«Не хотелось быть серостью, пить водку и смотреть телевизор»: «Странные игры» возвращаются на сцену

Виктор Сологуб, вокалист и басист «Странных игр»

Беседовал: Павел Дуев

— Как начался ваш путь в страну Рок-музыка?

Свою первую пластинку я купил в 1972 году, я тогда учился в 8 классе. Это были  T. Rex, альбом «Tanks». Я их тогда уже знал, очень любил и специально выискивал. Позже, классе в девятом, я где-то на вечеринке услышал на пленке Led Zeppelin. Меня они потрясли, я спрашивал,  что это за группа такая,  но никто не мог ничего толком  сказать. Уже позже я поменялся с одним с десятиклассником пластинками, выдав ему как раз свой первый T Rex, а он — мне Led Zeppelin.  Я послушал и сразу понял, что это та самая группа, которую я тогда услышал. Так началась моя любовь к Led Zeppelin. Потом я немножко слушал The Doors, но только потому, что учился играть на фортепиано, а у одного из моих одноклассников сестра доставала журналы «Америка». Там были ноты The Doors, и я их разучивал. В итоге, конечно, заиграл совсем другое. Музыкой серьезно я стал заниматься, когда в институт пошел. Параллельно я поступил в музыкальное училище по классу гитары. Там мне впаривали такие группы, как Brand X. И вот постепенно через джаз-рок я пришел к панку. Но путь был долгий.  Помню, как-то Гриша (Сологуб, один из основателей «Странных Игр», умерший в 2009 году — прим. Sadwave) притащил Sex Pistols,  я его зачмырил, сказав, что так может играть каждый школьник,  а он мне доказывал, что это не так. Я потом понял, что действительно в них что-то есть. Но тогда панк меня особо не интересовал. К тем же «АУ» я в принципе нормально относился, но просто как к знакомым. Гриша с «АУ» дружил, а остальные их музыку серьезно не воспринимали, нам было смешно петь про какашки, мы-то пели стихи французских поэтов.

— А когда уже возникли «Странные игры», где вы черпали вдохновение? Все-таки музыка по тем временам была крайне самобытной.

— Как ни странно, мы все очень любили тот же Led Zeppelin. Потом была такая интересная бельгийская группа Honeymoon Killers. Кстати, еще до Madness мы узнали группу UB 40. В Москве мы останавливались у Саши Липницкого (экс-басист «Звуков Му» — прим. Sadwave), и у него мы впервые увидели Madness на видео году в 1983-м. Тогда мы уже слушали Depeche Mode, я Joy Division очень любил. Брат мой слушал Sex Pistols в полный рост. Если говорить именно о ска и регги, то, например, о Skatalites я узнал только в 1990-е, что есть такие дедушки. Для нас до этого были только Боб Марли и UB 40. Те же  Madness нам казались попсовенькими. Нам с братом гораздо больше Stranglers нравились. Мы играли не столько ска, сколько смесь: немножко панка, постпанк и новая волна. Второй альбом вообще больше получился под влиянием Neue Deutsche Welle, таких групп, как Trio. Но слепо мы никогда никого не копировали. Даже если одна из наших песен получалась похожей на композицию какой-нибудь западной группы, мы старались как-нибудь вывернуть так, чтобы она хоть немного отличалась. Например, мы сделали реплику Smoke on the water после того, как услышали переделку «Лебединого озера» у Madness. Нам понравилась данная идея, и захотелось самим что-нибудь эдакое сделать.

Виктор Сологуб в начале 1980-х

— Надо отметить, далеко не все ваши коллеги по Рок-клубу были столь щепетильны. Многие, пользуясь тем, что западная музыка была публике плохо известна, фактически копировали последние новинки. Та же «Алиса» вначале практически повторяла The Cure. «Кино» тоже были не чужды плагиату.

— Кинчев тогда еще не знал The Cure, уверен. А с Цоем все понятно было, он был большой любитель Sister Of Mercy и тому подобного. У нас же одни и те же кассеты были, так что мне сразу ясно стало, куда его электричка везет.

