Ощущение Кирова. СУХОЙ ЗАКОН: «Мы просто другие»
22 февраля 2012

Две зарисовки из жизни российской глубинки в виде путешествия по заснеженным закоулкам провинции и общения с кировской группой СУХОЙ ЗАКОН. Не слишком радужная мозаика для тех, кто давно не выезжал за пределы МКАДа.

Предисловие №1.

У меня не получилось побывать на концерте группы СУХОЙ ЗАКОН в Москве, потому что у меня нет профайла во вконтакте, я не знал о концерте. Но эстетику группы можно прочувствовать и без концерта, достаточно просто послушать их единственную запись «Бойтесь, бляди, крыша едет» и почитать тексты. Минимально слов, минимально музыки, максимально сумасшествия.

Серега Пахотин предоставил нам интервью с группой, которое он брал для зина «Мы все еще там». Плюс он написал предисловие, передающее его настроение и впечатление от поездки в Киров. Мы написали группе СУХОЙ ЗАКОН о том, что тоже хотим кое-что спросить у них, основываясь на интервью, которое брал Пахотин. Ниже наши вопросы выделены курсивом.

В итоге, получилась амальгама сразу из трех материалов о СУХОМ ЗАКОНЕ.

Предисловие №2. Сергей Пахотин: ощущение Кирова.

Ничего необычного, просто некуда себя деть. Я помнил, как однажды отправлялся с ярославского вокзала и теперь направился к нему. Впервые попал на площадь трёх вокзалов. Приехал на встречу с Володей, передать ему диск. Он раскрыл свои планы о поездке в Киров и я тут же решил что еду с ним и рок ордой. Мы вышли из метро. Это было осенью, после дождя к вечеру. Мусор и люди, которые уже больше похоже на горы мусора. Какие-то мужики предлагают купить мобильный телефон. Объявляют об отправлении и прибытии поездов. Толпы людей, как косяки рыб, резко срываются в направлении перрона. Не успеваю уловить их движения. Меня толкают. Орут. Вдоль зелёных пластиковых ограждений перрона тянется гряда людей и стар, и млад. Тут же несколько мужиков что-то не поделили, и один закидывает второго пустыми бутылками из-под пива. Они бьются об ограждение. Вслед за бутылками он набрасывается на своего оппонента. Володя тянет меня мимо, нам в кассы. Покупаем билеты. Я останавливаюсь у палатки купить воды. За мной становиться женщина. Подходит моя очередь. На даму позади меня налетает мужик, они начинают ссориться и он валиться с ней в лужи и грязь. Колотит её. Дама вопит. Они катаются и наваливаются на меня. Я так и не сказал продавщице, чего хотел. Она презрительно смотрит на меня сквозь щёлку между пачек сигарет шоколада и выпечки. Извините, но я здесь впервые.

Я привык. Меня не удивишь. Три года прошло. Я не знаю, куда себя деть. Я млад, но не нахожу себе применения. Всё что мне предлагают, не годится, придумать что-то сам не способен, сейчас не получается. Люд готовится к рождеству. Еду на ярославский вокзал. Купил билет на ночь до Кирова. Самолётные кресла в два ряда. Поезд отправляется за полночь. Тем и лучше, свернусь в кресле и усну. Моё место у прохода. Рядом студент ровесник. Он подложил куртку к окну и уснул. Я разглядываю лампу, что светит у купе проводника. Тёплый желтый свет. Всё-таки отключился. Проснулся через полчаса, шея более не готова держаться в таком положении. По-моему Нижний-Новгород. Из переполненного вагона, осталось два человека. Они всё выходили и выходили. Но никто не решился войти. С ними же пропал запах пота и тепло. Хорошее место паломничества я выбрал, туда никто не хочет ехать. Разворачиваюсь на два места, надеваю капюшон и тут же проваливаюсь в сон.

