|
С началом «специальной военной операции» множество россиян переехали в Республику Сербия. Этим интервью мы хотим открыть серию материалов о том, что происходит на сербской панк-сцене. В стране, которая пережила собственную безумную войну, санкции и живет, осмысляя свой опыт, в том числе, через творчество. Мы встретились с профессором Миодрагом Йовановичем в его кабинете на юридическом факультете Белградского университета. Доктор права, он преподает здесь уже больше четверти века, и то и дело попадает в прессу из-за критических замечаний в адрес президента Александра Вучича. В 1999 году, когда ему было 28 лет, Мишко стал участником Косовской войны, а до этого — возглавлял экспериментальную панк-группы Ništa Ali Logopedi («Ничего, кроме логопедов»).  Беседовал: Малибрат Српски — Простите мой язык, но альбом «Васпостављање» (1998) охуенный. Но почему религиозные символы в названии и на обложке? Мишко: Мы игрались со значениями слова и символами, поэтому выбрали архаизм. Но вкладывали в него смысл «восстановление». Восстановление того, что было разрушено: домов, городов, государства… (Васпостављање, серб., отглаг.сущ., «учреждение», «установление». Используется, в основном, в отношении церковных отношений. Например, Стогодишњица васпостављања Српске Патријаршије — столетие учреждения сербского Патриархата — прим. автора). — Ваш первый альбом «ad hoc klića» — веселый, бодрый и забавный. На обложке анатомическая схема влагалища, в конце концов. Но «панк-рок на вечерок». «Васпостављање», наоборот, экспериментальный. Он напомнил мне о Rage Against the Machine и Primus. Кто на вас тогда влиял? Мишко: Это один из частых вопросов к нашей музыке: как ее классифицировать. Честно говоря, мы никогда не относили себя к традиционному панку, нас приписали к нему из-за энергетики выступлений. Мы хотели, чтобы наша музыка была открыта к интерпретациям. Занятно, что вы упомянули Primus, мы много их слушали в то время. И, конечно, нам нравилась энергия Rage Against the Machine. Можно сказать, мы тащили по кусочку от всего. Мы хотели экспериментировать с сербской традиционной музыкой, с символизмом, с самим языком — я встречал антропологическое эссе, анализирующее наши песни. И вы верно подметили разницу между первым и вторым альбомами. Они очень по разному записаны. «ad hoc klića» записали за три дня на студии, где нас никогда не слышали и не понимали, что делать с аккордеоном. Студия в Нови Саде работала с группами, игравшими брит-рок. И записали нас очень мягко, что отличалось от живых выступлений. Со вторым альбомом все было по-другому: был продюсер, два месяца подготовки, возможность реализовать все задумки. Когда я переслушиваю первый альбом, чувствую себя ребенком, которому вручили подарок, он рад, но понимает, что могло быть лучше. А со вторым — полное удовлетворение. Единственное, о чем сожалеем, что не записали лайв-альбом. — Я прочитал, что «Логопеды» ваша вторая группа, сначала была «Бунт».
