происходит за стенами лифтовой шахты…

Владыцкий монастырь – последняя из Трёх Крепостей. Она находится в полном декадансе, хотя кое-какие работы лениво ведутся. Непорочные сёстры-монахини  неторопливо, словно гигантские утки, расхаживают по территории. У них надо просить разрешения на фотосъёмку.

 У обрыва – остатки древней стены и поздних пристроек, крыши которых когда-то подходили в аккурат под срез. Теперь всё поросло травой и карликовыми деревьями. Пустые глазницы окон и бойниц светятся синим небом. Опять-таки: упаднического настроения, которое обычно вызывает вид запущенности и разрушений — НЕТ. Да, раньше люди знали, как и – главное —  ГДЕ  строить.

Садимся в машину и выруливаем на дорогу. Скоро пора домой. Какие-то юные друзья милиции показывают нам средний палец, видимо, мы обрызгали их водой из лужи. Выходить и ссориться – лень. Великое слово. Если «Сталин» пошло от «сталь», то «Ленин» – наверняка от «лень».

Так я думаю, когда мы в который раз проезжаем площадь Ленина. Имбецил, который её проектировал, наверняка находился под впечатлением от парижской Place d’Etoille. Схема точно такая же. То есть – кольцо, по которому круглые сутки едут-гудят машины. Только вместо Триумфальной арки в эпицентре одиноко стоит, как Робинзон на необитаемом острове, кондовый советский хлебный магазин.  Без всякого намёка на пешеходный подступ. Самое интересное, что маразматичность ситуации доходит до нас не сразу, а только после отдельного непечатного комментария Латинеса.

Действие 4. Интервью с Мишанькой

Серпуховская дурь оказалась ядрёной. В связи с чем я понял, что мой мозг какое-то время не сможет вести запись происходящего, и её придётся передоверить диктофону. Обрывки обкурочного гона приведены в предыдущем действии. Это было не очень занимательно. Самое интересное началось потом, когда немного попустило. На лестнице остались самые стойкие – я, Латинес, брат Латинеса и Мишанька. Тут я и взял последнего в оборот.

— Мишань, а ты работаешь где-нибудь?

Не, ты чё. Мне уже 22, но никогда не маялся этой хернёй. И не буду ни за что. Это, нах, система.

— А деньги как зарабатываешь?

— Ну… (снисходительно-заговорщицки ухмыляется). Ну мы с тобой, Пашок, ещё не так хорошо знакомы, чтобы я тебе такие вещи говорил. Ты не обижайся, ты пацан пи.датый, но я тебя плохо знаю. Я без наездов, так, по-дружески тебе говорю…

— Но зарабатываешь, на хвосте не сидишь ни у кого?

— Да, бабки есть у меня. Ни у кого не сижу на шее. Ты, Пашок, не уточняй больше ничего по этому поводу, ладно? А то я тебе вот что скажу. Вот ты ко мне вроде по-хорошему, да? Но мы с тобой всё равно друг друга не поймём. Потому что разные мы слишком. Вот я тебя первый раз увидел, но я уже сразу понял, что ты, типа, из Москвы и вообще не такой, как я. Вон вид у тебя какой, а у меня, видишь, другой.

— А что, не нравится Москва?

— Да не, ты не понимаешь, не в этом дело. Я против Москвы ничего не имею, там тоже пацаны нормальные. Но у нас тут всё по-другому, понимаешь?

— А что именно по-другому?

— Ну… смотри. Вот у вас город большой, да? И у вас там можно что-то сделать неправильное, и концы в воду. И х.й тебя кто найдёт. А у нас здесь так не получится. Здесь наказывают, если что. Потому что у нас все друг друга знают, понимаешь? Так что здесь надо себя вести по-мужски, вот что я тебе скажу. У нас пацаны настоящие котируются.

— Вот, прекрасно. А что есть настоящий пацан в твоём понимании?

— Ну, как, есть ведь пацаны и есть тёлки. Тёлкам можно всякую х.йню нести и делать, потому что они тёлки. А пацан должен думать головой, что он делает. Так, чтобы никого не подставить. Бабе этого не дано.

— Что, не котируются бабы?

— Не, ну как не котируются. Я просто говорю, что у них мозг по-другому устроен. Они при любых раскладах не смогут мыслить наравне с мужчинами. Вообще, баба – это в какой-то мере зло, хотя и источник, бля, жизни. Она необходима мужику – ну вот как плита, например, как туалет, как пожрать, как поссать. Но в делах ей ловить нечего. Поэтому и спроса с неё никакого. А вот пацан должен отвечать за свои поступки. Это однозначно. Понятие такое есть.

— Ух ты! А дай мне расклад по понятиям!

