«Если мы не придумывали ничего веселого, нам казалось, что мы уже умерли»: Федор Лавров о «Народном ополчении»

Федор Лавров из «Отдела самоискоренения» начал интернет-кампанию по сбору средств на переиздание записей группы «Народное ополчение». Музыкант поделился с Sadwave воспоминаниями о своей панк-молодости, походе на поклон к БГ и выходках покойного лидера «НО» Алекса Оголтелого.

Свадьба Алекса Оголтелого и Марины. Слева направо, стоят — Пиночет (менеджер «Кино», Begemot), Таня Килька (жена Моти), сидят — Мелания (экс-подруга первого хиппи Ленинграда Гены Зайцева, подруга Димы Бучина), Дима Бучин (барабанщик «НО» и «ОС»), Алекс Оголтелый, Марина, Мотя (гитарист «НО»), Сапог (гитарист «НО»).

Текст: Федор «Бегемот» Лавров
Фото: из архива Федора Лаврова

Мы собрались и записывались на моей подпольной панк-студии, которую я назвал Begemotion Records, в начале 1980-х. Это было безумное и веселое время. Нам казалось, что серый совок никогда не закончится. Угрюмые рабочие недели прерывались субботним выпуском каких-нибудь «Ритмов зарубежной эстрады», где среди такого же унылого говна из соцстран можно было раз в месяц увидеть клип Boney M или Sweet. Три канала по телевизору. Программа «Время» с нескончаемым потоком антиамериканской пропаганды (ничего не напоминает?), заученные наизусть советские нравоучительные фильмы, трансляция партсъездов, отчеты о посевных и все возрастающем благосостоянии народа, мямливший герой народных анекдотов Брежнев.

В 1977 –м в программе «Международная панорама» нам показали лондонских панков, пояснив, что западный мир совсем загнил. Я понял тут же, вот она — свобода, самовыражение, отрыв. Потом я услышал Boomtown Rats, Magazine и Ramones в музыкальной программе Севы Новгородцева по «Би-Би-Си». Мне было 13, когда я заявил маме, что я — панк.

Из хорошей спецшколы с итальянским языком меня выгнали и перевели в обычную, купчинскую. Мне повезло, в классе со мной оказался второгодник Саша Аксенов, будущий Рикошет. А за одной партой со мной два года просидел Юра Кацук, Скандал. Я оказался среди своих! На переменах мы слушали The Stranglers, The Police, которых Рики принес на кассете от самого Андрея Панова, Свиньи, первого панка в СССР и лидера «Автоматических удовлетворителей».

И вот однажды меня приняли в панки. На каком-то из скучных уроков я написал «Манифест футуриста», в котором призвал к разрушению искусства и культуры прошлого и созданию нового. Рики привел Свина ко мне домой, дал ему зачитать «Манифест…» с тетрадного листочка, и Свин изрек: «Наш человек!» Так, без всякого традиционного глумления, меня посвятили. Рики со Свином допили портвейн, доели ужин, приготовленный моей мамой и голышом уснули в кровати моей бабушки. После этого мы организовали нашу первую панк-группу «Резиновый рикошет» и сделали первую запись на студии, которая была прямо в моей 11-метровой комнате. Так в 1982 году началась деятельность Begemotion Records.

Фотосессия «Народного ополчения» возле сумасшедшего дома на реке Пряжка, 1983 год

Мы жили одним днем. И если мы не придумывали ничего нового, веселого, не записывали новый трек, то нам казалось, что мы уже умерли. В этом была наша свобода и самореализация. Одиозный финал Советского Союза был на расстоянии вытянутой руки, но нам казалось, что школа выплюнула нас в серую гадость, которой не будет конца до самой нашей смерти. Мы не могли, не хотели и ни за что не собирались подчиняться реальности, вписываться в систему, становиться частью этой серой массы.

