|
Опубликовав историю Ramones глазами Джорджа Табба и перечитав в который раз нетленку «Прошу, убей меня», мы решили продолжать погружаться в нью-йоркский андеграунд 1970-х. Помочь нам в этом вызвался Дмитрий Спирин из Тараканов! который уже давно переводит мемуары брата Джоуи Рамоуна Микки Ли. В двадцатой главе книги «Я спал с Джоуи Рамоуном» Микки Ли, работавший роуди у Ramones, рассказывает о совместных европейских гастролях группы с Talking Heads. Автор в красках описывает все тяготы, с которыми пришлось столкнуться американцам, метавшимися между незнакомыми городами вдали от дома. Перевод предыдущих глав книги можно найти в блоге Тараканов!
Текст: Микки Ли Джоуи выписался из больницы за неделю до Рождества, но запланированные концерты в честь выхода второго альбома Ramones пришлось отменить: врачи не могли сказать, как скоро нога Джоуи придёт в норму. А меж тем, мы с нетерпением ожидали выхода пластинки. Вспоминает Легc Макнил: — В январе 1977 года, примерно за месяц до того, как вышел второй альбом Ramones Leave Home, Дэнни Филдc устроил частное прослушивание для меня и Джона Холмстрома у себя на чердаке на 20-й улице. После того, как мы дважды прослушали альбом, вновь появился Дэнни и спросил нас, какая песня понравилась нам больше всех, и какую стоит выпустить в качестве сингла. Я ляпнул: «Carbona Not Glue» — лично мне было ясно, что это лучшая песня на альбоме. Она была своеобразным продолжением композиции Now I Wanna Sniff Some Glue. В ней пелось о том, что клей может быть опасен, а вот от чистящей жидкости Carbona можно круто приторчать.  Ramones: Leave Home Дэнни ответил: — Я боялся, что ты так скажешь. Carbona — зарегистрированная торговая марка. Возможно, нам придётся убрать эту песню из альбома. — Я был потрясён, — вспоминает Легс. — Это была такая классная песня, идеальная для радиоэфира. Такую вещь могли бы написать The Beatles или Rolling Stones, если бы они начали свою карьеру в 1976 году. Там были отличные гармонии и запоминающийся текст. Carbona Not Glue — песня, подходящая для радиоэфира? Восторг Легса был искренним, а вот логика ему изменила. Хоть мне и безумно понравился альбом Leave Home, я не надеялся, что программные директора радиостанций в ближайшее время поставят в эфир песню о том, как заторчать, нюхнув токсичного чистящего средства. Всяко не с таким текстом: «Интересно, чем я занимаюсь сегодня вечером? / Я побывал в сортире, и мне хорошо / Carbona у меня закончилась, а клей выкинула мамочка, / Закончились и краска, и спрей от тараканов… И мне не стыдно за то, чем я занимаюсь, / Мне снесло башню от клея / Ууу, Carbona — да, клею — нет!» Можете назвать меня наивным дурачком, но я не мог себе представить и ещё кое-чего: чтобы песня Ramones о любви и убийстве You’re Gonna Kill That Girl вытеснила из чартов You Light Up My Life Дэбби Бун. Это было попросту невозможно — по крайней мере, в то время. А вот какие песенки крутили по радио, когда вышел альбом Leave Home: Looks Like We Made It Барри Манилова, How Deep Is Your Love группы Bee Gees, I’m Your Boogie Man команды KC and the Sunshine Band, Dancing Queen ансамбля ABBA, Nobody Does It Better Карли Саймон, Don’t It Make My Brown Eyes Blue Кристал Гейл, I’m In You Питера Фрэмптона. То были мрачные времена для рок-н-ролла. Конечно же, песенка Gimme Gimme Shock Treatment с Leave Home могла бы отлично прозвучать следом за They’re Coming to Take Me Away, Ha-Haaa Наполеона XIV, будь на дворе 1960-е. Но теперь все изменилось. Shock Treatment не поставили бы в эфир даже в качестве «песни с сюжетом». А вот Disco Duck поставили бы. — Мы думали, что у нас много песен, которые должны стать хитами, — продолжает Джоуи. — Если вы выросли в шестидесятые, то знаете: тогда вещицы просто пускали в эфир, и они тут же становились хитами. Так что мы думали: раз уж наша музыка вызывает ни с чем не сравнимые переживания, все просекут этот момент. А на деле вышло вот что: мы были настолько чужими, мы попали в разряд неприкасаемых. Поэтому наши песни не брали в эфир. Такая вот