— Кстати, потом еще появился ряд групп, которые на волне вашего успеха стали пытаться играть ска. Причем уже более осознано, вы как-то с ними отношения поддерживали?

— Мы дружили. Была группа «Джунгли», группа «Дети». Мы часто вместе встречались и обменивались идеями.

— К вам не выходили с предложениями какие-нибудь западные продюсеры, журналы, которых впечатлило, что кто-то за железным занавесом играл ска?

-В 1985-86 году появились какие то жуликоватые персонажи, которые стали подписывать со всеми договоры. Было собрание Рок-клуба, какой то длинноволосый американец прочитал речь и подсунул нам бумажки на подпись. Мы посмеялись и разошлись. Кто-то подписал, но мы были не интересны, потому что пели не свои стихи, к тому же у нас не было протестной составляющей. Мы просто веселились. Джоанна Стингрей нас потом выпустила, но мы ничего не подписывали.

— У вас нет сожаления, что тогда никакой Айзеншпис не взял «Странные Игры» под свое крыло? Возможно, тогда группу ждала бы совсем другая судьба.

— Да какой там Айзеншпис. Я по жизни инженер-строитель. Сейчас занимаюсь музыкой для кино, это гораздо интересней, чем песни писать. Может, кто-то у нас и хотел бы найти какого-нибудь айзеншписа, но я был спокоен. Верил, что мы и без таких мощных директоров обойдемся. Не хотелось попадать снова в систему. Я так после института работал: приходишь в 9 и уходишь в 6. Хотелось от этого уйти. Тем более, что видел, какими выжатыми приезжали с гастролей музыканты «Кино». Ты получаешь деньги, но перестаешь получать удовольствие от работы. Все группы, в которых я играл, из-за такого моего отношения и разваливались. Я играю для удовольствия, это моя жизнь. Если платят деньги — хорошо, если не будут, я все равно буду играть.

— С таким подходом всегда удавалось музыкой на жизнь зарабатывать?

— Мне почему-то удавалось. Я с 1988 года зарабатываю музыкой, и все мои коллеги тоже стали профессиональными музыкантами. Один только период был, когда музыку забросил. В 1990-е годы я уехал во Францию и стал работать строителем. Я тогда музыкой вообще не занимался. Никакие песни в голову не лезли. Странно, в России у нас был огромный музыкальный голод, мы постоянно искали информацию. А там включил телевизор и тебе целыми днями группы играют. Да нравится, интересно смотреть. Но когда пытаешься играть, все куда-то уходит. Рутина все убивает. Просыпаешься каждый день: все одно и то же. И знаешь, что так будет всегда, каждый день, всю твою жизнь. Эта стабильность очень расхолаживает. Начинается обычная обывательская жизнь. Вот сейчас люди хотят в Европу, протестуют, может, они хотят именно этой жизни, а может просто ее еще не пробовали. Там я просыпался, смотрел каждый день в потолок, рядом лежала красавица-жена. А я думал: «А где же будущее, неужели теперь все то же самое до самой смерти будет?». Магазины в десять все закрыты. Я жил рядом с Женевой, почти Швейцария. Ходил, конечно, на все эти концерты Sisters Of mercy, The Jesus And Mary Chain. Все пересмотрел, с Young Gods познакомился. Но когда начинаешь сочинять, это никуда не приложить. Я сразу понял, что хочу писать музыку для кино, для рекламы. Но туда ты никак не попадешь. Ты там все равно человек третьего сорта. Чтобы закрепиться на Западе, надо быть либо уникальным профессионалом, либо гражданином этой страны. Потому что иначе местные профсоюзы будут тебе постоянно палки в колеса ставить.

— Что из себя представляли первые западные туры советских рок-групп? Сейчас все это овеяно каким-то романтическим ореолом. Сложно представить, как коллективы, которые еще вчера давали подпольные концерты, неожиданно покоряют Европу.

