WARKRIME: «Мы ненавидим свою жизнь, людей и вообще всех»

Несмотря на весьма относительную свежесть (июль 2007 года) это интервью ничуть не теряет своей актуальности и сегодня. Здесь мало фактов и много мыслей. Участники WARKRIME понимают, что панк — это не черно-белые фото на «винтажных» футболках, это в первую очередь привязка к контексту. Ударь сегодня, чтобы завтра начать новый бой, а не продолжать топтаться на месте.

Перевод: Максим Подпольщик

Переведено из MAXIMUMROCKNROLL #290. Спасибо Степе и Марине за помощь.

Давайте начнем с того, сколько вам лет

Брэйс: 17

Шон: 18

Макс: 22

А где ваш гитарист?

Шон: Сегодня он позвонил мне и сказал, что будет учиться. Осталась одна неделя, ты понимаешь.

Макс: Это неправда. Скорее всего, он сейчас катается на скейте или серфе, а не занимается.

Шон: А я ему верю.

Он все еще школьник?

Брэйс: Нет, он в колледже, но я употребляю это слово в самом раздолбайском смысле

Макс: Это местный колледж

Брэйс: Он изучает всего пару предметов

Шон: И думает продолжить учебу. Ха-ха!

Ок, почему бы вам, ребята, не рассказать, как вы попали в панк-сцену, и немного поведать о себе тем, кто незнаком с группой. Что для вас панк…

Брэйс: В одиннадцатилетнем возрасте ко мне попал компакт DEAD KENNEDYS, тогда же мы с папой сходили на Данцига, и я на год окунулся в хайрастый стрит-панк, после чего заинтересовался хардкором. Я понял, что он мне гораздо ближе, чем сто раз пережеванная чушь текстов стрит-панк групп. Единственная проблема заключалась в том, что группы, которые я слушал, к тому моменту уже развалились, так что я заинтересовался более современными команадами типа DEADFALL и TEAR IT UP. Потом появились новые команды — они составляют нынешнюю сцену. Панк для меня… это просто неприятие всего, что тебя окружает, неважно, что это. Контекст не имеет значения, просто максимальное отрицание, полный негатив.

Вы согласны, ребята? Вам есть, что добавить?

Шон: В принципе он прав, но я хотел бы добавить, что панк, как я его понимал в 13 лет и ощущаю до сих пор – это полная изоляция от общества и полное несогласие с ним. Оно не может быть разрешено с помощью каких-либо масок и прочей мимикрии. Это не противоречит тому, что сказал Брэйс.

Макс: Это отчуждение и поиск людей, с которыми ты можешь общаться; которые чувствуют то же, что и ты – ненависть к миру. В один прекрасный момент ты понимаешь: «Эй, постой, не один я так думаю».

Шон: Хочется еще добавить – возможно, я отвечаю на вопрос, который ты не задавал – но я хочу сказать, концепция, согласно которой панк – это политика представляет собой лишь одну сторону медали. Панк политизирован в том смысле, что анархичен по своей природе, но это не та искра, из которой разгорится пламя революции. Когда на концерте я вижу кучку бухих 14-летних детей, я не думаю, что вот он – пролетариат, о котором писал Маркс. Это просто дети.

Ок, вы говорите об отчуждении, это ваша жизненная позиция или…

Брэйс: Мне хочется верить, что это образ жизни. Я не поддерживаю старых панков, увешанных шипами и никогда не снимающих кожаных штанов. Я ненавижу людей, слушающих THE SKULLS, и не хочу иметь с ними ничего общего. Так или иначе, я собираюсь быть по-настоящему сумасшедшим всю свою жизнь. Да, я буду панком, пока не сдохну. Ееее!

Макс: У меня немного другие планы, возможно, потому, что я старше других участников группы…не думаю, что это случится скоро, но вероятно, в будущем, я уже не буду так плотно заниматься музыкой, как сейчас, однако все равно не собираюсь менять своих убеждений. Я искренне надеюсь на это. Панк действительно изменил меня…

Почему бы вам не рассказать немного о том, почему и зачем вы создали группу? Была какая-то конкретная цель?