хуйня! Америка упаковывалась в строгие костюмчики, отбросив развязность поколения хиппи. Бунтарский вопль шестидесятых: «Мы можем изменить мир!» уступил место нытью яппи: «Сотню не разменяешь?» Если бы Ramones на самом деле стремились стать новыми The Beatles и снискать любовь программных директоров, им пришлось бы основательно ещё раз всё обдумать — возможно, даже изменить свой имидж (The Beatles так и поступили). — В рок-н-ролле всегда были панки, — сказал Джоуи в одном из интервью. — Ну, там, ранние The Beatles, ранний Элвис, Джин Винсент — все эти люди были панками. The Beatles носили чёрные кожаные куртки, когда играли в Гамбурге, в Германии. Элвис во времена Jailhouse Rock носил косуху и ездил на мотоцикле. Всегда так было. Но Джоуи забыл кое о чём упомянуть: все эти люди изменили имидж, чтобы лучше продаваться на рынке. Подобно всем великим спортсменам, боксёрам или боевым генералам, они знали, что нужно сделать ради победы. У Джонни Рамоуна были свой план и мощная воля к победе, но он не знал, как взять верх в этой игре. Попытка Ramones прорваться на радио была заранее обречена на провал. Но если бы ребята действовали сообща, они всё же смогли бы выйти победителями из сложившейся ситуации. — Народ по большей части не просёк хохму, — пояснил Джоуи. — Люди думали, что мы просто настоящие психи и злодеи. Помнится, журналисты боялись брать у нас интервью, потому что полагали, будто мы выбьем из них всё дерьмо. Они считали нас настоящими мерзавцами и злодеями и боялись за свою жизнь. Многие радиостанции тоже так считали. Если бы они только дали шанс нашим песням, поставили их в эфир! Бредятина. Слово «панк-рок» стало ругательством. А ведь мы с самого начала хотели внести в музыку какой-то позитив, чтобы она снова стала будоражащей и весёлой. Одна из первых песен, написанных группой, называлась I Don’t Wanna Be Learned, I Don’t Wanna Be Tamed. Собственно, это и был текст — целиком. Ключом ко всему было умение Ramones оставаться простыми. Это не так легко, как кажется: набраться мужества, выбрать для себя примитивизм и гордиться этим. Ramones завоёвывали популярность благодаря тому, что делали меньше, чем все остальные. Основные составляющие успеха у них присутствовали. Они верили в то, что имели, и их примеру следовала растущая стайка поклонников, которые любили группу такой, какой она была. Рано или поздно и весь остальной мир всё поймёт — не сегодня, так завтра. Публика из родного города оказала Ramones тёплый приём. Некоторые из пришедших на концерт уже знали и любили группу, и многие стали её поклонниками после шоу. В то время казалось, что всё движется очень медленно. Но если оглянуться назад, станет понятно, что эти ребята, которые всего несколько лет назад и играть-то толком не умели, сильно продвинулись вперёд. После выступления на разогреве в «Колизее» мы отправились прямиком в CBGB и отыграли там пару концертов. Потом мы вернулись на Западное побережье, чтобы продолжить двигаться в выбранном направлении. На сей раз с гораздо более возвышенными целями. Лучшее событие этих гастролей — а возможно, и в карьере Джоуи Рамоуна в принципе — произошло в конце турне, в Лос-Анджелесе: два аншлага в знаменитом Whisky a Go-Go. Когда я принёс гитары в гримёрку после первого концерта, то увидел мужчину в чёрном плаще, который беседовал с Джоуи. Это был кумир моего брата — легендарный Фил Спектор. Было очевидно, что они восхищены друг другом.  