Джастин Пирсон (The Locust): «Ради дела можно и поцеловаться с парнем в прямом эфире»

Режиссер Азия Ардженто сняла дебютировавший в Каннах фильм «Incompresa», одну из ролей в котором исполнил подвижник DIY-андеграунда и лидер группы The Locust Джастин Пирсон. Музыкант рассказал Sadwave о том, каково ему было тусоваться среди кинозвезд, целоваться с Шарлоттой Гензбур и выступать на фестивале «Флафф».

Беседовали: Александр Бессмысленный, Александр Red Head

— «Incompresa» — это твой первый полноценный опыт в кино. Как тебя туда занесло?

— Раньше я уже работал в этой сфере. The Locust участвовали в записи саундтрека к фильму «Безумный Сесил Б.». Кроме того, я был немного задействован в съемках четвертой части «Токсичного мстителя». Но в целом да, мое участие в «Incompresa» — это первый полноценный актерский опыт, если не считать участия в розыгрыше на ТВ в 1998 году. Наша с Азией общая подруга рассказала ей, что я подойду для одной из ролей. Она показала режиссеру запись моего выступления на шоу Джерри Спрингера и, судя по всему, этого оказалось достаточно, чтобы Азия согласилась.

Джастин Пирсон и другие музыканты The Locust разыграли истеричную семейную драму в эфире одного из самых популярных ток-шоу в США 

— Ты упомянул «Токсичного мстителя», один из главных фильмов фабрики по производству трэш-кино «Troma». Чем методы ее работы отличаются от того, как функционируют крупные студии и телекомпании, с которыми тебе довелось сотрудничать?

— Ух, это было много лет назад («Токсичный мститель-4» вышел в 2000-м году – прим. Sadwave). The Locust приехали в особняк Playboy в Лос-Анджелесе, чтобы сняться в одной из сцен фильма. Но в итоге ее вырезали, потому что режиссер Ллойд Кауфман не получил разрешение на шум, необходимое для того, чтобы сыграть в электричестве на улице. У нас никак получалось выступить под фонограмму так, чтобы это выглядело естественно. Поэтому, к сожалению, сцена с нашим участием получилась запоротой. Правда, нам удалось мелькнуть в паре эпизодов, но едва ли они заслуживают внимания. Если говорить о разнице между независимыми и коммерческими студиями, то я работал только с первыми. Наши телерозыгрыши никак нельзя называть успешными с финансовой точки зрения. Я к ним вообще серьезно не отношусь.

— Фильм «Incompresa» показывали в Каннах. Ты был там, ходил по красной дорожке?

— Да, мы с Азией и другими задействованными в фильме актерами принимали во всем этом участие. Для меня это был невероятный опыт. Все, что там происходило, даже самые тривиальные вещи, казались мне чем-то фантастическим. Из-за этого я чувствовал себя немного не в своей тарелке — я ведь парень из рабочего класса. Уверен, что у 99% людей, окружавших меня в Каннах, судьба сложилась гораздо более благополучно. Я бы, скорее, хорошо смотрелся в компании техников, обслуживавших фестиваль. Но мне удалось всех провести. Как говорится, притворяйся, пока сам не поверишь в свою ложь. Мне было странно наблюдать за тем, какое огромное значение все эти люди придавали шмоткам и другим вещам. Наверное, весь мой гардероб не стоит столько, сколько одна пара трусов актеров из Канн.

Канны (слева направо): Джастин Пирсон, Габриел Гарко, Шарлотта Гензбур, Азия Ардженто и другие актеры фильма «Incompresa».

— Это забавно, потому что тебя считают законодателем «эмо-моды» — челки, крашеные волосы, узкие джинсы и так далее. Так или иначе, ты был одним из главных панков 90-х, которые серьезно занялись своим имиджем. Это можно сказать и о костюмах The Locust, и внешнем виде поклонников Swing Kids, копировавших твой стиль одежды.