— Ну, это сложно, Пашок, это чувствовать надо. Я тебе так сразу и не скажу. Это долго надо въезжать, но вкратце: вот понятие есть, и оно верное, правильное. Это не мы придумываем с тобой, а другие люди, для которых мы никто. Правильные люди, которых уважают везде. А уважают как раз потому, что они и сами по этим понятиям живут. Такой вот круговорот понятий в природе. Знаешь, есть люди всякие такие – вот он вроде бы никто, да? Сидит себе, бля…  Но он вот так на тебя посмотрит, поговорит с тобой две минуты – и он тебе сразу скажет, кто ты есть на самом деле, кто ты по жизни. И будет прав… Э, ты чё делаешь такое?! Не, у нас так не принято. Ты сам себе налил. У нас себе не наливают. Дай это Илюхе, а он пусть тебе нальёт.

— ОК, не суетись. А ты сам-то почему не  пьёшь?

— А у меня есть всегда тормоз. Я вот перед тем, как сюда пришёл, уже бухал водку, поэтому я курить-то курил, а пить пока не буду. Что я, алкаш, что ли? Я привык держать себя в руках, а то по пьяни можно глупостей всяких наделать, так, что потом хрен чё вспомнишь. Потому что по пьяни лепишь правду всегда. Вот, кстати – интересная штука: как устроен человеческий мозг. Как бы пьян ты ни был, ты один х.й понимаешь на подсознательном уровне, что ты прав, что ты реально смотришь на вещи. Своё «я» всегда, бля, заложено в человеке. Даже вот если ты с другим мнением соглашаешься, да? – твоё мнение всё равно остаётся, гасится, но остаётся. Просто твоя правда на трезвый ум самому тебе кажется полной х.йнёй. А на самом деле – она правда и есть, и ты всегда в глубине, бля, души это понимаешь.

— А вообще, много всего употребляешь?

Да нет, немного. Только всё равно – приколись: вот ты попробовал пить там, курить, х.ить, колоться, х.ёться…  Вроде не подсел ни на что, да? – но всё равно уже не понимаешь, как остальные люди могут ничего не употреблять, как они расслабляются, да? И ты вот теперь попробуй жить так, как они – не получится… Потому что ты вроде как уходишь от проблем, если что-нибудь принимаешь. И понимаешь, вроде, что это не выход, а всё равно… Вообще, парни, я х.ею, чего это мы загоняем такое, б…дь, аж тошно становится. Что это за демагогия, философия, ёптыть… Что по телевизору, что в разговорах. Что такое творится вокруг – через одного все философы, каждый что-нибудь толкает, задвигает, тьфу, блин…

— А ты хотел бы, чтобы про тебя написали в московском журнале?

— Не-а, на х.й мне это нужно.

— А у меня вот в кармане, видишь, диктофон включённый лежит. Я статью пишу о вашем городе, и про тебя там будет написано.

— Да? Я что-то не понял – это что у вас, прикол такой? Это вы так надо мной прикололись, что ли? Да это я на самом деле над вами прикололся. Потому что стоит мне начать нести бред какой-то – и вы такие х.як: уже слушаете, что я скажу, я уже ваше внимание приковываю к себе – по любому… Так что это не вы надо мной прикалываетесь, это я над вами прикалываюсь. А насчёт диктофона – ну и хрен с ним, ты же, Пашок, не мусор ведь, правда? А был бы мусором – ну и что? Я всё равно ничего такого не сказал. Я, бля, всегда контролирую ситуацию. Это к нашему разговору о том, почему в говно не нажираюсь.

— А что, тебе есть, что скрывать от милиции?

— Да каждому из нас есть, что скрывать от мусоров. Вот тебе, например, тоже есть, я это по тебе вижу. Так что всё нормально. Есть вещи, которые лучше не афишировать…

Мишаня действительно контролировал ситуацию. Как ни пытался я развести его на очевидную фразу «Я — барыга», он её так и не произнёс. Но держался парень молодцом. Правда, я так толком и не понял ни по понятиям, ни про пацанов, но это, в общем-то, не важно. Главное, что я уразумел: мы с Мишанькой не так уж сильно отличаемся друг от друга, как ему показалось. Мы сходны во многом. В природном разгильдяйстве, например, или в отношении к мусорам. Мы оба не приемлем  ежедневную рутину с 9 до 18. Только я исправно, как робот, хожу на ненавистную работу, а Миша ненавязчиво барыжит в Серпухове. При этом он более свободен в графике, но должен внимательнее фильтровать базар. Что лучше? А болт его знает.

Брат Латинеса пояснит мне на следующий день:

— Ты не думай, что здесь одни уголовники. Просто, блин, все заморочены на культе зоны и зоновских отношений. Каждый что-то квакает по понятиям и по фене, хотя никто толком не знает, что это такое…

— А у вас здесь что, какая-нибудь зона поблизости?

— Да какая здесь в жопу зона? Просто… я, короче, не знаю, откуда это. У нас тут всё по-своему. Люди не классифицируются чётко по направлениям. Вот у вас, например, мыслимо ли в Москве, чтобы музыкант, который играет альтернативу – причём неплохую – одновременно был сутенёром? А у нас здесь есть Котомка, сутенёр-барабанщик.