— Зарубежные туры рок-клубовских групп – это играть месяц на пешеходной улице с баяном и балалайкой. Тур группы «ДДТ» по школам и синагогам. Занимали деньги, чтобы оплатить дорогу, потом отдавали. Зарабатывали тем, что покупали дешевые видеомагнитофоны и здесь перепродавали. А визы получали на правах прогрессивного перестройка-рока, тогда их охотно давали. Отношение такое было: вот закрытая страна, ой, а они, оказывается, и современные группы знают, и на гитарах играть умеют. Потом, конечно, флер спал, и все оказались в равных условиях. Интернациональные проекты еще могут существовать за рубежом, что-то ближе к классике, к джазу, а песенная музыка, кому она нужна? Только эмигрантам. Шанс пробиться будет только если ты сделаешь какую-то очень крутую экспериментальную музыку. Да и такие проекты редко выстреливают. Есть снобизм у европейцев, вписаться в европейский фестиваль очень сложно. Еще танцевальные проекты могут. Вот мы с Deadушками в Финляндию катались постоянно. Вообще, Финляндия — любимая страна в плане отношения к артистам. Очень финнов люблю, сильно отличаются от других европейцев. В общем, массово выезжать с зарубежными турами группы могут только на политической волне. Так, сейчас все кричат: «Какая замечательная группа «Океан Эльзи!», но это пока Евромайдан бушует. Когда все кончится, о них забудут. Конечно, они ребята талантливые, но политика в таком продвижении значит многое.

— Вернемся в 1980-е, в сети упорно ходит информация, что одно время на вас ходили какие-то мистические первые в СССР фашисты. Это правда или очередной миф?

— Нас самих как-то обозвали фашистами. Это был еще 1982 год, мы играли во Дворце молодежи. Несколько групп там пристроились играть на танцах — с четверга по субботу. Например, с нами «Алиса» играла. После первого вечера нам сказали: «Вы играть не будете». Прямо в гримерку к нам приперлись и говорят: «Директор запретил проводить концерт, потому что вы фашисты».

— Это почему?

— Потому что вы играете в черных кожаных куртках и черных очках. Окей, снимем куртки. Выдавливаем из очков стекла и выходим в одних оправах. И когда мы появились на сцене, то увидели, что ползала было в черных очках, кто-то в кожаных куртках. Они стали рубиться. Ну, и нам потом сказали: «Все равно вы играть не будете, потому что играете любимую песню Гитлера». Мы думали, что же это за песня у нас такая? Оказалось, песня «Эгоцентризм-2» заканчивается «Болеро» и какой-то комсомольский работник сказал, что Болеро была любимая песня (даже не композиция, а именно песня) Гитлера. Разумеется, в зале не было никаких фашистов. Это, скорее, были моды, они ходили в коротеньких узеньких брючках, стильных ботинках. Одевались под стиляг шестидесятых, но уже ближе к Англии. Кто-то в кожаных куртках, кто-то в хороших пальто, которые вытащили у пап из гардероба. В девяностых они уже совсем другими стали – бакенбарды, бритые головы, в мартинсах и с контрабасом. Это уже период «Там-Тама».

Странные игры — Эгоцентризм 2 (1996г.)
Песня, за которую группу обвиняли в фашизме.

— А что из себя представлял клуб «Там-Там», каким вы его запомнили?

Надо отдать должное Севе Гаккелю (экс-музыкант «Аквариума», основатель «Там-Тама» прим. Sadwave), он подхватил знамя Рок-клуба, который уже превратился в какую-то рюмочную с дешевой водкой. Там процветало барыжничество, придумывались коммерческие концерты, стали вокруг нас айзеншписы крутиться. Гаккель получил на Васильевском острове под молодежный клуб помещение, прямо под милицейским общежитием. А он при всей своей божеской внешности умеет объединить людей. Он собирал неблагополучных ребят, они там спали и ели. Этот клуб был очень похож на какой-нибудь берлинский клуб, где музыкантам платили пивом и ужином. Я помню, как к нам приезжал один из первых зарубежных гостей, известный английских диджей, который открыл и The Who и Cure, — Джон Пил. Ему все очень нравилось. Он потом мне долго еще демо присылал. У меня благодаря ему и New Order есть, и первое демо Queens Of The Stone Age. Другие ребята из группы туда не ходили. Они не понимали этого, мало общались тогда. А я все время с молодежью тусовался, играл со всевозможными группами. Ска было тогда мостиком между панк-роком и сайко. Они там все торчали от Bad Manners. Потом уже в середине девяностых «Плохие Манеры»и в Питере выступили. «Аукцыон» в одном месте репетировали и умудрились сделать там клуб. Вот и привезли туда Bad Manners, даже какие-то деньги им заплатили. Я был на концерте, замечательно все было. С Бладвеселом общался потом. Очень мощно играли. Вроде Свин играл перед ними, кто-то из наших, точно не помню. Meantraitors там были, Кащей, вся эта публика (барабанщик SPB Ska Jazz Review, Spitfire и «Ленинграда» – прим. Sadwave).