Восемь утра, приехал. Эти двое не спят в такое время. Они пришли встретить меня. Идём в избу. Навстречу поток людей тянущихся на работу. Вадим говорит, что записался в качалку. Весь день он лежит в комнате на диванчике. А вечером ходит в качалку. Сергей устал и потерялся, он собирается идти в армию. На пороге мы встречаем его маму. Она извещает нас о готовом завтраке, и просит Сергея, что бы он непременно нас накормил. Пьём черный чай кружка за кружкой. Никто не знает что дальше. К обеду с Вадимом идём в купель. По пути заходим к ребятам. Они работают в магазине бытовой техники. Полупустой магазин. На полках расставлены: чайники, комбайны, видеопроигрыватели, всего несколько видов, но каждый дублируется, дабы заполнить пустое пространство. Пьём чай.

Сергей Пахотин ждет чая

Ребята шутят и рассказывают байки. Не знаю, заходит ли кто-нибудь сюда и покупает ли что-нибудь большее, чем батарейки и пульты к телевизору. Ведь за остальное придется отдать всю свою зарплату, накопить на что-то просто невозможно. Ребята начинают рассказывать какие-то слухи про опасность купели. Вытаскиваю Вадика на улицу. Нам пора. Вступаем на территорию монастыря. Занимаем очередь у теремка. Выходит череда дам. Раскрасневшиеся лица. Выпавшие из-под платка пряди волос стали льдинками. Заходим. Иконы и заледенелый деревянный пол. Снимаем тулупы. Холодно в ступнях. Наблюдаю за мужиком, который выныривает и крестится. Комнатка без пола, вместо него вода. Два спуска с деревянными перилами. В центре на стене висит икона. Спускаемся в воду. Не подведёт ли сердечко. Оно колотится уж слишком часто. Лёгкие работают только на вдох. Захожу поглубже. Передо мной икона. Трижды окунаюсь. Вода обжигает. На выходе из воды цепляюсь взглядом за изображение, что висит на стене. Креститься не умею. Вышли. Мужик, одеваясь, запутывается в одежде, чуть не падает, у него вырывается «БЛЯ!» и тут же, «Господи, прости. Господи, прости». Мы закрутились в тулупы. Но теперь нас обжигает изнутри. Жар и чистота.

На следующий день мы идём в гости к Андрею. Просторная квартира, современный ремонт. Интеллигентные родители. Андрей работает дворником. Жилистый парень улыбается и сыпет шутки, в том числе про Вадима. На стене подарок от Эдика, обложка от оригинальной пластинки Клэш. на полке замечаю затёртую книгу «Прошу, убей меня!». Пьём чай. Краеведы устраивают прогулку. Уходим к избам и смотровой. Там далеко внизу река. Андрей рассказывает про местность. Сетуют на отсутствие главного краеведа Коли. Два часа прогулки. Замёрзли. Отправляемся к Серёге. Андрей поехал записывать местную ой! бригаду. У него есть своя комнатка, где репетируют и записываются все местные рокеры. Он откладывает часть зарплаты дворника, что бы через год приобрести гитару и мелочи для студии.

Ещё одну прогулку заканчиваем походом в избу Вадика. В прихожей стоит банный дубовый веник. Вадим рассказывает, что отец вчера с трудом добрался домой, хорошо сходил в баню. Когда Вадиму было 9 лет, папа физкультурник разработал ему программу упражнений, после которой Вадик обрел рахитизм. Теперь Вадим круглый год постится, соблюдая хардкор диеты. Папа лежит в соседней комнате и помирает от отходняка. В комнате пресловутый диванчик. На нём выделяются углубления-пролежни. В центре комнаты ёлка, по словам Вадима не убранная ещё с прошлого года. Очень на то похоже. Мишура с ёлки тянется в самый угол и опутывает акустическую гитару. Всем известно, что Вадим не умеет играть на гитаре. Он из года в год здесь пережидает. Пьём чай.

Четвёртый день здесь. Выше – 23 не бывает. А мы ни одного дня не отсиживались в избе. Стёпа хромой организовал концерт в посёлке Белые-Холуницы. На двадцать два арендованных места в автобусе собралось сорок один человек. Водитель посмотрел на ребят и открыл двери. Пять человек отправилось вперёд нас на авто выпрошенном на вечер у родителей. Метель. В салоне шумно и весело. Сижу позади водителя, замечаю, как он периодически наблюдает в зеркало. Он ни разу с таким не сталкивался. Говорит мне, что возил свадьбы, похороны, рабочих, а кто это такие не понимает. Курит. Включил Руки Вверх. Песню тут же подхватили. Они знают их все. Водитель сделал громче. И тут же посыпались заявки на следующий хит.