Джонни Рамоун и Фил Спектор Фил превозносил достоинства Джоуи, а тот, должно быть, чувствовал себя как в раю, когда Фил осыпал его похвалами. Пожалуй, такого праздника у моего брата ещё не было. Я других таких случаев не наблюдал. Это было потрясающе. Покуда Фил обхаживал Джоуи, я чувствовал, что из противоположного угла гримёрки кто-то подозрительно на нас смотрит. — Фил Спектор был без ума от Джоуи Рамоуна, — вспоминает Томми Рамоун. — Его интересовал исключительно Джоуи. Почему-то Филу Спектору нравились длинные парни. На стене у него висела фотография Уилта Чемберлена. Фил Спектор носился с Джоуи, как с монархом. Я не относился к Джоуи, как к королю; я всегда считал его просто своим коллегой. Фил хотел, чтобы мы завалились к нему домой и поборолись с его охранниками — в первую очередь, это относилось к роуди, которые, по мнению Фила, по совместительству были телохранителями Ramones. Определённо, это было чуднó, и мерзко, и именно такого я ожидал от этого чуда света. Фил и его охранники ушли, а Джоуи так и стоял посреди гримёрки и светился от удовольствия. Он не мог сдержать улыбку. — О чём вы двое говорили? — взволнованно спросил я. Для Джеффа Хаймена поддержка Фила Спектора была тем лекарством, которого не смог бы ему выписать ни один врач на Земле. Мы продолжили наши гастроли вверх по побережью, по другим крупным городам и по всем местечкам, где Дэнни Филдсу удавалось найти клуб, готовый приютить Ramones. Поскольку в Великобритании и США уже прогремели Sex Pistols, слухи о новом чудачестве под названием «панк-рок» предвосхищали приезд Ramones в некоторые из этих местечек — к добру или к худу. — В то время Sex Pistols старались уничтожить панк-рок, — вспоминал Джоуи. — Панк-рок стал жёстким и оскорбительным. Поэтому многие даже не пытались послушать нас и уяснить себе, что мы не такие. В вотчинах лесорубов, вроде Абердина, штат Вашингтон, и хулиганских городишках вроде Сан-Бернардино, штат Калифорния, это непонимание приняло весьма уродливые формы. Но, как правило, вид любопытных детишек, которые с нетерпением ждали, когда приедут Ramones и порядком встряхнут их городишки, вдохновлял музыкантов на новые свершения. — Кто-то в Сан-Франциско угостил Ди Ди «ангельской пылью», — вспоминает Джоуи. — Было и правда жутковато. У Ди Ди капитально ехала крыша. И как только мы решили, что можно без опасений продолжать гастроли, объявилась подружка Ди Ди — Конни. От неё крыша ехала у всех. Она была либо под кайфом, либо в депрессняке, но всегда опасна. В Нью-Йорке Конни пользовалась дурной славой — как девушка, которая отрубила большой палец бас-гитаристу New York Dolls. Может быть, Джонни был прав в том, что женщин на гастроли лучше с собой не брать.  Ди Ди Рамоун и Конни Грипп Джонни порекомендовал мне следить за тем, чтобы Конни не шлялась по клубам до- и после концертов (да и во время концертов тоже). Во время выступления я работал на сцене и одним глазком следил за Конни, которая могла легко заявиться к сцене с топором мясника. Мы вернулись в Нью-Йорк ближе к концу марта и в течение месяца работали в безостановочном режиме: играли концерты в местечках вроде Кантрисайд (Иллинойс), Энн Арбор (Мичиган) и Солисбери (Массачусетс). И куда бы мы ни отправились, везде были компании одиночек в рваных футболках и обтягивающих «прямых» джинсах, а пуговицы на их косухах были украшены надписями «Смерть диско». Маленькие кучки панков приходили на концерты и рассказывали нам, что все в городе считают, будто они сумасшедшие, потому что им нравятся Ramones. Там были ещё и любопытные, которые хотели узнать, что же это за новое явление. И к тому же вскорости мы выяснили, что в Европе люди проявляют намного больше любопытства и интереса к нам. Мы уже готовились к шестинедельным гастролям по разным странам, в расписание были включены практически все главные города к западу от Берлина. Sire Records заключила контракт с Talking Heads и выпустила их сингл Love Goes to a Building on Fire. Heads должны были выступать у нас на разогреве.  Промо-постер к совместному туру Ramones и Talking Heads Ramones, Talking Heads, Дэнни Филдс, Монте Мельник, Артуро, гастрольный менеджер Майк и я путешествовали в одном большом туровом автобусе. И это был не типичный гастрольный автобус для рок-звёзд, а, скорее, экскурсионный. Басистка Talking Heads Тина Веймут пару дней напролёт крутила записи Джеймса Брауна, и Джонни начало крючить. Остальным было по барабану. Мы знали, что через какое-то время Джонни непременно взорвётся. Между ним и Тиной возник явный культурный конфликт. — Я впервые понял, что Джонни — чудик, как раз во время этих первых европейских