Дуг Прэй («Хайп!»): «Мы не красивые, не богатые, мы вообще никто»

В пятницу, 26 мая на московском кинофестивале Beat Film Festival покажут один из наиболее честных и горьких документальных фильмов о панке и гранже «Хайп!» Дуга Прэя. Sadwave поговорили с режиссером о сцене Сиэттла,  андеграунде, документалистике и цене популярности.

Беседовал: Дмитрий Куркин

Догадываюсь, что «Хайп!» для вас еще и очень личная история. Это же был ваш первый фильм. Какие чувства он вызывает у вас сейчас, когда больше 20 лет прошло?

На днях пришла новость о том, что Крис Корнелл покончил жизнь самоубийством. И это, конечно, грустно. Еще неделю назад я так не чувствовал, наоборот, с радостью был готов пересказать историю. И вот что интересно: одна их тем, поднятых в фильме — цена славы. Группы хотят быть известными, хотят поднимать деньги, но всегда есть вопрос — и в фильме про Сиэттл он задан — «какую цену ты платишь за это?». Эта цена — потеря: ты теряешь искренность в музыке, теряешь друзей, теряешь свое сообщество, и, в конце концов, теряешь жизнь. Так было с Куртом Кобейном, так стало с Крисом Корнеллом, можно вспомнить и Лейна Стейли из Alice in Chains и других людей, которые умерли от наркотиков или покончили с собой. И это очень печально.

А вы помните, когда весь этом шум вокруг Сиэттла только начался? Когда волна дошла до вас лично?

Да, еще бы! В Сиэттле всегда было потрясающее, очень живое рок-подполье. Оно росло все 80-е. Я много раз ездил по стране, и когда приезжал в Сиэттл, не мог поверить, что там было так много групп. Постеры постоянно, все время кто-то где-то играет, и они все были очень приветливыми. И при этом за пределами Сиэттла про них никто не знал! В этом смысле он не отличался от других американских городов, какой-то особой славы у него не было.

Самым большим заявлением этой сцены стала «Smells Like Teen Spirit». И когда вышел альбом «Nevermind», он изменил все. Вот правда все. За год до того в городе были известные группы — Soundgarden, Screaming Trees — и были те, кто еще только делал себе имя. Но про них никто не говорил: «О, это Сиэттл». Это просто были группы, у которых неплохо шли дела. А потом пришла Nirvana — и все. Все захотели приехать в Сиэттл. Каждая группа хотела быть группой из Сиэттла. Число групп в городе почти удвоилось. Вот к чему привел медийный психоз.

Hype! (Trailer @ Beat Film Festival 2017)

Это, кстати, интересно подмечено в «Хайпе!». С одной стороны, там показаны аутсайдеры, которые прямо говорят, что создали группы, потому что делать в городе больше нечего. Но при этом они вполне себе патриоты своего места.

Ну как, я не думаю, что они вообще пытались как-то рекламировать Сиэттл. Они просто любили свой город, и его есть за что любить, до сих пор. Но в остальном им было наплевать. Вообще же, в Сиэттле было не единственное музсообщество. Свое было в Олимпии, Вашингтон (прежде всего, K Records Кэлвина Джонсона — прим. Sadwave), в Портленде, Орегон, тоже. Наверное, что-то такое было во всем регионе (Северо-Западе США — прим. Sadwave). Может, из-за постоянных дождей. Это не Нью-Йорк, это не Чикаго, это не Лос-Анджелес. Это было место… куда не приезжают специально (улыбается). Так что группы не пытались его как-то раскручивать. Просто все случилось — и люди сказали: «Ага, Сиэттл!». Как будто это Ливерпуль. Никаких предпосылок к этому не было.

А вы-то почему начали снимать фильм про эту сцену? Чтобы отдать должное группам, которые не получили свои 5 минут славы?

