|
Двадцать второго апреля в московском клубе «Йотаспейс» выступит с диджей-сетом Алек Эмпайр, лидер пионеров диджитал хардкора Atari Teenage Riot. Sadwave поговорили с музыкантом о нойзе, культурном фашизме и потребности постоянно менять звучание.
Беседовал: Александр Бессмысленный Вы родились в Западном Берлине, когда не только этот город, но и вся Германия была поделена между США, Европой и СССР. Российское влияние наверняка ощущалось. Повлияло ли это на вас как на музыканта? Конечно, да. Я недавно пытался объяснить одному своему американскому приятелю, что значит быть настоящим берлинцем. Я говорю о коренных берлинцах, не о каких-нибудь хипстерах, которые недавно приехали в город, потому что это модно. Так вот, в нас очень много всего намешано. В нас есть и что-то американское, и что-то русское. Мне кажется, люди иногда не понимают, насколько это важно. Когда я еду по восточной части Берлина, той, что осталась после ГДР, я иногда просто поражаюсь, насколько эти районы похожи на российские города. По-моему, солидная часть модного хайпа вокруг Берлина связана как раз с его советским прошлым, с восточной частью города. Вне зависимости от того, что думают об этом мейнстримовые политики. На самом деле, я очень рад этому балансу. Советский период, конечно, научил меня, как и всех коренных берлинцев, помнить, что есть разные углы зрения. Что у разных людей может быть разное восприятие новостей, политической ситуации, искусства, музыки. Например, сегодня влияние Голливуда на мировую культуру без преувеличения просто огромно. Но одновременно из-за того, что Голливуд и западная поп-культура так давят своим авторитетом, многие молодые люди, в том числе ценители музыки, начинают активнее искать альтернативу, что-то новое, отличное от мейнстрима.
Яркий пример — это реакция одного молодого музыканта, с которым я сотрудничаю (ему сейчас 22 года), на фильм Тарковского «Сталкер», который он недавно посмотрел. Он был настолько поражен непохожестью, уникальностью фильма, что меня это даже рассмешило. В том смысле, что я-то прекрасно понимаю, насколько «Сталкер» крутой фильм. Но наблюдать за тем, как после первого просмотра сносит башню очередному молодому парню, который всю свою жизнь пребывал в основном под влиянием Голливуда и западной поп-культуры — это настоящее удовольствие! Берлин — это колыбель олдскульного нойза и индастриала. Самый очевидный пример — Einstuerzende Neubauten, которые использовали (и используют до сих пор) кувалды, отбойные молотки и листы металла. Вы же создаете текстуру жесткого звучания посредством электроники. Чувствуете ли вы связь с корнями? Подумывали ли как-нибудь взять в руки настоящую дрель? Да, берлинская музыкальная сцена знаменита двумя периодами. Первый — это 1980-е, с Einstuerzende Neubauten; с тем, что творили здесь Боуи и Игги Поп. Второй период — уже после падения Берлинской стены, это электронная сцена 1990-х. В основном это техно и рейв. Я застал веселье 1980-х, мне тогда было около 15 лет, я часто ходил на концерты, жил в сквотах. Но все самое важное для меня произошло, конечно, в 1990-е. Я как раз из того поколения, которое первое начало экспериментировать с компьютерами. Мне кажется, главное различие между этими двумя периодами как раз в этом. То есть, в 1980-х музыканты пытались использовать хаос для самовыражения. В 1990-е годы они задумались, а нельзя ли подчинить хаос с помощью компьютера? Музыканты попытались использовать нойз для очень конкретных целей, для достижения нужного эффекта. Они отошли от старого понимания нойза, когда ты бьешь молотком по железу, и каждый раз получается то, что получается. С другой стороны, именно из-за этой непричесанности старого саунда те вещи, которые делались в 1980-е, все еще актуальны. Цифровой нойз, конечно, гораздо проще копировать, воспроизводить и имитировать.