гастролей, — сказал Крис Франц, бывший ударник Talking Heads. — Мы прилетели в Швейцарию и отправились прямо на саундчек. А потом мы пошли в маленькое кафе, и главный администратор заказал для нас чудесный «Капрезе» — правда отличный салат, с моцареллой, помидорами и вкуснейшими, высококачественными листьями салата. Джонни сказал: «Что это? Они называют это салатом?!» — На самом деле, Джонни расстроило, что это был не салат «Айсберг», — смеётся Крис Франц. — Вот тогда-то я и понял, что у этого парня нелады с головой. Sire Records наняла команду звукорежиссёров и осветителей для обеих групп. Фирма Brit Row прислала команду из двух человек. Они путешествовали в грузовике с оборудованием. Йен Уорд и Фрэнк Галлахер, опытные бойцы, побывали практически во всех передрягах, которые могут произойти во время выступления. И они были действительно забавными ребятами с настоящим британским акцентом. Они сделали всё, чтобы моя жизнь и жизнь почти всех остальных во время гастролей была сносной. В целом, условия, в которых мы жили, можно было в лучшем случае назвать сносными: гостиницы классом чуть повыше клоповников; никакого телефона, никакого телевизора, общая ванная и туалет внизу в вестибюле. Некоторые залы во Франции были такими старыми, что возникали короткие замыкания, а отсюда и постоянные проблемы с электричеством и заземлением. Джоуи всегда било током. Дэвида Бирна шибанул микрофон в Лионе, и в итоге он прохлаждался на полу добрых десять минут. К счастью, это произошло во время саундчека. Однако если бы это случилось во время концерта — зрелище было бы отменное. Темпы гастролей были изматывающими, однако везде, где мы появлялись, публика была потрясающей, а концерты проходили на ура. В середине гастролей Ramones, Монте и я полетели в Скандинавию, чтобы в течение недели выступить в Швеции, Копенгагене и Финляндии. В Копенгагене публика пришла в бешеный экстаз от музыки группы. Ребята довели себя до жестокого угара и порвали клуб, как Тузик грелку. Это было в самом деле пугающе. Однажды я было подумал, что могу действительно серьёзно пострадать, пытаясь остановить одних пьяных маньяков, вознамерившихся снести сцену. В Тампере, Финляндия, — до Советского Союза рукой подать — публике запретили подниматься с кресел и позволили лишь аплодировать в промежутках между песнями. Тем не менее, им разрешили хлопать в такт песням Ramones, как и в такт пародисту, изображавшему Элвиса, который выступал на разогреве (представьте себе). По возвращении в Лондон мы обнаружили, что у британских панков есть своя весьма мощная сцена. У них было еще больше английских булавок в разных местах — от языков до сисек, чем у нас. Также все они были с ирокезами, в обтягивающих штанах, и в макияже. Но главное — в них было больше злобы. У британцев была одна проблема: бедность. Похоже, они оказались далеко впереди нью-йоркского паровоза и во многом опередили все, что происходило в Америке. Песни Sex Pistols — God Save the Queen и Anarchy in the UK — стали мощными хитами на радио, и эта лондонская панк-группа была обласкана на британском телевидении. В Америке вы бы такого не увидели даже через миллион лет. И хотя мы надеялись, что сумасшествие прошло, сопли снова лились на сцену мощным потоком, прилетая с противоположного конца зала. Любопытно, что публика не обстреливала соплями Talking Heads и не совершала никаких других странных действий, которых мы не видели раньше. К Heads они отнеслись с вниманием и уважением, но довольно спокойно. Когда заиграли Ramones, вся толпа начала энергично прыгать под ритм. Некоторые ребята подпрыгивали высоко и приземлялись на голову. Со сцены они казались похожими на стаю лососей, плывущих вверх по течению. Этот чудесный танец назывался «пляской бухих кузнечиков». Однако же Talking Heads вызывали на бис. Никто не ожидал, что они так хорошо поладят с публикой, пришедшей послушать Ramones. Особенно Джонни, который не мог дождаться, когда же они свалят со сцены. — Talking Heads нравилось веселиться, а Ramones обожали всё ненавидеть, — задумчиво