Мы не отличались глубокомыслием, дальновидностью или хотя бы начитанностью. Мы просто жили так, как хотели бы жить всегда. Делали то, что хотели бы делать всю жизнь. Играли музыку, писали смешные тексты, рисовали, пели и орали, веселили своих друзей. Все, что и полагается делать свободной молодежи. И пока партия выблевывала очередные идиотские лозунги, народ поддерживал размещение ракет в Европе и маршировал строем, мы шли против Системы. Мы не верили никому.

Система была повсюду, в школе, в книгах, в мозгу. У милиционера, который ловил панков на улице срабатывал сигнал: «Не положено!». А кто ему говорил, что положено, а что нет? Он, как собака, реагировал на нештатное поведение. А когда мы ему говорили: «Да мы из кино! Со съемок идем!», у милиционера в голове срабатывало: «Значит кто-то разрешил». И он отпускал панков, и панки шли дальше, отстаивая свое право на жизнь понятными Системе методами.

«Отдел самоискоренения», 1983 год.

В 1983-м я захотел собрать свою группу, придумал название «»Отдел самоискоренения»», и в качестве идеологии группы принял футуризм, анархизм и антимилитаризм. Рикошет мне предложил попробовать поиграть с Алексом Оголтелым, который был басистом «Автоматических удовлетворителей» и тоже хотел свою группу. Так появились сразу две группы с одним составом — «Народное ополчение» с веселым, сумасшедшим ска и «Отдел самоискоренения», первая (как выяснилось впоследствии) анархо-панк группа СССР.

Дебютную репетицию «НО» мы записали еще без барабанов, живьем на бытовую монофоническую магнитофонную приставку Нота 303 и 6-миллиметровую пленку. Копируя с бобины на бобину, мы распространяли наши записи, печатая панковский артворк на черно-белой фотобумаге и клея его на коробки. Так распространялись все записи того времени, это был настоящий самиздат. Вернее, магнитиздат. За прослушивание их где-нибудь в присутствии стукача в студенческой общаге можно было запросто вылететь из института или лишиться права выезда за границу.

Алекс Оголтелый на первой репетиции, 1983 год.

Я всегда любил разную музыку и хотел, чтоб моя группа тоже была разнообразная, а тематика — одна. Мне нравился Майлз Дэвис и его подход к записи, джем. Я обожал Public Image Ltd за жуткий авангард и офигенные басовые риффы. Я был единственным в тусовке, кто заслушал до дыр все три пласта Sandinista, там было так много разных этнических наворотов. А этот нескончаемый даб на пленочных ревербераторах! (я тогда понятия еще не имел, как это делается).

В общем, зовет меня Рикошет познакомиться с чуваком, который играет на гитаре. Прихожу на какую-то тусовку на квартире в Купчино, Сашка Сапог, такой красавец с челкой до подбородка и в огромных очках. Веселый, поржали. А у него, к тому же еще и ребенок, почти младенец, а матери нет. Мы с ним потыркались вместе, гитарист он был фиговейший. А тут Рики мне рассказывает, что АУ-шный басист Алекс Оголтелый тоже хочет группу собрать. И телефон дает, приговаривая, что сам он его недолюбливает.

Мы с Алексом, тем не менее, тут же понимаем друг друга и решаем собрать сразу две группы – «ОС» и «»Народное ополчение»». И решаем устроить репетицию у меня дома. (Слова «репа» тогда не было). Алекс приходит бритый наголо, после 15 суток в ментовке, куда его забрали «за свастику». Мы садимся разбирать песни «НО». Понимаем, что разбирать-то там и нечего, все просто. Я играл на басухе моего соседа сверху, Алекс принес гитару «Аэлита», и у Сапога была какая-то своя. Я решил все это записать. Мы записали где-то полчаса разных треков: «Джамба», «Трупный запах», «Я слышу: «Харе Кришна».

Алекс на тот момент работал санитаром в скорой помощи и успел отлежать в дурке. Песни были с явным уклоном в легкое сумасшествие. Так возникла самая первая запись «НО». На следующую репетицию Алекс привел Ослика, которого он встретил чуть ли не в своем доме. Ослик шел из музыкальной школы с валторной, Алекс задал ему самый тупой вопрос на свете: «Музыкант?», и вскоре Свин и Алекс, жестко глумясь, приняли Ослика в панки. Ко мне Дима пришел в красном театральном камзоле. Мы порепетировали, пофоткались. И вскорости втроем приступили к записи наших двух групп — альбомов «Эх, злоба, эх!» «НО» и «Лозунгов манифестации» «ОС».