— Кстати, Гаккель в своей книге писал, что был удивлен, увидев на концерте Bad Manners в Англии скинхедов. Пишет, что до этого думал, что это чисто русское явление. Вообще, он почему-то скинов не жаловал.

— Конечно, ведь они в туалете беспредел устраивали. Когда я смотрю старые видео с моих концертов в «Там-таме», то понимаю, что сейчас мне самому было бы страшно туда зайти. А раньше спокойно ходил, даже дочку свою маленькую привел, она там чуть с ума не сошла. Пятьдесят скинхедов скачет в зале, пол залит пивом, а они тогда уже сделали хороший пол, искусственное покрытие, как в зарубежных клубах. И вот Гаккель, несмотря на агрессивные манеры этих ребят, все равно их оставлял — не прогонишь же. Ему удавалось даже как-то привлекать их к полезной деятельности: один скин работал уборщиком, другой охранником. Я помню, когда уже совсем беспредел начинался, Сева выходил на сцену и говорил: «Все, ребята, идите домой, хватит. Если начинаете драться у меня в зале, то больше концертов не будет». Все сразу успокаивались, садились у стен. Очень забавно это выглядело. Но если понимаешь ситуацию, все смотрелось не так опасно, как казалось. Это были люди из серии «на лицо ужасные, добрые внутри». В «Там-Таме» скинхедов было очень много. Я сам был близок к скинхедам, ходил в черном бомбере и огромных мартинсах. Наши скинхеды, кстати, сильно отличались от немецких. Я помню, мы даже специально шнурки другие вдевали, чтобы не казаться фашистами. Меня там уважали, но мое скинхедство ограничивалось только одеждой. Взгляды были такими же, как до этого. Я был инженером, какой из меня скинхед? И брат мой, с музыкальным образованием, который играл на народных инструментах (баяне и домре) мало походил на скинхеда. Но они все с ним дружили, и Гриша был для них главным нигилистом города.

— Не вижу противоречий в том, чтобы быть инженером и при этом скинхедом. Думаю, и вам в то время излишняя интеллигентская мягкотелость не была присуща.

— Ну, да. Помню, как-то в восьмидесятых пришел на вечеринку и побил там панка. Тогда мы дрались. Помню, и с Рикошетом (покойный вокалист группы «Объект Насмешек» – прим. Sadwave) подрался в Вильнюсе, бил его очень жестко. Потому что знал, если не добью его тогда, то из другой комнаты сразу выскочат все его друзья — Скандал, Ай-ай-ай (Лидер Tequilajazzz Евгений Федоров – прим. Sadwave), но они выглянули в коридор и закрыли дверь. Потом сказали: «Спасибо, хоть ты смог ему по морде дать, а то он так нам надоел». Рикошет тогда сцепился из-за чего-то с нашим другом-звукорежиссером. И потом начал на меня гнать, мол, ты, очкарик, молчи. Мой друг за меня заступился, и они стали драться у меня в номере. Я тогда психанул и растащил их, один об батарею ударился головой. Рикошет снова увидел меня: «А, лысый, и ты здесь». И на меня накинулся. Сбил мне очки, ну я озверел и атаковал его. Сам не ожидал, что такой злой буду. Бил его об пол головой. Утром его встретил, лицо все синее, подошел ко мне: «Витя, ты мой лучший друг». Зауважал меня моментально. Но на концертах почему-то у нас ничего такого не было. Один раз кто-то вылез на сцену драться, но мы быстро разобрались. Это другой город какой-то был, типа Казани или Челябинска, где-то нас еще отлавливали после концерта. Контакт с публикой всегда был тесный.