— Признаюсь честно, я никогда не уделял особого внимания моде и не тратил сил на то, чтобы ей следовать. Конечно, некоторые ее элементы меня привлекают, и я врубаюсь в так называемый субкультурный фэшн, однако я ни в коем случае не назвал бы себя законодателем мод, особенно, если мы говорим об эмо. Я вообще не понимаю, что это такое, особенно сегодня. Какой-то хипстерский ярлык? Лейблы, которые спекулируют на этом, просто отстой. Начиная с подросткового возраста и до сих пор (сейчас мне 38 лет), я просто одеваюсь так, как мне удобно. Наверняка на меня влияют какие-то элементы моды, но я не уверен, что могу сказать что-то вразумительное на этот счет, потому что она меня не интересует.

— С кем тебе удалось пообщаться в Каннах?

— Я потусил с кучей народа. Например, с Инти, моим старым другом-хардкорщиком из Рима, который приехал в Канны со своим фильмом. Пообщался с Азией и ее дочкой; они, кстати, с той же поляны, что и мы с Инти. Также я хорошо провел время в компании ребят из The Penelopes, которые, как и я, работали над саундтреком к «Incompresa».

— В фильме ты целуешь Шарлотту Гензбур, а та постанывает. Тебе понравилось?

— Это было очень странно. Я не знал, что мне делать — «играть» или по-настоящему целоваться. На самом деле, из всего съемочного процесса это было самым трудным и неловким заданием. И если говорить совсем начистоту, мне кажется, я мог бы сыграть несколько убедительнее. Просто я всегда придаю слишком большое значение деталям, хочу, чтобы все было точно и четко.

— Вы с Шарлоттой не обсуждали музыку? Она же тоже музыкант.

— С ней было очень приятно и интересно работать, однако, если честно, помимо съемочной площадки мы с ней почти не пересекались. А если это и происходило, то исключительно в больших компаниях.

— Как думаешь, ей нравится The Locust?

— Понятия не имею.

Выступление, наверное, самой известной группы Пирсона The Locust на фестивале Hellsfest в 2003 году.

— Твой персонаж в фильме курит. Как это соотносится с твоей стрейтэдж-позицией?

— Во время съемок я ни разу не курил по-настоящему, хотя стрейтэджером, на самом деле, никогда не был. Вообще, у меня аллергия на сигареты, так что я никогда не притрагивался к табаку. Азия, впрочем, заставила меня курить бутафорские сигареты на камеру. Даже это было жестковато в моем случае, но я же актер. Иногда ради дела приходится даже сосаться в прямом эфире со Скоттом Бибином (главой знакового хардкор-лейбла Bloodlink — прим. Sadwave). Искусство вынуждает совершать то, что тебе не хочется, но это нормально.

— Некоторые музыканты, которые пробуют себя в качестве актеров, порой с головой уходят в кинематограф. Тебе никогда не хотелось бросить музыку ради большого экрана?

— Хороший вопрос. Музыка и кино нравятся мне в одинаковой степени. Иногда они могут весьма успешно сочетаться и образовывать единое целое. В концертах всегда присутствует элемент театральности – в случае с The Locust это особенно очевидно. Когда выступаешь с такой музыкой, как наша, которая сильно энергетически заряжена и наполнена агрессией до абсурда, важен не только звук. В большинстве моих групп присутствует театральность. На наших концертах, как и в театре, публика тесно взаимодействует с артистом, делясь с ним как позитивной энергией, так и негативом. Работая над клипами, я тоже очень тщательно подхожу к визуальной составляющей. Не хочу сказать, что кино стало для меня важнее музыки, но если мне в будущем предложат сняться в каком-нибудь фильме, пусть даже в самом тупом, я соглашусь.

— А есть разница между съемками в кино и в клипе?

— У этих процессов очень много общего. Зачастую клип – это и есть короткометражный фильм (раньше мы с участником All Leather Натаном Джойнером снимали их в рамках нашего проекта Leg Lifters). Рассуждать о том, что из этого лучше, можно с тем же успехом, что сравнивать удовольствие от живых концертов и от студийной записи. Обе эти вещи интересны по-своему, у каждой из них есть свои плюсы и минусы. Я бы не стал выбирать между ними.