Обложка альбома «ОС» «Лозунги манифестаций»

На момент нашей встречи с Алексом у нас обоих уже было по песне, написанных так или иначе под влиянием трека PiL Memories. Естественно, у каждого была своя манера, но узнаваемость была стопроцентная, именно благодаря басовым риффам. Известный по последующим инкарнациям «НО» блатнячок «Звери добрые» изначально звучал для нас, как PiL. Тот факт, что Алекс нащупал в нем баланс между блеянием Роттена и какой-то советской эстрадой, говорит еще раз о том, насколько талантлив он был, когда ему было 23. Мы записали «Звери добрые» для альбома «Эх, злоба, эх» в 1983-м, на барабанах играл я, на гитаре Ослик, на басу Алекс.

Мой трек «Глаза встречающего» я придумал до «НО». Текст сочинял по пути домой из «ТЮЗа», где я работал художником-декоратором сразу после школы. Рикошету дико нравился этот текст. Он писал мне из армии, что мечтает услышать, как звучит песня. Когда же он, приехав, наконец, услышал ее, Рики плевался минут десять! «Опять этот PIL!!! Да сколько можно!», — негодовал он.

На студии Begemotion Records тусовалась компания из случайных ребят, приходивших на записи наших групп, костяк которых составляли Алекс Оголтелый, клавишник Дима Ослик, барабанщик Дима Бучин и я. На студии многие хотели побывать. Все, кто умел хоть что-нибудь делать или изображать, привлекались к записи. Кто-то гремел банкой с гвоздями, вместо шейкера. Кто-то играл на бонгах. Пели все, кто мог. Мой сосед Витя Лысый мог дать джазу на басу, когда Алекс не справлялся с партией. Моя сестра Аня Анти вовсю играла на органе и пианино. С нами хотели записаться и известные на тот момент музыканты — Андрей Отряскин из «Джунглей», Жора Густав из будущего «Кино», гитаристка Терри, записавшая альбом с Лешей Вишней и Свиньей, Рикошет, сам Свин часто играл с нами.

Густав Гурьянов (за барабанами) на записи альбома «НО» «Новогодие», 1984 год.

Мы не знали термина DIY, как и других терминов панк-субкультуры, включая straight edge. Даже жест «fuck you» был нам еще неизвестен. Вместо всего этого уу нас была русская фига и мат в арсенале. А также куча изобретенных нами словечек.

«Битники», «зверюги» — это были панки. «Жабы» — девушки и женщины. «Плютики» — дети и просто маленькие существа. «Вынос тела», «Меня выносит!», «Вынос!» — тошнит, достало, этот термин пришел явно из ритуального сервиса. «Круть!», «Вот и все!» означали как полный кайф, так и полный облом. «Злоба!», «Злобненько!» — это было круто. «Злобный битник» — крутой панк. «Шестьсот!» могло означать вообще все, что угодно.

Вместо обычного рукопожатия у нас был «краб», скрюченные пальцы сразу нескольких зверюг соединялись в одну сцепку, которой трясли и разрывали.

Сам Алекс Оголтелый был ходячим мемом того времени. Он без устали веселил народ и заражал всех своим безумством. Выпученные глаза, крашеная челка до подбородка, он был абсолютно неагрессивным и безобидным человеком. К сожалению, он страдал клептоманией, хотя правильнее сказать, что от его клептомании страдали другие. Почти все пленки, на которые мы записывались на студии, Алекс «взял послушать» у кого-нибудь. Наверное, единственным, у кого он никогда ничего не украл, был я. А может, я был просто невнимательным.