— А «там-тамовские» скинхеды и сайкобилы были поклонниками «Странных игр»?

— Денис Кащей меня как-то выловил и говорит: «Странные игры» — моя любимая группа, вы похожи на Specials, давай играть вместе». Ну, давай. Короче, мы сделали группу с ним и начали играли. Команда называлась «Звонки», там был певец из группы «Пупсы» Андрюша Нос. «Пупсы», кстати, были одной из первых серьезных панковских групп в городе. Там еще Рибсон пел (экс-вокалист «Пяти углов», ныне Next Round – прим. Sadwave). Они ездили уже в начале 1990-х в Лондон и там по клубам чесали. Катя Голицына, княжна, их туда выписала. Она влюбилась в Рибсона и всячески охаживала его и группу. Наш проект «Звонки» — это совсем не ска было, я даже затрудняюсь точно стиль обозначить, что-то вроде нойза, наверное. Много криков и запилов. Там были быстрые сайко-барабаны, Кащей потом в «Ленинграде» похоже заиграл. Вот так, начали все с разговоров о ска, а заиграли нойз. Как к хорошему гитаристу и басисту ко мне относились с уважением, часто просили помощи во время записей. Потом у нас с Рибсоном был проект «Дельфины». Его на меня Женя Ай-ай-ай навел. Я сразу согласился, все тогда сильно удивились. Но я охотно вписываюсь во все новые проекты. Точно таким же образом мы и в «Поп-механику» вписались. Первая «Поп-механика» состояла из «Странных игр». Я стараюсь играть то, что еще не умею. Новые проекты для меня еще и возможность обучения.

Странные игры — Метаморфозы (1985)
Клип с участием идеолога «Поп-Механики» Сергея Курехина.

— Покойный вокалист группы «Король и шут» как-то признался, что был среди первых скинхедов «Там-тама». Вам приходилось с ним пересекаться?

— Горшка я там первый раз увидел. Помню, отбивал его в какой-то драке. Это было во время концерта на пароходе «Стюбниц». Там было много «там-тамовских» и бывших рок-клубовских групп. И вот часов в 5-6 утра вспыхнула драка. Я Горшка оттуда вытащил и повез домой. Кстати, его противник в том же автобусе ехал. По дороге я Горшку как взрослый сел на уши. Говорю, если ты такой талантливый, занимайся музыкой. Так мы с ним и подружились. Он меня потом пригласил в «Юбилейный» на свой концерт, я сына с собой привел. Горшок говорит: «Надо что-то делать, постричься пора». Я говорю: «Давай сделаю». Достал где-то ножницы, расческу и сделал ему первую яркую прическу. До этого у него была ничем не примечательная стрижка. Я тогда любил стричь, начал с экспериментов на брате, а потом всех стриг. «Король и шут» молодцы, их тоже «Там-Там» объединил.

— Планируете ли вы как-то развивать «Странные игры», писать новые песни? Или проект будет просто время от времени исполнять старую программу, чтобы вспомнить молодость?

— Собственно, нас Филипп (Сологуб, сын Виктора Сологуба – прим. Sadwave) объединил, ему захотелось, чтоб мы снова поиграли, он все это придумал. Сначала нам предложили на тридцатилетии Рок-клуба отыграть, а Гриша уже ушел. Я не хотел без Гриши играть, но Филипп вызвался поиграть вместо него, выучил все партии. И так мы всю программу восстановили. Люди просят нас снова выступить. Мы репетируем, получаются наброски, есть какие-то идеи, но пока они еще не выкристаллизовались. Все-таки мы все занятые люди. Для начала нам прииграться надо, пока еще мало вместе выступали.

— Следите ли вы за какими-то современными группами, релизами?