Видимо, кое в чём этот город ближе к Западу, чем Москва. Во всяком случае, это уже что-то из области американщины, напоминающее о гангста-рэпе и прочих криминальных стилях западной музыки.

…Ловлю себя на том, что уже давно лузгаю вместе со всеми семечки, которые принёс Мишанька. Пора расходиться. В голове навязчиво вертятся слова из песни ненавидимого мной русского рокера Шевчука: «В подъезде да на лесенке / Стояли наши стороны».

— Ничего, завтра уборщица всё уберёт, — уверенно заявляет брат Латинеса, оглядывая оставленные на лестничной площадке горы скорлупок от семечек, объедки, остатки косяков, битое стекло и сморщившийся, словно член мёртвого импотента, маленький острый перчик из разбитой бутылки «Красного барона».

Предпоследняя наша миссия в Серпухове – посетить захоронения немецких и венгерских военнопленных. Странность выбора объясняется тем, что никто из нас, кроме брата Латинеса, никогда не видел могил фрицев. Но, к вящему нашему разочарованию, нет ни свастик, ни орлов, ни вообще каких-либо символов Третьего Рейха. Всё как-то очень ухожено, квадратно и современно. Видимо, построено недавно благодарными потомками. Ничего интересного. Разворачиваемся и идём обратно, рассматривая могилы. «Э-э, вот этот совсем  недавно ласты склеил, — констатирует Шпаков, проходя мимо какого-то относительно пафосного гранитного монумента. – Наверное, вальнули ублюдка – посмотри, морда какая. Именно таких  и мочат.»

Не пройдя и двух метров, Шпаков поскальзывается на льду и падает так, что чуть не теряет сознание. Словно кто-то высунул из могилы костлявую руку и подсёк бедолагу. Невесть откуда появившийся трухлявый дед потусторонней внешности жутко лыбится из-за забора. Восставший из ада вампир-инопланетянин, смотрящий фильм про Чарли Чаплина…

 Да, у серпуховских бандитов длинные руки. Даже мертвые из-под земли достанут…

Действие 5. Единственная в городе репетиционная база, сдающаяся за деньги музыкантам. Находится в ДК с алкоголическим названием «Исток», оказавшемся внутри на удивление чистым и евроотремонтированным. К базе это, правда, не относится: подвал, где она находится – другой мир.

Путь к базе защищает музыкантов от врагов не хуже, чем крепость Высоцкого монастыря. Он пролегает через какие-то катакомбы, пол которых вымощен дощатым настилом с миллионами гвоздей остриями вверх. Расстояния между их рядами едва превышают длину подошвы моего гриндера. Приходится перебираться мелкими шажками, нелепо поднимая ноги, как конь.

Привело нас сюда противозаконное желание вырубить стакан дури по коммунистической цене 700 рублей. Долгие телефонные разговоры и вычисления привели к тому, что Латинес выяснил у друзей местонахождение некоего Вадима, который, якобы, мог нам помочь.

Вадим выглядит по-американски. У него козлиная бородка, баки и бейсболка козырьком назад. На левом предплечье – татуировка в стадии доработки. Внимательно выслушав Латинеса, Вадим разводит руками:

teterskij3

— С этим сейчас вообще напряг. Я вчера ходил на день рождения, там такая туса была прикольная. Так я даже туда не смог ничего принести, веришь – нет… Пришлось нажраться. Так что у меня сейчас отходняк.

— Что, вообще никаких вариантов?

— Ну, можно поехать в Чехов, если вы на машине. Но это надолго. Туда надо брать человека, который знает человека в Чехове, а тот выведет нас ещё на одного человека…

— Вад, ты, по-моему, просто отмазываешься, сука.

— Ну, хочешь – поклянусь тебе чем угодно.

— Никогда ничем не клянись, на хрен. А что Дед?

— Дед, сука, последнее время всё по белому загоняется. Травы хорошей уже давно не было. Потому что, блин, город торчит…

— А кто ещё здесь есть?

— Ну… — Вадим задумывается. – Спроси у Мишаньки. Но он, правда, говнюк. Он прошлым летом брал чек белого по стольнику, а всем гнал, что по сто пятьдесят. Его чуть было не поставили. Искали его, скандал был, наказать хотели… не знаю, как он отмазался.

Я начинаю понимать, откуда Мишанька узнал, что пацаны должны отвечать за свои поступки.

По иронии судьбы уже на выезде из города мы встретили «говнюка» в компании неких молодых людей в кожаных куртках. Шпаков притормозил у обочины, Липкий отозвал барыгу на пару слов. Но Мишанька неожиданно откровенно зарядил: дескать, есть у него беспонтовка, но хорошим пацанам в падло её толкать. Всё-таки он не такой уж говнюк: признался честно, хотя запросто мог бы впарить… Потому что настоящий пацан за свой базар всегда отвечает. После посещения Серпухова я это точно знаю.

Редакция Sadwave благодарит Виктора Фейсбука и Кирилла Бондарева за помощь при подготовке материала.

Отзывов (9)

Добавить комментарий для Махмаут Отменить ответ