Кстати, с имитацией и воспроизведением во многом связан и конец EDM как музыкального жанра, корни которого находятся, конечно, в США. Мне кажется, в EDM очень чувствуется именно американский подход, с его масштабностью и соответствующим взглядом на мир. В конце концов все свелось к тому, что диджей нажимает одну кнопку play и все остальное концертное время просто машет руками. А люди в зале так обдолбаны, что просто не в состоянии осознать, что это «фанера». Не знаю, что может быть хуже такой ситуации. Хотя нет, может быть хуже. Когда музыка просто звучит в зале, но на нее вообще никто не обращает внимания, и все продолжают заниматься своими делами. Еще одна тенденция, которая стала очевидной в случае с EDM — это деградация технических способностей у музыкантов. Все, что нужно было для успеха — правильная стратегия распространения информации, навыки работы с соцсетями и все такое. Музыканты стали развиваться, в первую очередь, как менеджеры. Олдскульный нойз, в свою очередь, требовал противоположных подходов. Музыканты должны были как следует попотеть, по-настоящему выкладываться, чтобы делать такую музыку. Такой подход я очень ценю. Надеюсь, в будущем все больше людей будут экспериментировать в этом направлении. Что же до современного нойза, где много отводится электронике, то главная проблема этого музыкального направления — технологические ограничения. Конечно, всегда существуют хакеры и вообще те, кто стараются расшатать устоявшиеся структуры, когда они становятся стабильными. Но сегодня, например, множество ребят используют один и тот же музыкальный софт типа Ableton или Logic. И многие из них звучат очень похоже друг на друга. Эта проблема отчасти связана с внутренней логикой софта. Но это немного другая дискуссия, которая может увести нас в сторону. Так или иначе, сегодня нойзеры пытаются подчинить себе хаос, который они обнаружили в 1980-х. Как основатель жанра цифровой хардкор, что вы думаете об этом процессе? Удалось ли вам подчинить хаос? У вас есть понимание, куда движется современные электроника, нойз и индастриал? Строго говоря, диджитал хардкор существовал с 1994 по 2001-й — 2002 год. В это время жила та сцена, которая и дала главные записи в истории жанра. Тем не менее, все продолжают рассуждать, является ли мое нынешнее творчество цифровым хардкором или нет. Когда Atari Teenage Riot выпускают новые записи, фанаты тут же задаются вопросом: «А это еще диджитал хардкор или уже нет?». Вообще, Atari Teenage Riot существовали еще до «цифрового хардкора». Сначала Digital Hardcore было просто названием нашего лейбла, и уже после так стали называть отдельный музыкальный жанр. Так что мы никогда не думали о каких-то жанровых рамках.
С точки зрения саунда, мне кажется, в народе уже сложился определенный стереотип, о том, что такое диджитал хардкор, который, тем не менее, далеко не в полной мере отражает суть этой музыки. Большинство считает, что диджитал хардкор — это темп 220 bpm, брейккоровый бит, сэмплы гитарных риффов сверху, и орущий в микрофон вокалист. Но опять же, под это определение подпадает и трек Aphex Twin «Come To Daddy», и целый ряд записей Prodigy. А их творчество вообще не относятся к этому жанру. Если вспомнить записи диджея Кристофа Де Бабалона, который выпустил пару релизов на Digital Hardcore Recordings, то эти записи очень отличаются от традиционного восприятия жанра. Это очень мрачный саунд, почти эмбиент. Кроме того, Кристоф записывал все на компьютере Amiga, поэтому к звучанию добавляются еще 8-битные текстуры. Весь этот индустриальный дроун больше напоминает саундтреки к каким -то мрачным фильмам, чем музыку, которую я описывал выше. Есть проект Cobra Killer, две девушки с дешевыми лоу-файными сэмплерами. Они использовали сэмплы женского гаражного рока 1960-х, и тоже очень отличались по саунду от того, что делали мы. Или взять, к примеру Shizuo, это музыкант, который, к сожалению, недавно скончался от передоза героином, выпустил на нашем лейбле два альбома, это очень странный и причудливый глитч. В общем, движение музыкантов, связанных с жанром диджитал хардкор, гораздо многообразнее, чем принято считать. Я сам и Atari Teenage Riot постоянно пытаемся придумать что-то новое. И тем не менее, мы вполне осознаем опасность повторения уже проверенной формулы. Если внимательно послушать записи ATR, становится понятно, что мы сознательно отказываемся от каких-то звуков, чтобы не звучать так, как раньше. Но тем не менее, мы звучим так, как звучим. Мы любим определенный тип агрессивных сэмплов. Возможно, это все напоминает терки любителей хэви-металла, которые различают столько разных поджанров внутри данного музыкального движения, а всем остальным на эти подкатегории плевать. Кстати о поджанрах. Когда наблюдаешь, как в современной электронной музыке, включая андеграундую, за считанные месяцы возникают дестяки новых поджанров и движений, напрашивается вопрос — есть ли вообще какое-то направление, куда движется электронная сцена? Ощущаете ли вы, что у всех этих поджанров есть какая-то идеология, или все движение превращается в какую-то бесформенную кашу? Я разделяю этот процесс на две части, и это помогает мне не сбиться с курса. Первая часть — это просто танцевальная музыка, куда может входить вообще любая электроника. У подобной музыки есть только одна цель: люди приходят потанцевать, встряхнуться, и им, по большому счету, все равно, что звучит, пока под это дело можно двигаться. Но есть и вторая сторона медали. Это электронная музыка, корни которой ведут к техно 1990-х и более ранним академическим течениям типа конкретной музыки или авангарда, когда в нем только появились синтезаторы. Не будем вдаваться в рассуждения об истории музыкальной философии. Но у изначального техно-движения однозначно была цельная идеология. Во время концерта музыкант как бы делал шаг назад, от сцены, и полностью сосредотачивался на музыке. На первых рейвах и техно-концертах музыканты в каком-то смысле были частью аудитории, исполнитель и слушатель представляли собой единое целое, и люди в зале обладали очень большим влиянием на звучавшую музыку, диджеи очень чутко относились к атмосфере на танцполе.