— Для меня было открытием, когда мы арендовали репетиционную точку, что вокруг репетировала куча народа. Так здорово все играют, но просто у ребят нет выхода на радио и телевидение, чтобы показать свои работы. Это все больше как хобби, чувствую, они все сидят в офисах, работают. А так есть несколько любимых групп, иногда хожу на их концерты, «Мумий Тролль» очень люблю. Я вижу, какие они работяги. Многим кажется, что это глупость, но это одна из серьезнейших российских групп. «Звуки Му» всегда очень любил. С удовольствием заценил бы новую группу Рибсона. Я его на Думской навещаю, он же до сих пор там охранником работает. Обнимемся, поболтаем, вспомним молодость. Но на концерты он что-то не приглашал. Надо созвониться, конечно, самому напроситься.

Реюнион-концерт группы «Странные игры» состоится в пятницу 31 января в клубе «Манифест».

Алексей Рахов, саксофонист «Странных игр»

Беседовал: Павел Дуев

— Как вы попали в «Странные игры»?

— Я тогда играл на саксофоне, этот инструмент был не очень распространен в роке. Я пытался вписаться в группу в качестве гитариста, но в этой роли я был не очень хорош. Саша Давыдов (основатель «Странных игр», умер в 1984-м — прим. Sadwave) сказал: «Человек ты, конечно, хороший, а гитарист не очень, шел бы ты играть на саксофоне». И я после первого курса поехал в стройотряд, заработал денег и купил саксофон. Вот так все и получилось.

— Виктор Сологуб сказал, что панк-рок и постпанк интересовали его гораздо больше, чем ска и регги. У вас были похожие взаимоотношения с этими жанрами или кто-то из ска- и регги-исполнителей на вас все же повлиял?

— Я серьезно интересовался такой музыкой; Боб Марли, Police, потом уже Madness, Bad Manners. Police и Марли до сих пор мои кумиры. Не устаю поражаться, насколько это крутая музыка. Британское ска тоже нравится, оно, кстати, напоминает старые советские ВИА. Несомненно и регги, и ска на нас повлияли наряду с какими-то внутренними песенными традициями. Мы старались следить за новинками, те же Madness к нам попадали. Саша Давыдов очень активно за музыкой следил. Он приходил ко мне с пачкой дисков, мы садились у меня в комнате и слушали. Но, конечно, информации мало было. Ничего не знали, что происходит вокруг. Единственным источником новостей были программы Севы Новгородцева, которые выходили раз в неделю. Слушатель был вообще не в курсе того, что на Западе происходит. Поэтому были случаи прямого плагиата. Гребенщиков дословно цитировал «Take me to the river» (песня Эла Грина), например, потому что никто текста не знал. Было популярное утверждение, что есть музыка для них и для нас. Давайте сделаем здесь ту же музыку, что и у них, чтобы наши тоже ее слушали. Но мы эту идею не поддерживали. Конечно, у нас был общий музыкальный язык, но делать что-то похожее, тырить, было западло. У нас музыка была сложная, отсюда и название «Странные игры». Публика нас тогда за эту сложность любила.

Специально к реюниону «Странных игр» два альбома группы переиздали на виниле.

— Сейчас сложный музыкальный язык, скорее, только барьеры на пути к публике создаст…

— Сейчас другая эпоха, всякие нюансы мешают понять, что хотел сказать автор. Три минуты на песню и все, остальное вырезают. Это исторический ритм, как сначала была развитая античная цивилизация, а потом средневековье, грязь, невежество.

— То есть нам тоже можно на ренессанс надеяться?