— Хорошо, тогда почему вы вообще стали музыкантом? Мишко: С детства люблю музыку. В 13-14 лет мечтал о своей группе, ведь не было компьютеров или телефонов, нечем развлечь себя. А музыка — отличный способ выплеснуть юношеские гормоны. Вот только мне сразу было интересно делать какую-то … неправильную группу. Хотелось экспериментировать насколько хватит сил. Например, у нас была пара выступлений «Бунта», когда на сцене были только барабаны, клавиши и голос. Ništa Ali Logopedi появилась благодаря локальному фестивалю для начинающих групп. Мы решили податься, хотя не было ни группы, ни понимания, что будем играть. Единственное, я хотел, чтобы у нас был аккордеон. Тогда мы нашли Дарко Велича (Дарко Вељић), достаточно сумасшедшего, чтобы присоединиться к нам. Он сейчас, кстати, учитель старших классов. И мы выступили на фестивале с песней «Janjine Janjine» («Баранина, баранина», так в Сербии называется чехарда; песня состоит из детской считалочки: «Баранина, баранина, капуста и свинина» — прим. автора). И еще кавер на Rhythm is a Dancer [немецкой евродэнс-группы Snap!]. Жаль, что нет записи (cмеется). — А что за странное название: «Ничто, кроме логопедов». Мишко: Это было главное, о чем мы договорились на первой же встрече. Странное название. Никакого символизма. Но зачем называться просто «Логопеды»? Знаете, была такая группа Everything but the Girl? Никакого особенного смысла, но почему бы не стать «Ничем, кроме логопедов». — Мне кажется, вы тяготели к перфомансам — например, песню Svadba («Свадьба») исполняли на сцене, сидя за накрытым столом. Мишко: Наше первое полноценное выступление состоялось в 1994 году на фестивале Gitarijada. Я кинул арбуз в толпу зрителей с криком «Бостан селтикс!» («бостан» турецкое название арбуза, распространенное на Балканах; «Бостон селтикс» — известный бейсбольный клуб из Бостона, США — прим. автора). И мы получили приз зрительских симпатий. Только поймите, многое было спонтанным. Конечно, вы можете рассуждать о ситуационизме и прочем, как и мы, когда размышляли о нашем творчестве после. Но в моменте было много импровизации. — В 1990-е я был ребенком, приклеенным к телевизору. Помню жуткие репортажи с войн в бывшей Югославии. Какого было быть панк-музыкантом в Сербии? Мишко: Это сложный вопрос. Потому, что наш социальный контекст был очень неоднородным. Я думаю, что и о России сейчас нельзя судить однозначно. В Сербии, наравне с тяжелой экономической, политической и военной ситуацией, была возможность свободно выражаться. Такая базовая необходимость свободы слова. Но, в то же время, были и ограничения. Например, у нас была песня, обыгрывающая популярный политический лозунг таким образом, что песню можно было одновременно признать, как прогосударственной, так и оппозиционной (Миодраг не стал уточнять что это был за лозунг — прим. автора). Наш лейбл попросил не выпускать песню. С другой стороны, в каком-то очень извращенном и неожиданном виде, условия принесли выгоду начинающим группам. Югославия была сломана. Мейнстримовые группы, которые привыкли играть в большой стране, ездить в туры, и продавать тысячи пластинок, оказались в западне сжавшегося мира. Во-первых, в начале девяностых стали заметны локальные группы из маленьких сербских городов. Оказалось, что они есть не только в Белграде, а практически в каждом городе, и не по одной. Например мы с Goblini из Шабаца дружим до сих пор. (Goblini (1992 — 2001, 2010 — наст.вр.) одна из самых успешных сербских панк-групп; группу основали гитаристы Ален Йованович и Владислав Кокотович после того, как их группа Lorelei была запрещена в Хорватии и им пришлось эмигрировать в Сербию — прим. автора). Во-вторых, до интернета, до медиума, который изменил все, было много радио и ТВ-шоу, которые транслировали рок-музыку. Мы использовали их насколько могли. С другой стороны, сербская культура деградировала на наших глазах. Мне кажется, режим Милошевича напоминает тот, что сейчас у вас, в России. Рок-музыка была в какой-то мере способом сопротивления режиму. Была тем, что объединяло и помогало не пасть духом. В-третьих, Югославия… Сербия, Черногория