Нет, это само собой получилось, и здорово, что у меня это получилось, я рад. Все началось с того, что я учился в киношколе и хотел сделать полнометражку. Необязательно документальную, об этом я тогда не думал. Но был продюсер, который подталкивал меня в сторону Сиэттла, потому что знал, что у меня там друзья среди музыкантов. Кого-то из них я знал еще с колледжа, и этого было достаточно, чтобы наладить связи. Потом я снял для них несколько клипов, словом, был на виду. И тогда продюсер сказал: смотри, это одна из самых резонансных музыкальных сцен сейчас — ну так сними документальный фильм о них. Причем ему пришлось убеждать меня, и он сказал, что если я это не сделаю, сделает кто-то другой. И я решил: «А почему нет? Отличная тема».

Концертный фильм я точно делать не хотел. Меня интересовало, что происходит с этой сценой, что меняется. Она умирает? Ее убивают понаехавшие? Было очевидно, что случился еще один поп-цикл из числа тех, которые происходят всегда и по всему миру: появляется что-то очень аутентичное, настоящее, на него навешивают ярлык, его замечают, о нем говорят, она становится феноменом — и это его убивает. Оно становится игрушкой на час. И быть частью игрушки на час очень печально.

«Хайп!» вышел в 1996 году, и это был специфический момент для гранжа. В фильме «Скала» (он тоже 1996-го года) Николас Кейдж и Шон Коннери шутят про гранж — это вполне себе симптом. То есть сцена превратилась в такой бронзовый памятник. А вы со своим фильмом этот памятник подрывали, показывая людей, которые говорят: «Да какие мы рок-звезды? Мы нерды!». Это была продуманная диверсия, или это тоже само собой получилось?

Я просто хотел сказать: «Посмотрите, что происходит, когда вы наклеиваете ярлык». Да, герои фильма называют себя лузерами, и даже у Sub Pop была футболка с надписью «Лузер», и это было частью тамошнего кодекса поведения — лузерский юмор.

В этом была идея: «Мы не знаменитые, мы не богатые, мы не красивые, мы вообще никто». Это был юмор такой, пусть и самоуничижительный, и это было важно для сцены. Потому что вокруг было много очень тяжелой, очень серьезной, индустриальной музыки вроде Nine Inch Nails. Такая непроглядная тьма, грозовое облако. А этим ребятам было смешно, и я постарался передать этот юмор. Они по приколу могли сыграть кавера на Kiss. Окей, был Эдди Веддер, он довольно серьезный и тексты у него о серьезных вещах. Были Pearl Jam, Soundgarden, Alice in Chains. Но в Сиэттле было полно групп, которые говорили тебе: «Давайте угорим. Потому что кому какое дело? Мы не собираемся быть модными, не собираемся делать ничего особенного. У нас не будет крутых гитарных соло».

Seaweed — Measure

Как по-вашему, что делает музыкальную документалку хорошей? Если мы говорим не о биографиях, а именно что о фильмах про сцену вроде «Падения Западной Цивилизации» Пенелопы Сфирис.

«Падением Западной Цивилизации» я, кстати, вдохновлялся, когда снимал «Хайп!». Тогда вышел второй фильм, про хэви-метал . Я посмотрел его и подумал: «Вот такой фильм я бы хотел снять». И смонтировал «Хайп!» очень похоже. Я даже нанял музредактора из «Заката…», чтобы он научил меня монтировать. И он научил! Как редактор я ему многим обязан.

А что касается музыкальных документалок, то они не могут базироваться только на музыке. Должно быть что-то еще. Концертные фильмы хороши, когда ты фанат. Но сильная документалка интересна не только фанатам. Потому что в ней есть личная история, трагедия — и тогда музыка отходит на второй план. Если ты фанат, у тебя будет и музыка, и история. Если ты ненавидишь эту музыку, ты все равно с интересом посмотришь этот фильм. Это то, к чему я всегда стремлюсь. Я не люблю фильмы-трибьюты, не люблю, когда весь смысл документалки сводится к «Вау! Ну разве эта группа не крутая?». Это же просто скучно.