— Ну, пока ничего не предвещает. Люди дорвались до множества радостей, которые раньше были недоступны и тут уже не до высокой культуры. Раньше просто ничего не было, кроме книг и музыки. Кино было дрянью, о телевидении даже и говорить не стоит. Разумеется, были отдельные исключения, но это были именно исключения. Ни ресторанов, ни дискотек не было, жизнь была абсолютно серой. А человек животное мыслящее, ему нужно развиваться. Поэтому мы искали книги, журналы («Новый мир», «Иностранная литература»), где печатались новинки. В восьмидесятые годы музыка стала своеобразным образом жизни. И как потом выяснилось, все, что мы читали в этих журналах, действительно было самым лучшим и современным, сегодня это уже классика. То есть все-таки была хорошая селекция, отбор материала. В шестидесятые появилось новое яркое поколение, которое в семидесятые-восьмидесятые стало нашей интеллектуальной и нравственной элитой. Многие из ее представителей заняли хорошие должности в книгоиздании, в кино. Они все понимали и использовали возможности, чтобы донести до зрителей лучшее. В кинотеатрах фильмы Антониони показывали, а сейчас попробуй где-нибудь Антониони посмотри на большом экране. Нам не хотелось становиться серостью, пить водку и смотреть телевизор. Ну, можно было, конечно, еще на лыжах кататься по выходным. Вот мы и искали что-то интересное. Когда на фоне серости появлялись интересные книги, фильмы, это был просто переворот сознания. Вокруг «Ленин, партия, комсомол», и тут к тебе попадает западный диск. Сразу проявляется интерес, ищешь, какая еще интересная музыка существует.

— Сегодня у вас этот интерес к новой музыке сохранился?

-Ну, за ска я уже не слежу, не интересно одно и то же все время слушать. У меня сейчас 150 каналов, я смотрю Mezzo Forte и Live Concerts, слежу за последними оперными постановками и выступлениями британских групп. Понял, что я вообще не в курсе, что сегодня происходят. Жизнь кипит, а мы думаем, что все умирает. Если меня сейчас спросить про западную культуру, я лучше промолчу и буду смотреть то, что мне покажут. Мне кажется, ничего там не умирает, просто мы не в курсе, что там происходит.

— А если говорить о ска и регги, что вам интересно в рамках этих жанров?

— Традиционное ямайское регги мне очень скучно, там есть стандарты, которые повторяются от группы к группе. Для меня интересен именно Боб Марли, который сделал переворот в сознании и подсознании. Ямайское ска мне тоже кажется довольно однообразным. Другое дело британская волна, представители которой замешали ска со своими традициями. Потом эта музыка была очень интеллектуальной, да простят меня ямайцы. На Ямайке образование было не очень доступным, это на их песнях сказалось. А тут видно, что англичане. В их музыке и текстах уже сквозит европейская культура. Но там ничего нового не происходит уже, так что я не слежу, хотя иногда что-то из нового в руки все же попадет. Кстати, последние альбомы Madness мне понравились гораздо меньше их классических пластинок.

— Стоит отметить, что типичная публика британских ска-концертов в массе своей все-таки была не самой интеллектуальной.

— Я в Лондоне видел панков и скинхедов, они резко отличались от того представления, которое у нас о них складывалось. Мы-то полагали, что это какие-то люди, которые чуть что тебя изувечат, в табло дадут. Как-то гуляя по Лондону с «Авиа», мы увидели одну такую компанию. Они продавали какую-то пластинку, видимо, с деньгами было совсем плохо. Мы подошли в футболках «Авиа», они сразу начали улыбаться, что уже само по себе дико русскому человеку. Я спросил, что они за диск продают. Они спросили, откуда мы. Я сказал, что из России. А тогда к русским было другое отношение, все были уверены, что за нами будущее Европы. Они тут же все подбежали, стали еще сильней улыбаться. Говорят, ну что, у вас концерт, у нас денег не будет, наверное, но мы попробуем прийти, вот вам пластинка на память. Так что насчет агрессии публики — это все-таки, скорее поза, желание чем-то отличаться от других, чем какая-то реальная опасность. Но нельзя отрицать, что среди нее, конечно, есть и полоумные.

АВИА — Я не люблю тебя

— А вы сами как-то пытались выделяться из толпы за счет внешнего вида?

— У меня была куртка, которую я всяческими значками с двух сторон украсил и ходил так по городу. Потом в «Странных играх» на лысо побрился, это тоже был некий вызов, но без экстремизма, просто по-мальчишески. Я был не панком и не хиппи, а просто молодым человеком, которому не нравилось то, что происходит в его стране. Такая вот форма протеста была.

