Алексей Рахов, саксофонист «Странных игр»

Беседовал: Павел Дуев

— Как вы попали в «Странные игры»?

— Я тогда играл на саксофоне, этот инструмент был не очень распространен в роке. Я пытался вписаться в группу в качестве гитариста, но в этой роли я был не очень хорош. Саша Давыдов (основатель «Странных игр», умер в 1984-м — прим. Sadwave) сказал: «Человек ты, конечно, хороший, а гитарист не очень, шел бы ты играть на саксофоне». И я после первого курса поехал в стройотряд, заработал денег и купил саксофон. Вот так все и получилось.

— Виктор Сологуб сказал, что панк-рок и постпанк интересовали его гораздо больше, чем ска и регги. У вас были похожие взаимоотношения с этими жанрами или кто-то из ска- и регги-исполнителей на вас все же повлиял?

— Я серьезно интересовался такой музыкой; Боб Марли, Police, потом уже Madness, Bad Manners. Police и Марли до сих пор мои кумиры. Не устаю поражаться, насколько это крутая музыка. Британское ска тоже нравится, оно, кстати, напоминает старые советские ВИА. Несомненно и регги, и ска на нас повлияли наряду с какими-то внутренними песенными традициями. Мы старались следить за новинками, те же Madness к нам попадали. Саша Давыдов очень активно за музыкой следил. Он приходил ко мне с пачкой дисков, мы садились у меня в комнате и слушали. Но, конечно, информации мало было. Ничего не знали, что происходит вокруг. Единственным источником новостей были программы Севы Новгородцева, которые выходили раз в неделю. Слушатель был вообще не в курсе того, что на Западе происходит. Поэтому были случаи прямого плагиата. Гребенщиков дословно цитировал «Take me to the river» (песня Эла Грина), например, потому что никто текста не знал. Было популярное утверждение, что есть музыка для них и для нас. Давайте сделаем здесь ту же музыку, что и у них, чтобы наши тоже ее слушали. Но мы эту идею не поддерживали. Конечно, у нас был общий музыкальный язык, но делать что-то похожее, тырить, было западло. У нас музыка была сложная, отсюда и название «Странные игры». Публика нас тогда за эту сложность любила.

Специально к реюниону «Странных игр» два альбома группы переиздали на виниле.

— Сейчас сложный музыкальный язык, скорее, только барьеры на пути к публике создаст…

— Сейчас другая эпоха, всякие нюансы мешают понять, что хотел сказать автор. Три минуты на песню и все, остальное вырезают. Это исторический ритм, как сначала была развитая античная цивилизация, а потом средневековье, грязь, невежество.

— То есть нам тоже можно на ренессанс надеяться?

— Ну, пока ничего не предвещает. Люди дорвались до множества радостей, которые раньше были недоступны и тут уже не до высокой культуры. Раньше просто ничего не было, кроме книг и музыки. Кино было дрянью, о телевидении даже и говорить не стоит. Разумеется, были отдельные исключения, но это были именно исключения. Ни ресторанов, ни дискотек не было, жизнь была абсолютно серой. А человек животное мыслящее, ему нужно развиваться. Поэтому мы искали книги, журналы («Новый мир», «Иностранная литература»), где печатались новинки. В восьмидесятые годы музыка стала своеобразным образом жизни. И как потом выяснилось, все, что мы читали в этих журналах, действительно было самым лучшим и современным, сегодня это уже классика. То есть все-таки была хорошая селекция, отбор материала. В шестидесятые появилось новое яркое поколение, которое в семидесятые-восьмидесятые стало нашей интеллектуальной и нравственной элитой. Многие из ее представителей заняли хорошие должности в книгоиздании, в кино. Они все понимали и использовали возможности, чтобы донести до зрителей лучшее. В кинотеатрах фильмы Антониони показывали, а сейчас попробуй где-нибудь Антониони посмотри на большом экране. Нам не хотелось становиться серостью, пить водку и смотреть телевизор. Ну, можно было, конечно, еще на лыжах кататься по выходным. Вот мы и искали что-то интересное. Когда на фоне серости появлялись интересные книги, фильмы, это был просто переворот сознания. Вокруг «Ленин, партия, комсомол», и тут к тебе попадает западный диск. Сразу проявляется интерес, ищешь, какая еще интересная музыка существует.

— Сегодня у вас этот интерес к новой музыке сохранился?

-Ну, за ска я уже не слежу, не интересно одно и то же все время слушать. У меня сейчас 150 каналов, я смотрю Mezzo Forte и Live Concerts, слежу за последними оперными постановками и выступлениями британских групп. Понял, что я вообще не в курсе, что сегодня происходят. Жизнь кипит, а мы думаем, что все умирает. Если меня сейчас спросить про западную культуру, я лучше промолчу и буду смотреть то, что мне покажут. Мне кажется, ничего там не умирает, просто мы не в курсе, что там происходит.

— А если говорить о ска и регги, что вам интересно в рамках этих жанров?

— Традиционное ямайское регги мне очень скучно, там есть стандарты, которые повторяются от группы к группе. Для меня интересен именно Боб Марли, который сделал переворот в сознании и подсознании. Ямайское ска мне тоже кажется довольно однообразным. Другое дело британская волна, представители которой замешали ска со своими традициями. Потом эта музыка была очень интеллектуальной, да простят меня ямайцы. На Ямайке образование было не очень доступным, это на их песнях сказалось. А тут видно, что англичане. В их музыке и текстах уже сквозит европейская культура. Но там ничего нового не происходит уже, так что я не слежу, хотя иногда что-то из нового в руки все же попадет. Кстати, последние альбомы Madness мне понравились гораздо меньше их классических пластинок.