Современный EDM и танцевальная электроника, напротив, построены на противоположной идее. Это концепция полного вертикального контроля. Особенно это заметно на американских концертах звезд EDM-музыки, например, Дэвида Гетты. Диджей стоит в центре и делает свое дело вне зависимости от того, что происходит в зале. Более того, даже если бы диджей и хотел повлиять на процесс, он не смог бы это бы сделать технически. Шоу завязано на визуальных эффектах, которые запрограммированы заранее, всей этой машиной практически невозможно управлять, здесь нет никакой возможности для маневра. Есть в зале люди, нет их — вообще никакой разницы. С моей точки зрения, происходящее на таких концертах очень близко к понятию культурного фашизма. Сегодня люди не могут влиять на этих музыкантов даже посредством покупки или не покупки альбома. Лет 20 назад они еще могли как-то «голосовать» за артиста своими деньгами, прийти на концерт, заплатить за запись. Теперь вся активность перешла в интернет, а здесь очень легко подделать статистику, накачать рейтинг, создать фейковую популярность. Все это напоминает надувающийся пузырь, который очень скоро лопнет. Существует очень много европейских и американских музыкальных фестивалей, на которых люди могут аплодировать, а могут и не аплодировать. Но тем не менее, вся эта система требует от посетителей принципиального и изначального согласия на то, что мероприятие их удовлетворяет. На концертах пионеров техно все происходило совершенно по-другому. Каждое выступление было очень интенсивным физическим и духовным переживанием. Для некоторых такие концерты становились настоящим откровением. Они уходили очищенные, с полностью перевернутым сознанием. А современный массовый EDM, на мой взгляд, это всего лишь фейерверк и театральная постановка — в самом худшем смысле этого слова. Люди, по-моему, даже перестали танцевать на таких концертах. Сегодня ваша популярность тоже делает вас частью поп-культуры и в этом смысле частью системы культурного фашизма. Что вы делаете для того, чтобы сломать эту систему? Вы будете смеяться, но я всю жизнь пытался сделать именно это и, прежде всего, в своем творчестве. Представьте, что в России, когда уйдет старое поколение политиков, придут молодые лидеры, и тогда относительно уже принятых решений возникнет целая куча неприятных вопросов. У меня примерно такой процесс тотальной смены курса происходит регулярно. Я отметаю большую часть моих прежних идей и пробую что-то новое, специально, из духа противоречия. Я знаю, что много моих фанатов ненавидят меня за такие выпады. Но это единственный способ для меня продолжать жить. Именно поэтому я не заработал такую популярность, которая сожрала бы меня и все, что я делаю, с потрохами. Здесь опять речь о капиталистической системе в мире музыки. Если ты записал популярный альбом, от тебя требуют, чтобы ты продолжат делать то же самое. Потому что это работает. Потом все начинают удивляться, почему та же самая проверенная схема перестает работать. А потом продюсеры плюют на тебя и находят нового артиста. Для того, чтобы сохранить творческий запал, нужно находить в себе смелость все разрушить. Я считаю справедливым, что время от времени и мне нужно отведать говна, столкнуться со стеной непонимания и смириться с тем, что мои идеи не нравятся большинству. Это позволяет двигаться дальше. За вами прочно закрепилась слава одного из самых политизированных музыкантов в своем жанре. Свой нынешний визит в Россию вы тоже рассматриваете как политический демарш? Вообще-то, да. По крайней мере, если судить по той реакции, с которой я часто сталкиваюсь здесь. Многие говорят мне: «Как ты можешь сейчас ездить Россию?». Но я игнорирую эти возгласы. Я всегда чувствовал связь с Россией, возможно, как раз потому, что вырос в Берлине. То, что меня больше всего бесит в этой ситуации, так это как политика меняет восприятие людей, не имеющих к ней прямого отношения. Когда я слышу, как музыканты начинают задвигать мне какие-то политические темы, мне кажется это абсолютно бессмысленным. Человеческое общение не должно иметь отношения к политической ситуации. Я особенно хорошо помню это ощущение, когда я впервые приехал в Россию. Чтобы понять людей, ты должен пообщаться с ними. Я уже это говорил, но мы не живем в Голливудском фильме. Я не какой-нибудь герой боевика в стиле «Шварценеггер едет в Россию». Алек Эмпаер выступит в Yota Space в пятницу 22 апреля
 Вконтакте
 Twitter
|