— В своей книге «From The Graveyard of The Arousal Industry» ты критикуешь лейбл Epitaph, однако после ее выхода твоя группа Retox заключила с ним контракт. Как так вышло?

— Могу сказать, что Epitaph отличный лейбл. Да, я несколько раз довольно жестко высказался о них, а точнее, о некоторых группах, которые они выпускают, но если говорить о деловой стороне дела, то это очень крепкая и ответственная контора. Они меня уважают, у нас хорошие отношения, и я очень люблю людей, которые там работают. У нас нет никаких трений.

Клип Retox, снятый на деньги Epitaph.

— Еще ты писал, что первый состав твоей группы Head Wound City был неудачным, так как в группу пришли участники Blood Brothers, жаждавшие коммерческого успеха. Но сейчас вы снова играете вместе. Что произошло?

— Честно говоря, мне кажется, у нас просто не совпадали графики. В лагере Blood Brothers было определенное брожение, но едва ли именно это повлияло на судьбу Head Wound City. Скорее, последние 8 лет каждый из нас был сильно занят своими проектами, поэтому группы не существовало. Кроме того, мы все жили в разных городах. Однако несмотря на все это мы по-прежнему остаемся этакими друзьями-радикалами, и повторное воссоединение было всего лишь вопросом времени.

— Какая группа для тебя сейчас основная?

— Сейчас я работаю сразу над несколькими проектами. Во-первых, это новый альбом All Leather. Мы пару лет находились в анабиозе, но недавно этот проект возобновился и, скорее всего, будет довольно активно развиваться. Во-вторых, я усердно работаю над новыми альбомами Retox и Head Wound City, а также над студийными делами в рамках Leg Lifters. Все это для меня одинаково важно. Еще у меня есть планы по поводу коллабораций с некоторыми музыкантами, но я пока не готов сказать что-то конкретное на этот счет, вдруг кто-нибудь из них откажется.

— А что насчет реюниона Swing Kids? В 2011 году вы играли их материал под вывеской Blue Note.

— Нет, реюниона Swing Kids не будет. Наш гитарист Эрик Аллен погиб (покончил с собой в 1997 году – прим. Sadwave), без него Swing Kids сыграли всего один концерт и записали две песни, одну из которых он сочинил незадолго до смерти. Swing Kids были важны в конкретный момент времени. Как мне кажется, их эпоха ушла.

Хардкор, как он есть: заявления на социальную тематику между песнями, публика, стоящая вплотную к музыкантами, фри-джаз от подростков и дикая энергетика. Концерт Swing Kids, 1996 год.

— Мы были на концерте Blue Note на чешском фестивале Fluff Fest в 2011 году, но люди, как нам показалось, пришли скорее на бренд, а не затем, чтобы послушать ваши песни. Каково тебе пребывать в статусе патриарха хардкора?

— Тот концерт мы дали исключительно для себя. Тем не менее, отдача от аудитории была колоссальная. Мы все получили огромный заряд энергии. Самое интересное, что пока Swing Kids были живы, всем было на нас плевать. Возможно, дело было в том, что мы кое в чем опережали свое время и распались прежде, чем пробились туда, куда должны были. Поэтому мы с ребятами не питали особых надежд по поводу успеха Blue Note, однако результат превзошел все наши ожидания. Если у этой группы и есть какой-то легендарный статус, что ж, это лестно, и я это ценю. Но, повторюсь, тот концерт мы играли в первую очередь для самих себя. Что касается меня, то я себя легендой и культом уж точно не ощущаю. В смысле, я не Джо Лэлли или кто-нибудь еще из Fugazi. Он, кстати, выступал на «Флаффе» в тот же вечер, что и Blue Note; его сольный проект мне совершенно не интересен, но если люди ходят на Лэлли только потому, что он когда-то играл в Fugazi, что ж, Джо в этом не виноват. Мне вообще кажется, что разница между «статусным» артистом и безвестным заключается в том, что первый играет концерты только в тех местах, где есть туалетная бумага. Чтобы перед концертом можно было по-человечески посрать. Мне же обычно приходится держать говно в себе и уже после шоу бежать в сортир на заправке.