Панк, что сидит рядом со мной облил меня и своего кореша пивом. Остановка. Все вываливаются из автобуса. Рядом в кювете зарылась в снег машина ребят, что выехали вперёд нас. Водитель пытается развернуться. Толпа перегораживает дорогу, дабы тот совершил маневр. Из тьмы появляется фура. Сорок бритых ребят ночью на глухой трассе пытаются остановить её. Дядя сигналит, все расходятся, и он проноситься мимо. А как бы поступили вы?
Вытаскиваем машину из сугроба. Кто-то теряет свой кроссовок. Опаздываем на концерт. Бедолага замотал пакетом ногу. Тронулись. Продолжение дискотеки от водителя. Всем нравиться его выбор. Все орут, играют только хиты. Приехали. У дверей ДК нас встречают мужики в валенках, тулупах с суровыми лицами. И тут же предлагают пройти в гримёрку. Там уже накрыт стол. Водка разлита по стаканам, нарезаны соленые огурцы и тут же трёхлитровая банка вишнёвого компота, местное гостеприимство. Село не знавало таких происшествий. Собралась вся молодёжь. Стёпа сразу предупредил, что все проблемы решит сам, и к выступлению второй группы он уже ходил с битым глазом. Флаг советского союза с надписью «Russiansoldier», флаг России на котором намалевана буква А, декорации на сцене. Баннера напечатанные в типографии, что привезли с собой, здесь были совсем не к месту. По залу расхаживали местные пацаны. Пришли проконтролировать. Люди с суровыми лицами оказались добродушнее всего. Доставали из-за пазухи бутыль и угощали. Ребята быстро упились. Плясали под всё. Топотуха. На всех свитера купленные мамой. Все на радостях. Время аренды автобуса подходит к концу, учитывая два часа обратной дороги. Водитель нервничает. Суббота вечер, он хочет его провести с женой, а не с головорезами. Загружаемся в автобус. Счёт по головам. Кое-кто решил остаться в селе. Местные просят послушать их выступление. До свидания. Водитель ставит прощанье славянки, отправляемся.

Усы с бородой покрываются льдом. Все косятся. Разглядываю прохожих усачей, как они справляются с этой напастью. В привокзальном магазине покупаю вареный картофель в мундире и хлеб. Поезд Киров-Москва. Обратно еду в плацкарте. Сергей, Вадик, Роман, Андрей шутками провожают меня.
— Я знаю, что я могу вам сказать, и я знаю, что вы не можете ответить. Мы трезвая и злая молодёжь!

Моя мама прочитала «Исход», и сказала, что недосмотрела меня. Возможно и так, но я не герой этой книги. Мне 26, я развожу капканы и на концерте этой группы трясусь, валяюсь и жажду чтоб какой-нибудь ебанат привёл меня в чувства, пизданул хоть разок, и я отвечу ему взаимностью, ведь я всего лишь хочу почувствовать себя хорошо.

— Нападаем, не стесняемся!

Летов озвучил идею панка, как желание праздника без которого никуда, всё не зачем без праздника. Нам не надо объяснять, что и зачем. В посёлке были другие варианты обрести праздник, обзавестись землёй, съебать от люда, построить лачугу, зарывать картофель по весне и рыть по осени, общаться с соседом таким же ебанатом как и ты, но я не был готов к такому варианту. Рядился в бомбер-штурмовик, фотографировался с восковым Адольфом, слушал то , что родители называли шумом, пошел в ПТУ.

75% нокаутов левый боковой на скачке, нужно помнить об этом и знать, что всегда на пути будут твари ублюдки мудаки!

Мой кореш, первый из сельских кто стал рядиться в бомбер и тяжелые ботинки, теперь крепкий коренастый парень со стройки, припёрся на концерт, отплясал под Сухой закон, и, опершись на стену в одышке, со стекающей слюной, которая как кусок резины растянулась до пола, возопил «Мне охуенно! Всё, бросаю пить и курить!»

ИНТЕРВЬЮ

С.П.: вопросы Сергея Пахотина, ответы — трех участников группы.

SW : наши дополнительные вопросы, на которые отвечал Купер от лица всего СУХОГО ЗАКОНА (выделено курсивом).