Брэйс: Мы с Максом и другими ребятами, с которыми я рос, начали играть в группе, когда мне было 13, а ему – 18. Родители отослали меня в одно место примерно на год, и Макс помог мне бежать. Так что пока я был в розыске, мы с Шоном и Пэтом создали группу. Она называлась BREWTALITY, в честь одного из поздних альбомов GANG GREEN. Такой хардкор тогда никто не играл …

Макс: Ну, восьмидесятнический хардкор. В Bay Area вроде бы были DEADFALL и STRUNG UP. Я думаю, мы начали играть в группе, потому что хотели играть такую музыку. С тех пор, как мы стартовали, сцена сильно расширилась. И это круто. А что до целей, мне кажется, это просто разозлить как можно больше людей, которых мы ненавидим, как в сцене, так и за ее пределами. Я думаю, мы все считаем, что панк стал слишком дружелюбным ко многим вещам, и мы хотим, как это, сделать панк снова злым. Вы как, ребят, согласны?

Брэйс: В принципе, да.

Так кого же вы ненавидите?

Макс: В контексте сцены слово «зануда» приобретает особенно негативный оттенок, несмотря на то, что участники нашей группы сами часто заморачиваются по различным поводам.

Брэйс: Моду на херню, когда считается, что быть занудой – круто. Я хочу сказать, мне тоже нравится SCHOLASTIC DEATH, но елки-палки. [Ненавижу] ребят, которые подходят ко мне и говорят «Зацени, какую я пластинку купил». Я хочу сказать, чувак, остынь, мне насрать.

Шон: Что меня больше всего раздражает в сцене, и я рад, что WARKRIME это изо всех сил высмеивает – мода на позитивную хипстерскую хуйню и занудство. Я стрэйтэджер с тех самых пор, как начал быть панком. Я был веганом три года, а эти люди взяли стрэйтэдж, веганизм и превратили их во что-то симпатичное, вкусное, что-то, о чем можно сказать: «Оо, посмотри-ка, мне кажется это прикольным, надо попробовать». Не хочу углубляться, но заявлю: я веган, я стрэйтэджер и я ненавижу свою жизнь, ненавижу людей и вообще никого не люблю. В том, что творится у меня в голове и в окружающем мире, нет ничего хорошего и приятного. Не то что бы я какой-то там депрессивный крастер и так далее, но я не позитивен. То, что я веган и не пью, не значит, что я буду носить шортики и худики.

Как ты стал веганом/вегетарианцем?

Макс: Когда я попал в панк, он был куда более политизированным, чем сейчас, но со временем все изменилось. Единственная вещь, которая напоминает мне о той эпохе – это мой веганизм и твердая вера в то, что у животных есть права. Я верю, что это здорово, и я знаю, что с ними невероятно жестоко обращаются.

Шон: Курсивом – права животных – вот почему я стал веганом. Будучи анархо-синдикалистом с 13 лет, я всегда чувствовал, что права животных – самая серьезная проблема в нынешнем мире. Это абсолютный холокост и это зверство, с которым нужно бороться в первую очередь.

Ок, но почему вы тогда против того, чтобы люди были веганами, вне зависимости от того, увлекаются они модой или нет? Если нет ничего важнее прав животных, не кажется ли тебе, что не стоит обращать внимание на внешний вид тех, кто разделяет твои взгляды?

Шон: Я не против того, чтобы они были веганами. Я поддерживаю каждого вегана или вегетарианца. Я против того, что мои взгляды покупаются и подаются как что-то белое и пушистое. Когда пози-детки делают вегетарианство привлекательным и модным, начинаешь сомневаться в их искренности.

Макс: Еще один пример подобного фарса – наблюдая за людьми, которые тусуются на Валенсия стрит, ты видишь, что все хипстеры любят INFEST, VOID и NEGATIVE APPROACH. И что, неужели я должен бойкотировать эти группы? Напротив, я их очень люблю, но люди, бездумно нацепившие на себя «ретро» атрибутику, переворачивают все с ног на голову.

