|
Пока мы тут это самое, сирийским металистам приходится выживать в условиях голода, холода и непрекращающихся военных действий. В преддверии выхода документального фильма «Syrian Metal Is War» Петя Косово (он же Dj Stalingrad) рассказал об истории экстремальной музыки в Сирии и пообщался с ее основными представителями.  Режиссер документального фильма «Syrian Metal Is War» Монзер Дарвиш (справа) с друзьями-металистами в Дамаске (2012) Текст: Dj Stalingrad (для Frankfurter Allgemeine Sonntagszeitung) «Ну, мы живем на баскетбольной площадке, в этом есть свои плюсы и минусы», — вот что первым делом мне написал чувак из сирийской дэт-метал сцены. Я наткнулся на Тассира в фейсбуке, когда искал контакты дэт-металистов Netherion из Дамаска. Об этом мало кто знает, но в Сирии много метала, и группы легко можно найти на музыкальных сайтах или на Myspace. А вот связаться с ними — дело не быстрое. Вся сцена переживает трудные времена, многих музыкантов разбросало по Ближнему Востоку и Европе, но некоторые продолжают жить в раздираемой войной стране. Тем не менее, один из металхедов все-таки мне ответил и рассказал, как развивается сцена в месте, которое мы знаем по кадрам бомбежек из телевизора. «Меня зовут Мухаммед аль-Микдак, но друзья зовут меня Дио, потому что я просто одержим им», — написал мне один парень из Дамаска. «Я начал слушать тяжелую музыку, когда мне было 14. Приехал к двоюродному брату, тот слушал метал и познакомил меня с Dimmu Borgir, Metallica, Megadeth, Sepultura и прочими… Тогда я стал покупать диски в местном магазине, продавец толкал компакты с металом из-под полы, чтобы не попасться. У меня были диски Epica, Cradle of Filth, Children of Bodom, Opeth и прочих». Метал-сцена появилась в Сирии в конце 80-х, наиболее активный период ее существования пришелся на 90-е, когда появились такие группы, как Slumpark Correctional, Ominous, Orion и The Hourglass. Первым сирийским металхедом называют Джека Пауэра из Алеппо. В Сирии еще в семидесятых играли рок-н-ролл в духе The Beatles, но его поколение познакомило жителей окрестных городов с тяжелым звуком: они играли кавера, записывали свои песни и провозили контрабандой кассеты из Ливана и Турции. Естественно, это не могло ускользнуть от внимания полиции. «Я впервые услышал метал в 1996-м», — вспоминает 28-летний Тайсир, которого в тусовке знают как Гилберта. «К счастью, я был еще слишком мелкий и не знал, что такая музыка может привести к проблемам. Группы, которые я слушал, иногда давали концерты, в андеграундных местечках, конечно — никаких постеров или другой рекламы. У некоторых групп даже названий не было. Власти обвинили бы нас в сатанизме, разврате, наркомании и драгдилерстве, масонстве и поддержке Израиля. Любую пентаграмму или рогатого зверя на обложке они воспринимали как символ иудаизма и связь с Израилем. Сирийская разведка много кого арестовала и пытала только за то, что они слушали метал, людей забирали при покупке дисков, а многие небольшие концерты превращались в облавы. До сих пор в сирийском уголовном кодексе нет статьи за сатанизм или за изобретение религии, поэтому суть наказания была в том, чтобы держать людей под стражей неопределенное время, иногда многие месяцы. Мог пройти год, пока дело доходило до суда, и если судья был религиозным человеком, то арестованный мог сгнить в тюрьме, прежде чем дождаться освобождения. Мы в Сирии говорим: «Кто сел, то потерян, кто вышел, тот заново родился».