— Насколько велик был интерес к «Странным играм» со стороны западной прессы?

— Иностранцы начали сюда активно приезжать, когда «Странных игр» уже не было. Но помню в каком-то иностранном журнале напечатали большую статью про русский рок. На развороте была опубликована фотография «Странных игр», потом несколько снимков других групп, они уже были меньшего размера, и в самом конце была поставлена маленькая фотография Бориса Гребенщиков с подписью вот, мол, тоже очень популярный исполнитель похожий на Дэвида Боуи.

— Сейчас всплывают факты, что многие заметные люди в восьмидесятые в той или иной степени сотрудничали с КГБ. Вас органы пытались как-то завербовать?

— Многих упрекают сейчас в сотрудничестве с КГБ. Тогда это оправдывали тем, что у человека была группа или театр, и чтобы сохранить их приходилось идти на компромисс. Как я могу рисковать актерами? Легко было под таким соусом вписаться в сотрудничество с органами. Когда я начал ездить за границу с «Авиа», меня после каждой поездки вызывали на беседу. Как я мог тогда отказаться? Сказать, что не пойду? Интересно, что гэбисты мне сами рассказывали все, что с нами происходило. Понятно, что у них и так был осведомитель в наших рядах, что я мог им нового сообщить? То же самое было, когда готовился сборник Red Wave. Мы собирались, обсуждали его, а на следующий день меня вызвали и начали прямо цитировать, кто что говорил. Видно, что в этой квартире уже стояла прослушка. Меня вызвали, стали угрожать, но я сделал вид, что не понимаю, что они хотят, и от меня отстали. Я тогда еще на закрытом предприятии работал. Я сказал, что как только будет что-то антисоветское, я вам как гражданин сразу сообщу. Ну, они от меня явно хотели чего-то большего. Органы были очень хорошо осведомлены о том, что происходило в Рок-клубе. У меня нет никаких сомнений, что Рок-клуб создавался с санкции и при активном участии КГБ, которое благодаря ему всегда знало, кто что делает и замышляет.

— Как проходили зарубежные концерты «Авиа»?

— Для нас это был шок: чистые опрятные города, доброжелательные люди. В Лондоне задержались на месяц во время тура, все в гости зазывали, тогда русские были в большом фаворе. У нас даже был концерт в Квин Элизабет Холле, где The Beatles выступали. Для нас это было событие, и могу сказать, что зал был полон. Это был выезд неофициального рока. С нами еще «Звуки Му» поехали.

— На афишах не было указано, что «Авиа» играет ска?

— «Авиа» тогда называли тоталитарным ска, но на афишах ничего такого не указывали. Группа позиционировалась просто как Rock from USSR. Когда мы ехали в Лондон, нас попросили написать список музыкантов, с которыми нам хотелось бы встретиться. Я туда и Лайдона из Sex Pistols вписал, и Madness. Но увидеться в итоге удалось только с Полом Джонсом из Led Zeppelin, он был у нас на концерте. Он говорил: «Хочу в Россию, можно я у вас остановлюсь? Может, запишем что-нибудь вместе». Они думали, что мы как они, свои студии имеем, особняки, а я жил в коммуналке. Мы сказали: «Ну, конечно, давай, приезжай».

— Сейчас вам было бы интересно поучаствовать в каком-нибудь новом ска-проекте?

— В новый проект я бы пошел только по двум причинам: если бы было что-то офигительное по музыке или если бы платили офигительные деньги. Меня часто зовут в разные группы, но время распылять не хочется. В основном, я по дружбе иногда выступаю с разными музыкантами. У меня есть свой проект, и он требует времени. А что касается «Странных игр», они не имеют никакого отношения к ска. Это свое, родное. Я тут пришел больной на репетицию, башка трещит. Как начал играть, так все как рукой сняло, выздоровел мгновенно. Вот он, лечебный эффект от музыки.

Реюнион-концерт группы «Странные игры» состоится в пятницу 31 января в клубе «Манифест».