Шон: Проблема в искренности этих людей. В этом все дело.

Брэйс: На всякий случай: я веган не потому, что меня каким бы то ни было образом колышат животные. Я обожаю кожу. Мне не нравится даже когда четвероногие просто находятся рядом, не говоря уже о том, чтобы их есть…они отвратительны, мерзкие животные. Я предпочитаю чистую кожу. Я не ем животных, потому что не хочу иметь с ними ничего общего.

Расскажи о побеге из… как вы только что сказали.. ты ему помог..

Брэйс: Это история так история! Когда мне было…

Макс: Перед тем, как ты ответишь, скажи, твой отец в курсе того, что я принимал в этом участие?

Брэйс: Он никогда ничего не узнает. Итак, когда мне было 13, мы с моим другом устроили небольшой пожар. Я был вышвырнут на улицу одной хладнокровной… мне неловко говорить «персоной», но это слово подходит тут лучше всего. Я плохо учился в школе – в девятом классе – и папаша сослал меня на три месяца в Орегон. О месте, куда меня отправили, даже говорили по ящику. Оно называлось Лагерь Брэт (Brat Camp). У нас даже есть о нем песня.

Отмучавшись в Брэте, я был отфутболен в Монтану, где находился интернат «духовного роста». Это заведение являло собой следующее: нас запускали в белую комнату, включали на полную громкость Джона Леннона, а напротив сажали девочку, которая, смотря тебе в глаза, орала имя изнасиловавшего ее парня.

Макс: На полном серьезе. Это не шутка.

Брэйс: Девочка вопила: «Джошуа!!» или как там звали того гада. В то время у меня еще ни разу не было интимных отношений с женщинами, так что все это было форменным безумием. Они заставляли нас работать круглыми сутками, каждый день. Я валял там дурака целый год, после чего мне разрешили съездить домой на три дня. Этого хватило, чтобы связаться с Максом и другими ребятами, которые впоследствии меня и спасли. Я находился в бегах четыре месяца; отправился в Лос-Анджелес и поимел там очень странный опыт. Один парень пытался меня изнасиловать. Не получилось. Ха! В итоге меня поймали.

Макс: Тот чувак носил длинные, собранные в хвост волосы, ты должен был сразу насторожиться.

Брэйс: Хочу заявить: меня НЕ изнасиловали. Так вот, после четырех месяцев скитаний я был схвачен. Мне кажется, я все сделал верно, и отец признал мою правоту.

Шон: Был такой смешной случай. Пока Брэйс был в бегах, нынешние музыканты WARKRIME предложили мне присоединиться к их группе. Мой опыт игры в панк-команде ограничивался тогда… грайнд-коллективом под названием BRUTAL DEATH. Там лабали помешанные на «Звездных Войнах» задроты из Конкорда, которые говорили: «О, да, теперь ты в одной группе с этими алкашами из Сан Франциско, которые приходят на репетицию, закинувшись коксом. А Брэйс сейчас вообще в розыске, так что будь уверен, это не продлится долго». Как нам тогда приходилось тебя звать?

Брэйс: Джим.

Шон: Да, Джим, или типа того, прямо при родителях. На меня как будто каждый раз выливали ушат холодной воды.

Сколько лет вам было тогда?

Брэйс: 15.

В этой связи, как тебе удалось выжить?

Брэйс: Стараниями друзей. В основном я питался ореховым маслом. Какое-то время мы с одним гитаристом жили в одной дыре под названием Дыра. Это худшее место во всем ебаном мире. Да, мы жили в Дыре и питались ореховым маслом. Вот и все. Полный отстой. Я платил за это четвертак в месяц.

Ок, как вы считаете, какая репутация у вас как у группы? Вообще, вы чувствуете, что имеете какую-либо репутацию в Bay Area и вообще в сцене? Если да, насколько представления окружающих о вас соответствуют действительности?