были под санкциями. Не было концертов иностранных групп. Для нас это оказалось живительным. Люди могли тратить деньги только на местную музыку. В каком-то смысле, эта ситуация создала устойчивый рынок для молодых групп. В каждом сербском городе, даже самом маленьком, есть хотя бы один клуб, который еженедельно организовывает выступления. Тебе достаточно взять с собой тарелки, гитары, и на месте будет все, что нужно для концерта. Для нас это было чудом. После выхода первого альбома мы успешно гастролировали, выступали и в маленьких клубах, и на стадионах. Но в 1999 году группа распалась, я ушел в армию. Война и бомбардировки НАТО изменили все, мы не смогли продолжать. — В Югославии была единая сцена и сообщество. Но, как понимаю, с началом войн девяностых она распалась, как и страна? Или музыканты пытались сохранить связи? Мишко: Югославия была, с одной стороны, типичной социалистической страной. С другой, не была в [Восточном] блоке. Рок-сцена была очень яркой. Начиная с пятидесятых развивалась поп-музыка, под влиянием крупных итальянских фестивалей. Потом — джаз, благодаря Швейцариии и популярности в Восточной Европе. Была связь с Англией и брит-музыкой. Популярные югославские группы могли записывать альбомы в Великобритании. После распада Югославии все было разбито и порушено. И находилось в таком состоянии долгие годы. Сейчас, насколько я могу судить, происходит … васпостављање. Надеюсь, мы тоже приложили к этому усилия, когда ездили в небольшое турне в Словению. Самые тяжелые отношения между Сербией и Хорватией. И, мне кажется, это сопротивление несколько одностороннее. Даже во время войны не было запрета на хорватскую музыку в трансляции в Сербии. Музыканты и группы перебирались в Белград. В Хорватии же вы до сих пор не сможете услышать сербскую музыку в официальной трансляции. С одной стороны, я вижу, что восстановление идет. С другой — единого рынка для музыкантов, насколько можно говорить о рынке в современных условиях, как был в Югославии, нет. — Можно было быть против режима в условиях войны?
We are the Serbs We are the Monsters We’ll fuck your Dogs  Я начал преподавать в университете в 1995 году, а играть в группе в 1994. Так что первые три года был как доктор Джекил и мистер Хайд. Но, думаю, я был достаточно ясным и искренним в своей оппозиции режиму, которую высказывал на митингах и во время массовых студенческих демонстраций в 1996 году. И я не уверен, что сегодня группа, которая выступает оппозиционно к текущему режиму будет показана по национальному телевидению. А наше последнее выступление транслировалась по РТК ( Радио Телевизија Крагујевац, одна из крупных, но региональных телекомпаний Сербии. Однако концерты группы показывали и в национальной трансляции на RTS — прим. автора). — Почему только два альбома? Мишко: Мы ушли в армию. Не думали, что это конец нашей истории. Но все, что произошло после, полностью изменило атмосферу. Александр Станоевич (Александар Станојевић), басист, эмигрировал в США. Драголюб Маркович (Драгољуб Марковић), клавишник, перешёл в группу Block Out. (другие участники Ništa Ali Logopedi так же продолжают играть в разных группах — прим. автора). Мы выступали еще пару раз — последний в 2016 году в Доме молодежи (одна из главных концертных площадок Белграда — прим. автора). Но история нашей группы завершилась естественным образом. — Вы должны были идти служить или это был ваш выбор? — Тяжелая? Мишко: Знаете, когда проходишь через тяжелые времена, запоминаешь только светлые моменты. Наверное, так реагирует мозг, выталкивает все плохое, что случилось на войне. Я больше переживал за родных, за семью. Я думаю, человеку, который не был затронут войной, очень трудно понять того, кто через нее прошел. Естественно, как говорится, первое, что гибнет на войне — правда. Но даже без всякой пропаганды твое мышление меняется и адаптируется под военные условия. Я был в ярости, когда узнал, что Милошевич согласен закончить войну на условиях, продиктованных НАТО. Я надеялся на последнюю битву — безумную: нас разгромили бы и полностью уничтожили. Но помню, что сам был абсолютно неразумен. Вот