В моей комнате-студии был полнейший бардак. Стояла барабанная установка RMIF, электроорган MIKI и пианино PETROF, валялись пленки и магнитофоны. К тому же я рисовал и занимался фотографией. Обои были ободраны, а стены облеплены газетами. Окна, как во время войны, заклеены крестом. Мне пришлось выбросить кровать. Циновку, на которой я спал, можно было хотя бы скатать и убрать. Ко мне волнами прибегали соседские клопы, а однажды с потолка спустилась огромная паучиха, напугав барабанщика Диму Бучина.

Я не курил, и у меня царил сухой закон. Я был стрейтэджером, когда этого движа и понятия еще не существовало. Мои друзья прятали бухло в электрощитке на лестничной клетке. Каждый выход на перекур приносил аромат свежего портвейна. К нему в комнате примешивалось убийственное амбре носков Алекса, когда он приходил после суток службы в скорой помощи. Надпись на одной моей майке гласила: «У нас не курят», на другой — «Пора и честь знать!», но это никого не останавливало.

Стрейтэджер Бегемот

А как вообще мы одевались тогда! Мы были бедными, и если у нас и появлялись деньги, последнее, на что мы их тратили, была одежда. Однако прикид имел смысловое значение. Основной задачей было сразить случайного прохожего, заставить его обосраться от потрясения. Мы покупали шмотки в комиссионных магазинах. Необъятные штаны с умерших дедов, пальто 60-х годов. Девчонки тащились по прикидам времен стиляг, битнички не отставали, в моде были тонкие галстуки и куцые пиджачки пошива 20-летней давности.

Кожу и косухи тогда носили только в Москве и Прибалтике. Ленпанки выделялись тельняшками, которые ввел в моду Свин. Андрей вообще тяготел к образу моряка-революционера, носил клевый короткий бушлат, клеши и никогда не расставался с тонкими яркими богемными шарфами.

Алекс Оголтелый выглядел, как клоун, на нем все всегда сидело несуразно и выглядело грязно. Его можно было бы принять за дальтоника, если бы выбор голубо-розово-желтых цветов в одежде не был для Алекса совершенно осознанным.

Обложка магнитоальбома «Народного ополчения» «Сума?сшедший день» (1984). Вокалист Алекс Оголтелый слева, Федор «Бегемот» Лавров — справа.

Я подглядел в балетном театре моду носить гетры, купил себе полосатые футбольные, но потом быстро перешел на «обмотки». Поверх любимой всеми нами формы, купленной в магазине «Рабочая одежда» я наматывал два пояса от кимоно на одну голень, на другую одевал рваную гетру. Образ дополняли два ремня, на одном из которых болтался холодным оружием молоток монтировщика сцены. Ну, и естественно, всеми любимые копеечные кеды фабрики Красный Треугольник, с высунутыми наружу языками, на одной ноге желтый, на другой красный. Волосы мы ставили дыбом любым доступным способом, кто-то пивом, я мазал солидолом. На улице панки прятали свои «гребни» от ментов под пилотки.

Встреча неизвестных панков с ментами на улице Рубинштейна, 11, около «Рок-клуба»

Естественно, за такие прикиды нас нещадно таскали менты. Не били. Допрашивали, фотографировали для досье, проводили воспитательные беседы, порой запирали на сутки.

Мы, конечно, хотели бы попасть в «Рок-клуб», но по известной причине нас туда не могли принять. Надо было первым делом сдать тексты на «литовку», они должны были быть пропущены лит-отделом «Рок-клуба». Мрачная тетенька почитала наши вычищенные от мата тексты и изрекла, что этот детский лепет может написать её сын-школьник, что «это маяковщина» (как будто в этом есть что-то плохое), что «нам еще надо поучиться», указала на слабые места, посоветовала серьезнее работать с текстами. Тогда мы решили попробовать действовать через музыкантов. Как бы мы ни завидовали тем, кто был уже членом клуба, как бы мы ни стебались над ними, мы тоже хотели выступать на сцене.