— Насколько сильно ты сейчас вовлечен в то, что происходит в хардкор-андеграунде? Ходишь на концерты, следишь за новыми группами?

— Сейчас я не так уж часто слушаю хардкор, и за новыми группами особо не слежу. Вселенная открывает мне только то, что ей хочется. Случается, что порой я натыкаюсь на что-то интересное, знакомлюсь с новыми людьми и открываю для себя места, которые раньше не замечал, но не могу сказать, что целенаправленно этим занимаюсь. Конечно, есть много крутых молодых команд, некоторые из которых я выпускаю на своем лейбле Three One G, но я не выискивал их специально. Мне очень нравятся Warsawwasraw, Narrows, Hot Nerds, Doomsday Student и Kill the Capulets. Благодаря Вселенной мы стали семьей.

— Как, кстати, идут дела у твоего лейбла? В последнее время ты издаешь на нем, в основном, записи собственных проектов и то нечасто.

— Я много кручусь, чтобы Three One G держался на плаву. Тружусь на ночных сменах, вбухивая все заработанные деньги в оплату счетов, отдачу долгов, рекламу лейбла и выпуск новых пластинок. Вы спрашиваете, как поживает лейбл? Ну, он все еще жив.

— Тебе удалось переиграть со многими знаменитыми впоследствии музыкантами, каждый из которых пошел своим путем. К примеру, Марк Маккой основал лейбл Youth Attack, Уэсли Эйсолд – хипстерский проект Cold Cave, а Карен О и Ник Зиннер сделали группу Yeah Yeah Yeahs и стали менйстримовыми звездами. С кем из них ты сегодня общаешься?

— Все, кого вы назвали, очень талантливые люди. Не знаю, почему многие думают, что если назвать при мне Уэса хипстером, то я выйду из себя. В последнее время мы не особо общаемся, но я очень рад за него и думаю, что все, чем он занимается, идет ему на пользу. Он постоянно развивается и занимается искусством, которое ценят очень многие. Карен О очень милая, хотя и с ней мы давно не виделись. Я считаю ее по-настоящему крутой, мне нравятся практически все ее проекты, и я восхищаюсь ее успехом. Наверное, наиболее близко я сейчас общаюсь с Ником из Head Wound City. Он еще играет в песне Retox «YPLL». Я люблю его как брата, которого у меня никогда не было.

— Как музыкант, который нередко затрагивает гей-тему в своем творчестве, как ты относишься к тому, что творится с правами гомосексуалистов в России? Ты бы стал подобно многим своим коллегам отменять из-з этого концерты в нашей стране?

— Конечно, то, как у вас относятся к геям (на законодательном и социальном уровнях), это полный пиздец. Больше всего меня шокировало, что в 1999 году гомосексуализм в России признали психическим заболеванием. У нас в Америке люди, похоже, постепенно начали понимать и принимать этот феномен; Россия же, такое ощущение, движется ровно противоположным курсом. Тем не менее, я не виню российский народ за открытую гомофобию и агрессивную позицию, которую ваши власти занимают на международной арене. Я с удовольствием приехал бы к вам с концертами. Даже если на мой концерт придут гомофобы, мне кажется, это отличная возможность бросить им вызов. Сейчас наши европейские агенты как раз ведут переговоры о гастролях по России.

— Еще у нас орудуют православные активисты, которые недавно сорвали концерт Мэрилина Мэнсона, а сейчас хотят запретить выступление Slayer…

— Если честно, все это мне очень интересно. Я однозначно хотел бы, чтобы такая буча возникла в преддверии моего концерта. Очень надеюсь, что мне доведется в ней поучаствовать.

Джастин Пирсон в составе Retox

Вконтакте Twitter