— Стоит отметить, что типичная публика британских ска-концертов в массе своей все-таки была не самой интеллектуальной.

— Я в Лондоне видел панков и скинхедов, они резко отличались от того представления, которое у нас о них складывалось. Мы-то полагали, что это какие-то люди, которые чуть что тебя изувечат, в табло дадут. Как-то гуляя по Лондону с «Авиа», мы увидели одну такую компанию. Они продавали какую-то пластинку, видимо, с деньгами было совсем плохо. Мы подошли в футболках «Авиа», они сразу начали улыбаться, что уже само по себе дико русскому человеку. Я спросил, что они за диск продают. Они спросили, откуда мы. Я сказал, что из России. А тогда к русским было другое отношение, все были уверены, что за нами будущее Европы. Они тут же все подбежали, стали еще сильней улыбаться. Говорят, ну что, у вас концерт, у нас денег не будет, наверное, но мы попробуем прийти, вот вам пластинка на память. Так что насчет агрессии публики — это все-таки, скорее поза, желание чем-то отличаться от других, чем какая-то реальная опасность. Но нельзя отрицать, что среди нее, конечно, есть и полоумные.

АВИА — Я не люблю тебя

— А вы сами как-то пытались выделяться из толпы за счет внешнего вида?

— У меня была куртка, которую я всяческими значками с двух сторон украсил и ходил так по городу. Потом в «Странных играх» на лысо побрился, это тоже был некий вызов, но без экстремизма, просто по-мальчишески. Я был не панком и не хиппи, а просто молодым человеком, которому не нравилось то, что происходит в его стране. Такая вот форма протеста была.

— Насколько велик был интерес к «Странным играм» со стороны западной прессы?

— Иностранцы начали сюда активно приезжать, когда «Странных игр» уже не было. Но помню в каком-то иностранном журнале напечатали большую статью про русский рок. На развороте была опубликована фотография «Странных игр», потом несколько снимков других групп, они уже были меньшего размера, и в самом конце была поставлена маленькая фотография Бориса Гребенщиков с подписью вот, мол, тоже очень популярный исполнитель похожий на Дэвида Боуи.

— Сейчас всплывают факты, что многие заметные люди в восьмидесятые в той или иной степени сотрудничали с КГБ. Вас органы пытались как-то завербовать?

— Многих упрекают сейчас в сотрудничестве с КГБ. Тогда это оправдывали тем, что у человека была группа или театр, и чтобы сохранить их приходилось идти на компромисс. Как я могу рисковать актерами? Легко было под таким соусом вписаться в сотрудничество с органами. Когда я начал ездить за границу с «Авиа», меня после каждой поездки вызывали на беседу. Как я мог тогда отказаться? Сказать, что не пойду? Интересно, что гэбисты мне сами рассказывали все, что с нами происходило. Понятно, что у них и так был осведомитель в наших рядах, что я мог им нового сообщить? То же самое было, когда готовился сборник Red Wave. Мы собирались, обсуждали его, а на следующий день меня вызвали и начали прямо цитировать, кто что говорил. Видно, что в этой квартире уже стояла прослушка. Меня вызвали, стали угрожать, но я сделал вид, что не понимаю, что они хотят, и от меня отстали. Я тогда еще на закрытом предприятии работал. Я сказал, что как только будет что-то антисоветское, я вам как гражданин сразу сообщу. Ну, они от меня явно хотели чего-то большего. Органы были очень хорошо осведомлены о том, что происходило в Рок-клубе. У меня нет никаких сомнений, что Рок-клуб создавался с санкции и при активном участии КГБ, которое благодаря ему всегда знало, кто что делает и замышляет.

— Как проходили зарубежные концерты «Авиа»?

— Для нас это был шок: чистые опрятные города, доброжелательные люди. В Лондоне задержались на месяц во время тура, все в гости зазывали, тогда русские были в большом фаворе. У нас даже был концерт в Квин Элизабет Холле, где The Beatles выступали. Для нас это было событие, и могу сказать, что зал был полон. Это был выезд неофициального рока. С нами еще «Звуки Му» поехали.

— На афишах не было указано, что «Авиа» играет ска?

— «Авиа» тогда называли тоталитарным ска, но на афишах ничего такого не указывали. Группа позиционировалась просто как Rock from USSR. Когда мы ехали в Лондон, нас попросили написать список музыкантов, с которыми нам хотелось бы встретиться. Я туда и Лайдона из Sex Pistols вписал, и Madness. Но увидеться в итоге удалось только с Полом Джонсом из Led Zeppelin, он был у нас на концерте. Он говорил: «Хочу в Россию, можно я у вас остановлюсь? Может, запишем что-нибудь вместе». Они думали, что мы как они, свои студии имеем, особняки, а я жил в коммуналке. Мы сказали: «Ну, конечно, давай, приезжай».

— Сейчас вам было бы интересно поучаствовать в каком-нибудь новом ска-проекте?

— В новый проект я бы пошел только по двум причинам: если бы было что-то офигительное по музыке или если бы платили офигительные деньги. Меня часто зовут в разные группы, но время распылять не хочется. В основном, я по дружбе иногда выступаю с разными музыкантами. У меня есть свой проект, и он требует времени. А что касается «Странных игр», они не имеют никакого отношения к ска. Это свое, родное. Я тут пришел больной на репетицию, башка трещит. Как начал играть, так все как рукой сняло, выздоровел мгновенно. Вот он, лечебный эффект от музыки.

Реюнион-концерт группы «Странные игры» состоится в пятницу 31 января в клубе «Манифест».