Брэйс: Было много чего сказано о моих личных политических взглядах, которые не имеют ничего общего с нашими текстами. Ну, я немного лукавлю, но я не нацист. И не расист, ни в малейшей степени. Я не гомофоб. Я не сексист.

Макс: Главная идея WARKRIME – это нажимать на точки, типа того.

Брэйс: Но мы не реакционеры, нет.

Макс: Да, точно. Я думаю, у нас репутация тех, кто нападает на политкорректность или… назови это как хочешь. Мне кажется, да, отчасти так и есть, но я хочу, чтобы меня поняли правильно, мы не из тех, кто говорит «слово на Н» (имеется в виду «ниггер») только для того, чтобы кого-то спровоцировать. Есть куча способов сделать это гораздо более умным способом, что, как мне кажется, мы и делаем. Я хочу сказать, возьми, например… не знаю, группу FEAR. Всякий раз, когда они говорили «пидор», их гитарист был в юбке. Мне кажется, это несколько меняет дело.

Шон: Сказать по правде, о WARKRIME было сказано много неприятных вещей, мы со всех сторон окружены врагами. Я думаю, что все эти защитники политкорректности, называющие нас нацистами и расистами, никогда не были на наших концертах и не знают, что Макс и Брэйс стопроцентные евреи и…

Макс: На синагогу, которую посещали мои родители, была сброшена зажигательная бомба. В тот самый момент мой отец и брат находились внутри. Так что я не понаслышке знаю, что такое антисемитизм. Я из Сан-Франциско и всю свою жизнь прожил в окружении эмигрантов. По-моему, я впитал в себя гораздо больше культуры и альтернативных способов жизни, чем большинство наших противников и критиков.

Шон: Я хардкорщик, веган и анархист. Я хорошо разбираюсь в политике, она меня очень занимает. Если честно, мне известно о проблемах этого мира гораздо больше, чем тем, кто считает нас своими врагами! Я не из Сан-Франциско, я из Bay Area, и мне кажется, многие вообще не понимают, что тут происходит. Потому что они нездешние. Повторюсь, не думаю, например, что хоть один человек из сан-францисского департамента полиции голосовал за Джорджа Буша. Если ты либерал, это еще не значит, что ты не фашист.

Макс: Я не говорю, что не следует гордиться тем, кто ты такой. Это тоже выход. Как пели CRASS: «Для правительства этой страны все мы — негры».

Шон: Сегодня мы живем в мире, где, особенно в панк-сцене, надо всем доминирует то, что Мюррей Букчин назвал бы «анархизмом, как стиль жизни» или «духовным мистицизмом» или еще чем-то в этом духе. Короче, это полное дерьмо. Пора вновь вернуться к вопросам классовой борьбы и превратить панк в грязную дырку от задницы. Все лучшие панк-группы вообще не парились о том, что там говорят эти дурацкие людишки из их аудитории. FEAR, THE FUCK-UPS, SEX PISTOLS, RAMONES — у них у всех были песни со словами «я нацист». Или DESCENDENTS — любимая группа MRR — послушайте их песню I’m not a loser, где Майло поет: «Ты сраный гомик!».

Макс: И они не шутили. Они просто были очень злы.

Брэйс: Я ни в коем случае не нацист, но я считаю себя фашистом. Почему? Прежде всего, я не люблю не панков. Если ты не панк – ты мне не нравишься, ты мой враг. Наверное, это исходит из какой-то эгоистичной части меня, но я действительно считаю себя умнее любого панка или участника сцены. Мне кажется, каждому из нас нужно, чтобы за ним присматривали, всем необходим некий указующий перст, такой ненавязчивый, мягкий. Я считаю, что этим перстом должен быть я. Прежде всего, в панк-сцене, а потом и за ее пределами. Я – самоутверждающийся фашист.

Шон: Мы все очень много читаем. Взгляните на Брэйса, именно на него валятся все шишки. Многие группы, которые у всех на слуху и считаются этакими политическими гуру, имеют личные счеты с Брэйсом. Но я не сомневаюсь, Брэйс понимает все в сто раз лучше них, он куда образованнее и начитаннее.