С.П.: Почему именно панк? Вы плохо учились, были изгоями в классе? Чем занимались до того, как попасть в панк-кураж? Как это произошло?

Щук: Сам живу в селе, учился действительно плохо, далеко не из пиздатой семьи, пришел на местный концерт, где играли монстры того времени. Говна там хватало, конечно, потом скорешился с поциком, он рассказал мне, что такое панк и как надо жить, мои взгляды были немного похожи на его, через некоторое время я был принят во всем известную тогда группу ШИЗА, мы начали ебашить. Сейчас по-прежнему слушаю то же самое.

Купер: Что касается меня, я жил в обычной семье среднего класса, где меня заставляли заниматься спортом, хорошо учиться и в будущем обеспечивать своих родителей. Непонятно откуда стали появляться мысли, что надо что-то изменить. Как все ебнутые подростки я поддался революционным веяниям, были у меня друзья (кто-то такие же, как я, а кто-то — из неполных семьей, с низким социальным положением, от этого еще более ебанутые). Мы стали отираться все вместе, но тогда мы были просто кучкой неформалов, панков, обрыганов, позже прознали про антифу, скинов, стрэйтэдж, веганов и прочее. И пошло-поехало.

Чинарь: Я бомжонок из хуевой семьи и поэтому в панк-кураж попал с малых лет. Никому не нужный, я все свободное время проводил на улице, сдавал металл, развлекался. Нашел близких по духу ребят, которые приняли меня как родного. Они были панками, и я, недолго думая, выбрил себе ирокез. Мы были никому не нужны, у нас ни хуя не было, и мы чувствовали себя свободными, вместе нам было весело проводить время.

SW: Интересная ситуация. В Москве и Питере я не знаю ни одного панка, у которого не было бы высшего образования (на самом деле, знаю парочку, но эти примеры меркнут на фоне сотен субкультурных людей с дипломами). Высшее образование на Западе — это признак того, что человек, который его получил, выходец из хорошей семьи. У нас все не столь строго, в вузы часто поступают люди с не самой благополучной судьбой.  Я веду к тому, считаете ли вы, что панком может стать только человек из плохой семьи, познавший весь смрад бытия, нищету и тяжкий физический труд за копейки?

Сухой закон: Не только беспризорники и обрыганы могут стать панками, но самые настоящие и крутые панки — это именно они.

С.П.: «В моем городе нет нихуя!», — припев одной из ваших песен. Может быть, все-таки есть какое-нибудь место, город, где вы хотели бы жить — не тужить. Или может, есть шанс что-то изменить в своем городе, в себе?

Купер: Я бы хотел жить в Швеции какой-нибудь или другой цивилизованной европейской стране и тосковать там по Руси, жить-не пукать, спортом заниматься, втихаря бомбы дома собирать, ходить на митинги и с копами воевать. Универ закончу, уеду нахуй!

Щюк: Такое место, конечно, есть. В своем городе менять нихуя не хочу.

Чинарь: Честно, хуй его знает. Конечно, как вариант — учиться выживать в этом мраке, убивать ментов и шлюх, но все же от жизни хочется другого. Поживем-увидим.

С.П.: Расскажите, как вы собрались. Какая была изначальная цель, объединившая вас в группу? После выступлений по весям вы все еще движетесь к этой цели?

Чинарь: Не знаю, как, но получилось, что один человек взял микрофон, другой — гитару, третий сел за барабаны и всем сразу захорошело. Никаких целей, все просто.

Купер: Мы играли много разного говна этим составом, в гаражах репали, играли в разных стилях, без определенной цели, просто нравилось. Потом решили, что надо играть старый помойный хардкор, так как все мы его слушали. На первой репе пел я, но меня сразу засрали и сказали, что я вообще нихуя не понимаю, как песни петь, микрофон взял Щюк, а мне дал гитару (на которой я играть не умел и так и не научился). Он показал мне четыре аккорда, текстов у нас не было, и он пел все, что знал из школьного курса английского: «fuck», «school», «shit», «town» и просто верещал, как мог. В тот момент мы сами охуели от того, что сыграли, мы орали, смеялись, дергались как эпилептики, мы были уверены, что вот оно творчество. В тот вечер мы сыграли эту песню еще раз 500 и каждый раз был как первый. На самом деле не было у нас никакой цели, мы просто взяли и назвались Сухой Закон, а потом выступили, а объединены мы были еще до группы. Нам просто нравилось играть то, что мы играли. Все, что мы говорим, давно было сказано до нас, мы просто освежили это в чьей то памяти.