что делает с тобой война. Я думаю, что люди по обе стороны фронта на войне в Украине (а это трагическая война) испытывают что-то похожее. Война разрушает любую рациональность, она полностью меняет твой мозг. Я недавно прочитал репортаж журналиста BBC, который посетил Белгород. Вы видите в нем людей, которые, с одной стороны, рассказывают про то, как боятся за жизни себя и близких. А с другой, свыклись и продолжают жить. И даже не задумываются о причинах войны, а просто принимают официальную версию, сравнивая свое положение со Второй мировой. Используют штампы, которые диктует власть. Но не видят отличий, что тогда вроде как на СССР напали. Когда начинается война, начинается безумие. Но любая война заканчивается. Заканчивается каким-то миром и его условиями. Это все равно будет, но пока только накапливаются тысячи и тысячи мертвецов и разрушения. — Из подобной перспективы вы написали книгу стихов «Вы, несчастные отвратительные гражданские» («Ви, бедни одвратни цивили«)? Мишко: Да. Можно сказать, что это дневник в стихах, который я вел на войне. В нем видно, какие сильные сдвиги происходили во мне: от эйфории к пессимизму и цинизму. Отчаяние. Вся палитра человеческих чувств, которую я испытал, живя в палатке в лесах. Хорошо, что тогда была весна. — Я читал интервью с вами, озаглавленное «Профессор Йованович учит студентов, как Вучич нарушает конституцию». Вы сохраняете политизированность и оппозиционность? Мишко: Наверное, так хотели бы показать оппозиционные СМИ. Но как для профессора это мой инструмент обучения. Текущий режим лишь апогей того, что было сделано прежде. Я не думаю, что должен использовать зарубежные примеры и скрывать неприятные стороны в своей стране. Мне кажется, что именно так я показываю значимость того, чему мы учим студентов, и ценность критического мышления. Быть интеллектуалом и не мыслить критически для меня оксюморон. — Как вы думаете, «Логопеды» повлияли на современную сцену? Мишко: Возможно. Но я о таких группах не знаю. Меня расстраивает, что я не вижу экспериментов в современной сербской музыке. Я заставляю себя время от времени слушать новые группы. Но большинство из них просто перерабатывают старые идеи. Возможно, это общемировая проблема. Я бы отметил, что наиболее живая и интересная часть современной сербской сцены — это хип-хоп. — У меня сложилось ощущение, что есть некий провал между группами вашего поколения и современными. Будто не произошло преемственности, когда можно видеть, какими более свободными, творчески, что ли, были вы. Мишко: Ну, во-первых, многие группы моего поколения все еще играют. Во-вторых, сильно изменился контекст. Радио и ТВ потеряли свое значение, гораздо важнее интернет. Гонка за лайками. Вам кажется, что молодые должны забраться на наши плечи, чтобы посмотреть дальше. Нет, меня это не волнует. Я вижу, что сейчас многие молодые группы больше смотрят на югославскую new-wave-сцену и построк восьмидесятых. Меня скорее расстраивает, что в этом нет движения вперед. Мне не нужны уважение и почести. В конце концов, мы не смогли создать устойчивую основу для современных групп. Когда сняли санкции в начале двухтысячных, группы получили возможность встретиться с музыкантами из других стран и объединиться. Им не было интересно оглядываться на то, что было в Сербии. А слушателям, когда у тебя не так много денег, которые ты готов потратить на концерт, хочется заплатить за группу из США или Великобритании, с которыми долгое время не могли встретиться, чем пойти на локальный гиг. И это нормально. — Ваши студенты знают о вашем прошлом? Мишко: Я преподаю первокурсникам. И разрыв в возрасте только увеличивается. Они, конечно, быстро находят информацию в интернете, но не скажу, что это производит на них впечатление. У меня есть коллега, который был моим студентом тогда, в девяностых, и слушал Ništa Ali Logopedi. Вот ему было трудно поверить, когда он пришел в университет и увидел меня за кафедрой. Подпишись на Sadwave в социальных сетях:  Вконтакте
 Twitter
|
Миодраг Йованович из сербской группы Ništa Ali Logopedi — о панке, войне и жизни при авторитаризме
22 марта 2023