В таком случае, что вы скажете людям, которые приходят на ваш концерт и видят вас в свастиках или слышат, что со сцены постоянно звучит слово «пидор». Что им думать? Конечно, у вас есть определенная цель и понимание того, зачем это нужно делать, но ведь некоторые могут понять все неправильно.

Макс: Хочу заявить: свастика была на нас один единственный раз — когда Брэйс нацепил ее на платье. Если вы не понимаете, что это шутка — вы совсем тупые.

Шон: Он же еврей. Кроме того, у нашего вокалиста тогда была температура под 40, так что если вы, увидев чувака с зеленым лицом и в платье со свастикой, решили, что он делает серьезное политическое заявление, то вы уж точно не дружите с головой. Примерно как администрация клуба Burnt Ramen.

Макс: Ну, а если говорить о слове «пидор», или о каком другом… этих претензий я вообще не понимаю. Неужели если ты НЕ говоришь «пидор», это значит, что ты не гомофоб? Это полное говно и лицемерие. Я хочу выйти за рамки языка.

Шон: Нельзя все слова воспринимать всерьез.

Макс: Нас обвиняют в употреблении этих слов, притом, что другие более крутые или более модные группы тоже не брезгуют подобными «неполиткорректными» выражениями. Но к ним ни у кого претензий почему-то нет.

О каких конкретно группах вы говорите? Я сейчас не могу припомнить ни одной команды, которая бы со сцены произносила слова типа «пидор» или «нигер».

Макс: Недавно мы общались с самой главной политизированной группой из Bay Area. C ними было прикольно тусоваться, но они на нас обиделись, потому что мы часто говорили слово «пидор», хотя команды, с которыми они выпускали сплиты – поверь мне – делали то же самое ничуть не реже нашего. Столь же скотски вели себя группы, с которыми они ездили в туры, и многие другие коллективы. Так вот, я и спросил, мы-то в чем провинились?

Шон: Я согласен. Наверное, дело не в слове «пидор», а просто в том, что панки любят бороться с несуществующим врагом. Я знаю много политизированных панк-групп, они любят найти врага там, где его нет. Помню, как-то раз на концерте Behind Enemy Lines (я их совершенно не критикую, это одна из любимых моих групп) они вдруг сказали: «Там кто-то пристает к девчонкам». Я все время находился в зале, и никто не лез ни к каким девчонкам. Они просто создали себе врага, чтобы тут же его публично уничтожить. Я их не осуждаю, но считаю, что существует такая тенденция – люди борются с ветряными мельницами, и поэтому на Warkrime нападают как на гомофобскую, нацистскую группу, хотя мы на самом деле полная тому противоположность.

Макс: Я помню, когда нацики еще ходили на концерты, Warkrime вместе с нашими друзьями-скинами были первыми, кто начинал выкидывать их нахрен. А люди, которые при этом причитали: «Прекратите драку!», впоследствии начали критиковать нас.

Шон: Ну да, я погнался за бонами по улице, охранники Гилмана пытались меня остановить. Это же нацизм! Вы хотите спасти наци, которых мы пытаемся забить.

Брэйс: В музыке мои единственные враги – это не-панки. Неважно, кто ты, но если ты не панк, ты мне не нравишься.

Представим себе такую ситуациию: гей приходит на ваш концерт, не важно, в платьях вы или нет, но этот человек слышит слово «пидор», и в результате начинает испытывать отвращение к панк-сцене в целом?

Брэйс: Это непростой вопрос, мне его уже неоднократно задавали. Многие говорят, что я сначала говорю, а потом думаю. Может, так и есть, и наверняка описанная тобой ситуация возможна, но я уверен, что на наших концертах такого никогда не было. Вот в Bay Area…

Макс: Вам будет непросто нас понять, если вы не из Bay Area.

Брэйс: Мы с Максом целовались на сцене во время концертов.

Макс: И еще я целовался с одним чуваком на вечеринке. Я ни в коем случае не назвал бы себя геем, но у меня был некий гомосексуальный опыт.