В 1983-м Алекс как-то принес песню «600 прекрасных дам» про каких-то пьяных блядей, стёбную пародию на «10 прекрасных дам» БГ. Мы её записали и решили отнести автору. Мансарда над католической церковью на Невском сама по себе была величественна. Меня впустили, БГ где-то гулял. Я подождал, он пришел расслабленный и нежный. Принял душ, а потом принял меня. К тому моменту я уже внутренне угорал от абсурдности ситуации. В общем, покрутил я ему наши произведения, а потом показал наши 600 матерных дам. Кавер ни обидел его, ни польстил ему. БГ в общем-то повел себя так же, как та тетенька из литкабинета. Он «дал оценку» нашему творчеству, сказал, что «нам еще надо поучиться», указал на слабые места, попросил серьезнее работать с текстами. Казенные словечки легко слетали со рта звезды и прекрасно сочетались с манерой говорить кривя губы и пришепетывая, которая в то время была отличительным знаком советских гомосексуалистов. Я потом горько жалел, что я не Свин, который НАСРАЛ ему под дверью! Отметьте, однако, что и Свин ходил на поклон к БГ. И в «Рок-клуб» вступал и поступил, хоть и не с первого раза

Алекс Оголтелый во время записи альбома «Бит заел», 1983 год.

И, наконец, в 1984 к власти пришел председатель КГБ Андропов и стал крутить гайки в области работы с молодежью. Мы с Алексом были настолько безбашенны, что не боялись писать тексты, в которых глумились над нашими лидерами. Он принес текст с припевом про Брежнева, который стал героем творчества «НО» на многие годы. Это был первый случай в истории СССР после Сталина, когда имя вождя упоминалось в тексте песни. Я же пошел еще дальше и написал пару песен про Рейгана и Андропова, которые выебли Европу своими ракетами. Это было время пика гонки вооружений, войны в Афганистане, против чего я, будучи анархистом, категорически протестовал.

Алекс от службы в красной армии откосил, у него стоял диагноз «МДП» (маниакально-депрессивный психоз). А меня в 1984 забрали в армию. Правда, тут же отпустили, когда я узнал, что нас готовят в Афган, и отказался принимать присягу. Отлежав 40 дней в дурке, я, офигевший, вернулся в Питер, и тут же попал в лапы органов.

В то лето 1984-го всем нам позвонили из Комитета Госбезопасности и потребовали явиться в Большой Дом на Литейном. Нас допросили, напугали тюрьмой, показали огромное количество сданного нашими же друзьями материала (там были и пленки, и фотографии, и распечатанные на машинках тексты). Меня заставили подписать бумагу о том, что «Отдел самоискоренения» больше не будет заниматься деятельностью, порочащей советскую страну и подрывающей социалистический строй. Так я подписал запрет моего «ОС», и на долгие годы был вынужден спрятать пленки.

Все мои друзья и семья просили меня не копать прошлое. Моя тогдашняя жена Юля Активная поступила работать на «РТР», и для нее, вероятно, было бы катастрофой, если бы ее друзья и боссы из «Единой России» узнали, что она когда-то трясла зелеными волосами и играла на барабанах в «НО». Когда мы с Алексом вышли из Большого Дома, нас тут же скрутили менты. Алекса отпустили. А меня за то, что я был в майке с надписью «Дуракам закон не писан» задержали со словами: «А вот дурака-то мы заберем!».

От того веселого времени остались куча пленок с записями тех сумасшедших деньков. Студия сильно пострадала от репрессий в 1984. В 1986 я записал первый альбом «Бригадного подряда» и последнюю пленку «»Народного ополчения»». Пришли новые времена. Кассеты сменили 6-мм пленки. Портостудии — мой видавший виды магнитофон. В «Рок-клуб» стали принимать панков. Приняли и «Народное ополчение». Но все по привычке боялись репрессий и просили меня не издавать наши пленки. Долгие годы меня хватали за руки и просили «не трогать это все», так сильно нас прессанули КГБ-шники за то, что мы были молоды.

Выступление «Народного ополчения» на фестивале «Рок-клуба» на Зимнем стадионе (1988)

Пожертвовать денег на переиздание архива «НО», а также почитать другие истории о жизни ленинградских панков 1980-х, можно в паблике Федора Лаврова «Сумасшедшие дни «Народного ополчения».

Вконтакте Twitter