Что характерно для многих документальных фильмов — и музыкальных особенно: их авторы зачастую сами не знают, что именно снимают. Они просто начинают снимать, а история сама разворачивается. Это ваш случай?

— Да! С «Хайпом» так и было, я же только учился снимать тогда. Я только что критиковал трибьюты, но ведь я и сам хотел снимать трибьют сначала. И тогда (смеется)… у фильма сначала было название «The Fabulous Sounds of Pacific Northwest», в честь дебютного альбома Young Fresh Fellows. И когда я стал снимать, я понял, сколько злости было в людях вокруг, насколько они были расстроены. Они не хотели, чтобы я бегал вокруг них с камерой. Им до смерти надоели камеры. «Да иди ты со своей документалкой, нам это не надо». И тогда мне стало интересно, я еще больше захотел сделать этот фильм.

Понимаете, они хотели славы, но не хотели ничего, что приходит вместе со славой. Поэтому мы сменили название на «Хайп!» — чтобы сказать: вот что происходит со сценой, когда приходит поп-культура. Эта идея задала структуру фильма. В нем три части, почти как в классической трагедии.

А как вы их разговорили? Это же отдельное испытание для документалиста — уметь разговорить человека, который не очень хочет говорить на камеру.

С музыкантами проще, они хотят, чтобы их услышали — поэтому они выступают. Но да, это всегда проблема. Ты хочешь, чтобы люди чувствовали себя комфортно, были естественными, чтобы они не «говорили на камеру». Поэтому труднее всего со знаменитостями. Они говорят заученные реплики, которые уже говорили до того 10 другим журналистам.

Some Velvet Sidewalk — Mousetrap

Как я вас понимаю!

Они играют на камеру, и их трудно выбить из этого состояния перфоманса, трудно обратно очеловечить. Я гораздо больше люблю говорить с теми, кто не знаменит. С ними можно поговорить как с настоящими людьми. И если они будут нервничать при этом, пусть нервничают, иногда так даже лучше, так получаются очень откровенные, честные интервью.

Лучшие документалки, которые вы видели за последние годы? Не обязательно музыкальные.

Ох, не поймите меня неправильно, но я столько работаю над своими фильмами, что на чужие уже не хватает времени. Я правда перестал смотреть документалки, за последний год ни одной не смотрел. До того смотрел «Citizenfour«, кажется, что-то еще хорошее было… Простите, ничего не могу вспомнить.

А над чем сейчас работаете?

— Я работаю вместе с режиссером Алленом Хьюзом, одним из близнецов Хьюз, которые сняли несколько голливудских фильмов (включая «Из ада» и «Книгу Илая — прим Sadwave.). Сейчас мы делаем для HBO большую четырехсерийную документалку о Докторе Дре и Джимми Айовине. Мы через два месяца должны ее выпустить, и это то, чем я сейчас занимаюсь. Очень хотел бы в Москву приехать, но сроки поджимают. Этот сериал мы делали последние несколько лет.

Айовин работал с множеством артистов в 70-е, а потом сошелся с Дре и стал дистрибьютером его лейбла Death Row — фактически в 90-х они создали свою рэп-империю. Они же потом запустили Beats Electronics (в 2014 году Apple купил компанию, заплатив, по слухам, около 3 млрд долларов — прим. Sadwave). И мы их глазами рассказываем историю музыки почти за пять десятилетий.

Ваша главная удача как документалиста?

Много всего было, но больше всего — это самая личная для меня история, наверное -на меня повлиял «Surfwise«. Это фильм о серфере Доке Пасковитце. Док заставил меня задуматься о своем здоровья. Не могу сказать, что я прямо очень здоровый человек (смеется). Но общение с этим человеком сильно изменило меня. Может быть, сильнее всего в жизни. У всех героев своих фильмов чему-то учишься. Это лучшее, что есть в документалистике.

Расписание показов и билеты на «Хайп!» на сайте Beat Film Fest

Вконтакте Twitter