Шон: Если вы не из Bay Area, пожалуйста, не пытайтесь говорить с нами о правах гомосексуалистов, о правах животных, о равенстве, да вообще ни о чем с нами не говорите. Мы из Bay Area, мы отсюда, мы с этим выросли, здесь наши учителя, друзья и сексуальные партнеры.

Макс: Вернемся к твоему вопросу. На него непросто ответить. Панк должен идти изнутри, он должен быть грязным, злым. Это не значит, что он должен быть тупым, просто он не будет тебе указывать, что правильно, а что нет. За последние 30 лет, начиная с Sex Pistols, со сцены не раз звучали гомофобские высказывания. У Sex Pistols в песне New York есть слово «пидор».

Брэйс: Да панки вообще успели высказаться обо всех расах, религиях, вероисповеданиях, обо всех видах сексуальной ориентации…всем досталось.

Шон: Вы думаете, если я стрейтэджер, то до меня никто не доебывается на концертах? Да постоянно доебываются.

Брэйс: В какой-то момент вы вдруг приходите в себя и понимаете, что кто-то катит на вас бочку. Станете ли вы выяснять, что именно этот человек имеет в виду, а затем лично разбираться с ним? Я вот считаю, что нужно сразу начать драку. Если тебя не устраивает то, что я говорю, давай врежь мне, и тогда посмотрим. Ну а хули?!

Шон: Половина групп, которые я слушаю, жестко настроены против стрейтэджа, и песни у них примерно такие: «Если ты не пьешь, то ты такой-то и такой-то», и даже стрейтэдж-группы иногда высказываются в том духе, что «если ты ешь мясо, ты тупой обыватель». К нам ко всем постоянно доебываются. И дело не в том, что мы панки, просто мы живем в обществе, где у каждого свое мнение. Я не к тому, что мы должны приставать к геям — у меня нет с ними никаких проблем, и я уверен, что у нас есть фаны–геи. Я просто хочу сказать, что те, кто нас любят, умеют понимать смыслы и знают, о чем мы говорим.

Ясно, ребята, а вы когда-нибудь выступали за пределами Bay Area, и возникали ли у вас какие-нибудь проблемы вне дома? Может, кто-то не врубался в ваши телеги?

Брэйс: Мы несколько раз выступали вне Bay Area, и большинство концертов были полным говном. К примеру в Санта-Барбаре наши друзья ввязались в драку, потому что у одного нашего друга, наголо бритого, была на черепе татуировка в виде орла. Она не выглядела как нацистская символика, он тоже еврей; и он просто стоял в зале, на костылях, и тут подходят к нему какие-то парни и говорят: «Ты назвал нашего друга ниггером!». Он, конечно, этого не делал, а они снова: «Ты хватал нашего друга за задницу!». Наш друг стушевался, и эти идиоты мигом набросились на него. В общем, это, наверное, был единственный неприятный инцидент, возникший на наших концертах за пределами дома.

Макс: Панк – это привязан к контексту. Мы знаем, как обстоят дела в контекст в Bay Area и знаем, что творится за его пределами. Так что мы чувствуем, где проходит граница.

Брэйс: Наш друг не сделал и не сказал ничего, что могло бы их спровоцировать.

Я помню, как на одном из ваших концертов вы сыграли кавер на Cro-Mags, а перед этим сказали со сцены что-то вроде: «Эта песня о том, как изменить мир; мне раньше казалось, что я смогу это сделать, но теперь я знаю, что это невозможно». Можете развить эту мысль?

Макс: Раньше я всерьез увлекался политикой. Я бы мог назвать себя прежнего анархо-синдикалистом, я был на всех антивоенных выступлениях после 11 сентября и до 2005 года. Но постепенно я отошел от этого, потому что мое представление об анархизме, как выяснилось, сильно отличалось от того, каким его видели CrimethInc и примитивисты. Последние его совершенно обескровили. Я был участником Черного блока, и там я вдруг понял, что все вокруг — просто богатенькие детки, которые злятся на своих родителей и поэтому решили немного побунтовать. Я их не обвиняю, я тоже был таким, но меня достало, что политика стала общим местом, и я перестал ей интересоваться.