сказал Крис Франц. — По крайней мере, так казалось. Например, мы отправились в Стоунхендж, а Джонни остался в автобусе. Он проворчал: «Я НЕ ХОЧУ ТУТ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ. ЭТО ПРОСТО КУЧКА СТАРЫХ КАМНЕЙ!». — Однажды Джонни огорчился, что мы не все время сидели в автобусе на одних и тех же местах, — вспоминает Крис. — В первый раз я сел рядом с Джоуи, в другой — с Томми, потом с Ди Ди. И Джонни это не понравилось. Ему хотелось, чтобы у каждого было своё «коронное» место, и чтобы никто никуда не пересаживался. Когда выдался свободный вечер, мы отправились в Лондон и остановились в гостинице. Почему-то мы с Джоуи засиделись в автобусе и вышли из него последними. У входа в отель мы заметили большую толпу, состоящую из самых пьянющих бездельников, каких мы встречали в жизни. Это были британские футбольные болельщики, и они набросились на Джоуи, как будто он был футбольным мячом. Они заблокировали нам дорогу в вестибюль и начали доводить Джоуи подъебками о его причёске, телосложении и болезненном виде. Будто он снова вернулся в Форест-Хиллз, но на сей раз всё было намного страшнее. Эти дебилы искали повод устроить потасовку и разбить бутылку о чью-нибудь голову — особенно если хозяином головы был кто-нибудь вроде Джоуи. Каким-то чудом мне удалось отбрехаться. Эту ночь мы с Джоуи провели в одном номере. Мы лежали там, пока пьяные футбольные болельщики продолжали своё действо за окном, ругаясь и крича. Они затевали потасовки между собой, а потом пели и играли на флейтах — и снова по кругу, всю ночь. На следующий день появилась Рокси. Я уверен, что Джонни был рад её видеть. Об этом можно было судить по тому, как он тут же начал её лупить. Я думал, что это отчасти освободит его от агрессии, которую мне было всё сложнее выносить. — Микки натерпелся оскорблений от Джонни во время гастролей, — вспоминал Крис Франц. — Джонни просто был зол. Тина обычно говорила: «Мы сами таскаем своё оборудование. У нас нет роуди, на которых можно покричать!» Джонни и правда ненавидел нас за это и потому всё чаще оскорблял ребят, которые работали на Ramones: Фрэнка Галлахера, Йена Уорда и Микки.  Микки Ли времен работы у Ramones В Бирмингеме Джонни попытался меня унизить на глазах у всей толпы. Накануне вечером Джон возжелал, чтобы его гитары вытащили из грузовика, и они с Ди Ди могли порепетировать новую песню. С утра Монте пронёс гитары в автобус группы. Пришлось мне уезжать рано и ехать к месту выступления в грузовике с оборудованием, вместе с Фрэнком и Йеном, чтобы всё было готово к тому моменту, как прибудет группа. Когда они добрались до клуба, Джонни вошёл и тут же начал на меня орать: Я сказал: Джонни завопил: Я возразил: Джонни закричал: Впервые кто-то дал Джонни отпор. Думаю, он заткнулся, поскольку знал, что вскорости я свалю. Он пытался убедить меня остаться, но я хотел уйти. Мой брат, Ди Ди и Томми уверяли меня в том, что мне стоит снова начать играть. Несколько дней спустя я пришёл за кулисы после концерта, чтобы упаковать вещи в гримёрке, а Джонни был в коридоре с Рокси. Джонни прижал её к стене и занимался всё той же нудятиной, которую я не раз уже наблюдал. — Что ты делала? На кого ты там смотрела? — распекал её Джонни. Стоило ей только что-то ляпнуть в ответ, как Джонни давал ей пощёчину. — Я тебя видел. Ты улыбалась. Кому ты улыбалась? — не унимался Джонни. Шлёп. — Джон, — прервал я его развлечение, — сюда возвращаются ребята из прессы. Может быть, тебе стоит успокоиться. Я решил, что это очень хороший совет. Я не хотел больше во всём этом участвовать. — Потребовались годы, чтобы я смирился с фактом: Рокси — алкоголичка, — признался Джонни много лет спустя. — Я думал, что она надо мной издевается. Я не знал, как с ней справиться, поэтому и лупил её. — Джонни превращал в ад жизнь любого, кто был связан с Ramones, — сказал Крис Франц. Работа меня прельщала всё меньше и меньше: как морально, так и материально. Когда мы с Фрэнком и Йеном однажды сравнили наши зарплаты, они уставились на меня и сказали: «Ни фига