Все изменилось в 2000-х после смерти Хафеза Асада. Во-первых, это было время, когда сирийский олигарх и близкий родственник Асада Рами Махлуф пытался захватить власть под лозунгом прогресса, тем самым отвлекая внимание режима от молодежи в городах. Одновременно с этим стал широко распространяться интернет. «Если бы не интернет и навыки общения, новая волна сирийского метала никогда бы не появилась или не произвела бы такого эффекта», — говорит Сэм Замрик, вокалист группы Eulen. «Сначала у нас был диал-ап, потом, в середине двухтысячных, появились новые технологии — ADSL. Авторское право в Сирии практически никто не соблюдал, так что торренты были обычным делом, и, как следствие, взломанные и модифицированные версии игр, программ и операционных систем. У нас не было магазинов для металистов, лейблов, музыкальных лавок, где метал продавался бы легально— эта музыка в Сирии физически не существовала. Мы все качали из интернета». Появилась новая обширная сцена. В больших городах, в основном в Дамаске, Алеппо, а еще в Латакии и Хомсе, стало появляться много дэт-, блэк-, и трэш-метал групп. Eulen, Netherion, Abidetherein, Anarchadia, Crescent Moon, Theoria, Ecliptic Daw, Ambrotype, Orchid — вот некоторые из них. Это новое поколение металистов наладило связь со сценами в соседних странах, в первую очередь, с блэкстерами из Ирака. Именно иракцы первые из региона попали на международный рынок и стали продвигать свои релизы в Европе и США, где даже обрели определенную популярность. Идейный человек из Дамаска Фади Масамири открыл студию под названием «Old Hearth». Металисты тусовались там, изобретали особый звук, который сейчас известен, как дамассксий метал, покупали профессиональную аппаратуру в Ливане и создавали новые проекты. Главной заслугой местной метал-сцены стало то, что она превратилась в платформу для общения между представителями различных культур и слоев общества. «Дамаск не очень большой город, но народу в нем немерено», — говорит Сэм, рассказывая о родном городе. «В основном тут живут в квартирах, стараясь селиться поближе к центру. Мои любимые части города — те, где живет верхушка общества, Думмар, Малки, Абу Румманех, а также развивающийся кластер по соседству Шалан. Эти места нравятся мне тем, что там много парков, где можно потусоваться и выпить». Slumpark Correctional, сирийская дэт-метал-группа из 1980-х «Я из смешанной семьи. Обе мои бабушки — христианки, коптской и католической веры, а дедушки — мусульмане-сунниты. Некоторые мои тети носят хиджаб и строго следуют традициям ислама, другие не покрывают голову и вешают на стены дома изображения Девы Марии и Иисуса Христа, и любят вино, как и все сирийские христиане. Моя семья — это мещане, низы среднего класса по сирийским меркам. Мой папа шеф-повар, отцы моих музыкантов — врач и строитель. У всех металистов разный бэкграунд, но я думаю, так у металхедов по всему миру». Что действительно объединяет сирийских металистов, так это хорошее образование. Обязательное среднее образование в Сирии включает английский и иногда французский, учеба в университетах бесплатна. Университетские корпуса и общежития занимают значительную часть центра Дамаска. Все, с кем я общался, учились в университете. Сэм, к примеру, изучал английскую литературу и преподавал в школе Мотесори в Дамаске. «Образование в Сирии – это часть культуры, — говорит Сэм. — Родители обычно подчеркивают важность образования и чаще всего очень хотят, чтобы дети выучились на врачей, инженеров или архитекторов, но причина не только в этом. Сирийские подростки идут в университет, чтобы отсрочить обязательный призыв в армию. Они могут бегать от службы до кандидатской диссертации, а к тому времени обычно уезжают из Сирии и платят правительству за каждый год, проведенный вдали от родины. Для женщин все немного иначе. Их меньше поддерживают в плане образования, хотя в последние десять лет кое-что поменялось. Все больше и больше женщин заканчивают вуз и отправляются получать степень магистра или кандидата наук в зарубежных университетах. Еще в последние годы резко выросло количество девушек в Университете Дамаска, но это, видимо, следствие того, что молодые мужчины бегут из страны». Несмотря на то, что большинство сирийцев слушают фолк и местный поп, в Дамаске много любителей электроники, живет и развивается андеграундная рэп-сцена, есть даже эмо-киды. Тусовка «Old Hearth» сумела организовать несколько опен-эйров. «Чтобы сделать метал-гиг в Сирии, нужно изрядно поработать, — говорит Гилберт. — Необходимо получить разрешения от семи различных органов власти, и четыре из них — это спецслужбы. Конечно, чтобы тебе выдали такую бумагу, надо или дать взятку, или иметь отличные связи, и все равно нет никаких гарантий, что не приедет полиция и не начнет забирать всех без разбору. Дум-металисты меньше других находятся под ударом — чистый вокал понятен агентам спецслужб, в отличие от гроулинга, который всегда был под запретом». Несмотря на то, что рядовые сирийцы в основном относились к металистам негативно (но дальше оскорблений дело редко заходило), а власти время от времени устраивали репрессии, сцена продолжала расти. К тому времени, как началась гражданская война, метал-сцена насчитывала несколько сотен человек в Дамаске. Удивительно, но война принесла