Шон: Я бы хотел особо это подчеркнуть: примитивисты и CrimethInc угробили анархизм. Они его вывернули наизнанку и высосали из него весь революционный дух. Мы делали кавер на “World Peace” CRO-MAGS, подразумевая, что мира во всем мире быть не может. Такова природа гегелианской диалектики классового конфликта (чего?? – прим. Sadwave). Когда сталкиваются два борющихся класса, насилие неизбежно…

Макс: Наш первый альбом называется «Give War A Chance». Он посвящен милитаризму и тотальной безнадеге. Я не верю ни в какие утопии, ни в какие изменения.

Шон: Согласен. Еще я хотел бы высказаться о CrimethInc’овских книжках «Evasion» и «Off the Map». В их основе, как и во всей идеологии CrimethInc, лежит буржуазная концепция индивидуализма, которая к анархизму не имеет никакого отношения. Если вы думаете, что идеи CrimethInc вышли из классического анархизма, который представляет собой просто антигосударственный вариант марксизма, вы ошибаетесь. CrimethInc строят свои песочные замки, руководствуясь трудами Адама Смита и Макса Штернера.

Что вы думаете о деятельности WARKRIME в музыкальном или скорее в культурном контексте? Наверняка ведь все, о чем вы говорите, уже было сказано и сделано раньше, а ваша группа просто повторяет чей-то чужой путь. Уверен, вы об этом задумывались. Что скажете?

Брэйс: Проблема в том, что, по-моему, панк – это просто-напросто единственная крутая вещь в мире. Если бы существовало что-то более крутое… может, техно или раггатон – если бы в них была вот эта бунтарская энергия, я бы слушал их. А так я люблю рок-н-ролл. Это единственное, что мне нравится, и если бы я этим не занимался, я бы не знал, куда себя деть. Я готов заявить со всей серьезность, что, возможно, мы — лучшая группа из ныне существующих. Вот честное слово. Все уже когда-то было сделано. Насчет панка – я не говорю, что мне нравятся абсолютно все панк-группы. Да, я хотел бы, чтобы все время появлялось что-то новое, но ведь этого не происходит. Возможно, что-то новое может дать электронная музыка или раггатон, или компьютер, но все это меня не радует и только погружает в уныние. Не интересно и все тут.

Шон: Наша музыка в частности и панк в целом могут показаться повторением пройденного тем, кто уже стар, и видел все это по сто раз. Но для меня эти вещи по-прежнему в новинку, потому что я молод, и панк для меня все еще не стух, это офигенно злая и агрессивная музыка. Если вас уже все достало, это не значит, что со мной должно произойти то же самое.

Хотите поговорить о будущем группы? У вас выйдут новые пластинки?

Брэйс: В следующем месяце на No Way Records выходит наша крутейшая пластинка под названием «Get Loose», а после этого мы отправляемся в сорокадневный / пятидесятиконцертный тур вместе с Rabies из Лос-Анжелеса. Мы стартанем 26 июня, поколесим по Штатам, заедем в Канаду и вернемся 11 августа. И тогда снова возьмем в свои руки бразды правления в Bay Area, а пока нас не будет, тут за всем будут присматривать наши друзья.

Макс: Еще мы решили поиграть фанк-метал.

Шон: Мы будем слушать «Staring Into the Sun» и попытаемся что-нибудь оттуда стырить.

Брэйс: «Get Loose» – это концептуальный альбом, посвященный тому, как я продаю и покупаю LP «Blood Days» группы Unity.

Шон: Нахуй позерский панк! Вы ебанулись, что ли?

WARKRIME распались в 2008 году. Можно написать им на Майспейс, но они не ответят. Бывшие участники группы успели засветиться в коллективах WILD THING (Брейс), MIGRANE (Шон и Пэт), E.COLI. На данный момент, кажется, все они распались. Ребята умеют вовремя уйти.