себе! Ну, ты и дурак!» Я получал 60 долларов в неделю. К концу гастролей мне дали прибавку в 10 долларов. Фрэнку и Йену платили в три с лишним раза больше! Я знал, что меня использовали, но поначалу меня это не беспокоило. Это были мой брат и наши друзья. Но ситуация — и люди — очевидно изменились. — Поначалу на гастролях я жил в одном номере с Джонни, — вспоминает Томми. — Больше я ни с кем не уживался. Джонни вёл себя хорошо, пока мы с ним были наедине, но как только появлялся кто-то третий, он начинал стравливать с ним меня. — Томми говорит, что никто не проявлял к нему уважения, — утверждал Джонни. — Не помню, чтобы я измывался над Томми; думаю, этим занимались Джоуи и Ди Ди. — Ди Ди, Джонни и Джоуи делали всё для того, чтобы мне в группе приходилось несладко, — признался Томми. — В конце концов они довели меня до ручки. Я начал сходить с ума, а они все думали, что это смешно. Они сами ходили по тонкому льду. Оглядываясь назад, думаю, что я страдал от клинической депрессии, но тогда я об этом не знал. Ещё Джонни думал, что я тормоз, — продолжил Томми. — Ему казалось, что я барабаню слишком медленно. Ближе к концу гастролей мы играли в Ньюкасле (Англия), и он обернулся, посмотрев на меня, как на говно. Я сломался. Я не мог больше этого выносить. Поэтому я заиграл действительно быстро. Джонни всегда намекал, что я играю так медленно, потому что не умею играть быстро. Это была неправда. Я начал играть всё быстрее, и быстрее, и быстрее, и быстрее. После концерта Джонни сказал: «Что это было? Что, чёрт возьми, ты вытворял?!» Я ответил: «Ты хотел, чтобы я играл быстрее, — вот я и играл быстрее». Джонни завопил: «Ты пытаешься устроить диверсию в группе! Ты хочешь нас наебать!» — Джонни меня не ударил, — уверяет Томми, — но он был близок к этому. «Чувак, это здорово!» — сказал мне мой брат, когда мы сидели за столиком в гримёрке клуба Roundhouse в заключительный вечер первого европейского тура Ramones. Они только-только закончили разогреваться перед концертом, выступление должно было начаться примерно через час. Джонни попросил Дэнни Филдса открыть дверь и впустить прессу, фотографов и доброжелателей, которые пришли, чтобы поприветствовать группу или сделать ей ручкой. Мы с Джоуи поглядели вокруг — на музыкантов, писателей и художников. Там были бедные панки, пробравшиеся сюда тайком, и красивые, тонкие, как спички, девушки в брюках из лакированной кожи (прошёл слух, что в их жилах вроде как течёт королевская кровь). Ребята из Sex Pistols, The Clash, Damned и другие будущие легенды тырили наше пиво из холодильников. Мы поступили бы так же, если бы оказались на их месте. Я ушёл, чтобы послушать, как Saints исполняют свой хит (I’m) Stranded, и сказал Монте, что группа должна быть готова выйти на сцену через полчаса. Ramones отыграли свою программу, исполнив три песни на бис. В тот последний вечер в зале Roundhouse, вопреки нашим ожиданиям, не было представителей популярных СМИ или операторов из BBC. Ина следующий день в аэропорту не было толпы фанатов, вопящих: «Ramones!». — Я думал, что панк-рок завоюет бешеную популярность, а Ramones, Sex Pistols и The Clash станут как The Beatles и Rolling Stones, — говаривал Джонни. — Но ничего этого не случилось. «Сегодня — ваша любовь, а завтра — весь мир», — так пели Ramones. Но этот мир велик, а их поклонники были лишь малой его частью. Остальной мир по-прежнему принадлежал Билли Джоэлу и ABBA. Тем не менее, три аншлага в Roundhouse, как и все первые гастроли Ramones по Европе, были большим триумфом для четырёх чудиков из Форест-Хиллз. Трудно сказать, все ли участники группы оценили этот факт по достоинству. Как только на следующий день мы сошли с самолёта и направились к американскому таможенному терминалу, вечно раздражённый Джонни Рамоун решил устроить ещё одну бесполезную потасовку. Когда я спросил Дэнни, что я должен указать в графе «Род занятий» в иммиграционной форме, тот ответил: «Напиши что хочешь, это не суть важно». Мысленно пожелав себе удачи и попытавшись предсказать собственное