и неожиданные позитивные моменты для металистов. Orion — «Of Freedom And A Moor» «Так называемый режим чрезвычайной ситуации перестал действовать, — рассказывает о том времени Сэм. — Раньше он давал право всевозможным спецслужбам арестовывать кого угодно только из-за внешнего вида, поведения или пребывания в большой компании. Если вас много, значит вы готовите что-то антигосударственное, считали власти. С началом военных действий у них не осталось времени на металистов. Нас, конечно, не игнорировали полностью, но появилась возможность, наконец, спокойно заниматься музыкой. Война вдохновила сцену — придала ей особую значимостью и смысл существовать. У нас появилась тема, которая затронула всех, война никого не оставила равнодушным. Все композиции, написанные в тот период, наполнены непростыми размышлениями о положении дел в сирийском обществе». Новый подъем метал-сцена пережила в 2012-2014 годах. Металхеды в Алеппо даже сумели организовать несколько больших фестивалей — на каждый из них пришло почти 400 человек. Но чем дольше шла война, тем серьезнее были последствия. На Дамаск она повлияла не так, как на Алепо и Хомс, но многое изменилось. Улицы были перекрыты блокпостами, улицы патрулировали военные, были заметны следы бомбежек. Теракты и подрывы смертников стали обычным делом. «Жизнь исчислялась днями, бомбежками и трупами, — вспоминает Сэм. — Мы в конце концов привыкли к взрывам, стрельбе и смерти. Упадет мина рядом, а через 15 минут как будто ничего и не произошло. Впервые сирийцам нужно было носить документы с собой все время для допросов и проверок на блокпостах, военные билеты нужно было иметь при себе всем, кто был старше 17 лет. Нехватка электричества была невиданной, становилось хуже; иногда света не было по 15 часов в день или дольше. Постоянная инфляция осложнила жизнь, курс падал, а цены росли. Беженцы наполняли город. Улицы оккупировали бездомные, нищие, карманники и прочий сброд. Балансировавший на грани полусвободный Дамаск стремительно превратился в хаотичную пустыню». К концу 2014 года Фади решил закрыть «The Old Hearth». Все репетиционные точки прекратили работу, и, хотя организовать концерт стало относительно просто, мало кто на них приходил. Люди боялись похищений и терактов. Трейлер фильма «Syrian Metal Is War» Вот что рассказал Гилберт о последних днях жизни в городе: «Зимой 2012 года, еще живя в Сирии, я оказался на улице — моего дома не стало в конце 2010-го. Я шел в студию, когда разбомбили начальную школу. Террорист хотел подорвать полицейский пост перед школой, меня прижало взрывом к земле, и внезапно вся улица оказалась заполненной кровью, частями тел и ранеными. Я поднялся, помог расчистить проход для врачей, затем продолжил путь в студию. На то, чтобы добраться до нее, у меня ушло три часа. Когда я пришел в себя, то зашел в комнату и начал записывать свои партии. Это была последняя песня «Netherion». Следующим утром я сбежал в Ливан. Проведя там год, а затем еще два в Турции, я продолжил путешествовать по Европе в компании Фади. Больше всего запомнилось, как мы добрались до берегов Греции, стояли там и смотрели на другой конец моря; казалось, что я смотрю за горизонт. Через семь дней борьбы с холодом мы добрались до Германии, где я сейчас живу в центре для беженцев — спортивном зале, поделенном на комнаты пластиковыми заграждениями». Многие сирийские металисты уехали из страны, некоторые из них до сих пор живут в Иордании. Сэм Замрик добрался до Германии в прошлом году и, пока ожидает решения от миграционных властей в лагере в Бранденбурге. Он снимает документальный фильм о сирийской сцене, который должен выйти осенью. «Мой фильм называется «Сирийский метал — это война», его снял и спродюсировал мой друг Монзер Дарвиш. Мы начали работать, кажется, в конце 2012-го или начале 2013-го. Монзер делал всё сам один втайне от всех. В 2014-м он анонсировал выход картины. Фильм содержит интервью и кадры со всей Сирии, включая съемки настоящей сирийской жизни. Они отличаются от того, что транслируют СМИ. Там будет много эмоций, страсти, любви и еще больше горя. Мы не хотим сделать фильм печальным или меланхоличным, но обязаны показывать действительность такой, какая она есть, и это не всегда приятно». В то же время, есть и те, кто остались, в Сирии, к примеру, 24-летний Дио, студент факультета английской литературы университета Дамаска, называет ситуацию в городе «нормальной жизнью, иногда с обстрелами и взрывами». «Банки, школы, магазины, больницы, да вообще всё работает, пока на улицах есть люди. Но цены на товары повседневного потребления стали невыносимо высокими для многих. Курс продолжает обваливаться, реальная стоимость доллара сегодня может быть 615 сирийских фунтов, а завтра — уже 650. Мы все боимся, что будет еще хуже, боимся мин, которыми террористы обстреливают Дамаск время от времени, боимся потерять отцов, братьев, любимых, друзей». Сейчас Дио пишет альбом со своей новой группой Maysaloon. По его словам, она играет «техничный дэт-метал с восточными мотивами». «Я люблю называть сирийцев изобретательными, — заключает Сэм Замрик. — Они всегда находят способы добиться того, чего хотят. Даже если дело кажется сложным, мы со всем справимся». Читайте также:
Другие материалы Диджея Сталинграда на Sadwave:
 Вконтакте
 Twitter
|