будущее, я написал: «Музыкант». Когда Джонни увидел это, то вышел из себя. — Зачем ты это тут пишешь? — закричал он на меня. — Ты не музыкант! Ты не профессионал! Джонни снова развлекался, унижая других. Делов-то. Я уже предупредил группу, что ухожу. Я отработаю на трёх запланированных концертах в CBGB, и всё. На всякий пожарный я уже проинструктировал Мэтта Лойлу — ещё одного парня из Форест-Хиллз, что нужно делать. Когда я передавал эстафету Мэтту, то чувствовал себя странно. Помню, как стоял на сцене CBGB, закрывая последний дорожный чемодан и переводя дух. В последние два года в мире музыки происходили зрелищные и примечательные события, и у меня были лучшие условия для обзора. Этот опыт ни с чем нельзя было сравнить, однако я чувствовал, что нужно двигаться вперёд. Я определённо не ощущал, что бросаю их. Я сделал всё возможное, чтобы помочь им достичь этой точки, и был уверен, что вложил в группу большую часть себя. Я видел, как росло количество посетителей концертов Ramones: с трёх человек до трёх тысяч. Как на сцене поначалу возникали заминки по десять раз за концерт — а потом заминок не стало. Они были уверены в себе, когда выходили на сцену, и верили, что я их не подведу. В конце концов, я был членом семьи: к двадцати трём годам я знал парней более полужизни. Я спрыгнул со сцены CBGB и начал искать моего брата, который хотел устроить небольшую прощальную вечеринку. По пути в бар я столкнулся со своим старым другом Джоном Каммингсом. Даже старина Джонни наверняка испытывал некое подобие эмоций: он задержался гораздо дольше, чем обычно. — Я нанял Микки в качестве роуди, — объяснял Джонни Рамоун, — потому что на протяжении всей моей карьеры я хотел, чтобы вокруг меня было максимальное количество друзей. Я всегда считал, что лучше работать с близкими людьми. Когда толпа схлынула, Джонни сел за столик, стоявший перед сценой. Он ждал, пока я упакую вещи. Я приземлился напротив. — Ну, думаю, ты и правда уйдёшь, так? — спросил Джонни. — Ты уверен, что хочешь этого? Это прозвучало так, будто я их предал. Мне чуть дурно не стало. — Да, Джон, я не хочу быть роуди до конца своей жизни, веришь? — честно ответил я, без всякой задней мысли о нём или о работе. — В любом случае, я так больше не могу. Я задолжал за аренду за два месяца и… — Ну, — отрезал Джонни, — а если мы повысим тебе зарплату? — Вы уже её повысили — с шестидесяти долларов до семидесяти, — сухо ответил я. — А если мы будем платить тебе двести пятьдесят долларов в неделю? — спросил Джонни. — И мы увеличим твои суточные, и ты сможешь брать Арлен с собой на гастроли, если захочешь. Ого, это меняет дело. Я думал, что вы, ребята, не можете себе этого позволить, — сказал я. Только позже я узнал, что мне на замену берут двоих парней: Мэтта Лойлу и другого, более крупного и мускулистого парнишку из Форест-Хиллз по имени Мэтт Надлер. Чтобы не возникала путаница, их прозвали Большим Мэттом и Маленьким Мэттом. Каждый из них получал по 250 баксов в неделю. — Нет, спасибо, Джон, — спокойно сказал я. — Я правда ценю твоё предложение и твоё желание со мной не расставаться, но я действительно хочу снова начать играть. Я смотрел, как мой бывший начальник встаёт и уходит. Потом я громко попрощался с ним и присоединился к своему брату, Робин, Легсу и Джону Холмстрому в баре. Джоуи был готов поддерживать меня во всём. Он всеми руками и ногами выступал за то, чтобы я создал свою группу или присоединился к какой-нибудь из уже существующих. От гитариста Blondie, Криса Штейна, я слышал, что его команда ищет замену для своего басиста Гэри Валентайна. В студии Plaza Sound, где Blondie записывали свой второй альбом, я поговорил с Крисом и Дебби Хэрри. Крис сказал, что нам стоит собраться вместе, поиграть и посмотреть, как оно. Звучало весьма заманчиво. Мне нравились Blondie, и дела у них шли довольно хорошо. Но поскольку они уже какое-то время играли вместе, я мог бы стать не более чем рядовым участником группы. Тем временем появились и другие варианты. Примечания:
|
Вконтакте
Twitter
Отзывов (2)