Щюк: Мы постоянно что-то играли, а тут решили стать серьезней.

С.П.: Вы поете о трезвом пути и отказе от ценностей обывателей, но делаете это в среде, где об этом спели уже миллион раз. Может, стоит стоит сменить публику, выйти за рамки субкультуры? С кем бы вы хотели выступить?

Купер: Если мы другой публике исполним то же самое, все разбегутся или нас камнями забросают. Так-то оно так, нужно донести эти темы не только до нефоров, только тогда придется  sXe попсу ебашить, sXe шансон, sXe нытье бабское и прочее, пусть это специально обученные люди делают. Выступили бы с Ласковым Маем.

Щюк: Нам нравится публика, состоящая из ублюдков. Менять ее не хотим. А поем действительно о том, что уже спето. Хуй знает, почему поется об этом.

Чинарь: Для себя никаких пределов не ставлю, главное чтобы от души шло.

SW: Фраза «главное, чтобы от души шло» —  очень удобная отмазка для тех, кто занимается самовыражением в рамках панка. На свете были и есть тонны наихуевейших зинов и музыкальных групп, авторы и музыканты которых делают нереальное говно, пишут и поют об одном и том же по миллиарду раз. Из раза в враз они оправдывают свою беспомощность фазой: «Но ведь мы делаем это искренне». Ни я, ни кто бы то ни было другой не запрещает им творить, петь и писать об одной и той же ебале. Но когда, например, я напрямую заявляю, что твой зин редкостное говно, твоя группа — полная лажа, а тексты вообще пиздец полнейший, все считают это неполиткорректным и говорят: «Ну они же искренне это делают!». Вслед за пассажами об искренности обычно идет еще одна оправдательная фраза:«Но ведь они хоть  что-то делают». А надо ли вообще что-то делать? Мы кому-то обязаны что-то делать? Разве я должен что-то делать, чтобы иметь право назвать говном то, что мне кажется говном? Мы как-то с другом думали издать зин-энциклопедию, в которой бы рассказывалось обо всех нормах панка (схе, вегетарианство, антифашизм и прочее), организовать фонд по сбору денег со всей страны и печатать ее время от времени, следить, чтоб она была в каждом дистро. Смысл всего этого в том, чтобы люди, садясь писать в зин очередную хуйню про вред мп3 и пользе/вреде вегетарианства, не могли бы больше прикрываться «искренностью», и тем, что «вдруг человек первый раз держит зин в руках». Наша энциклопедия стимулировала бы их выдумывать новые темы для статей, пинала бы их под зад. Вы не думали когда-нибудь спеть о чем-то совсем отстраненном? И почему такой упор на спорт и стрэйт эйдж? Такой школьный минимализм в текстах сделан намеренно?

Сухой закон: Когда в следующий раз будешь говорить что чей-то зин или тексты говно, говори это искренне, от души и от чистого сердца. Никто никому ничего не должен. Мы вообще особо не думали, о чем петь, просто взяли и спели первое, что в голову пришло. Про спорт только в одной песне упоминается, а про стрэйт эйдж у нас  вообще ни слова. Это уже люд все додумал, на что там упор сделан или не сделан. Школьный минимализм присутствует от того, что по-другому не умеем.

SW: Если у вас нет ни одной песни конкретно о стрейт эйдже, где бы упоминалось это словосочетание,  это еще не значит, что вы не поёте о стрэйт эйдже. Люд не с потолка такие ассоциации проводит. Тема отказа от алкоголя присутствует в ваших текстах. Спорю, что вы все стрэйт эйджеры! Отсюда вопрос:. почему вы стали так себя называть? Поддались субкультурным веяниям? Ведь в догмах SхE нет никакой экзистенциальной составляющей. Этот «путь» подразумевает под собой здоровый образ жизни,  протест против всех бухающих обывал или алкогольных корпораций (привет анархистам), некую позу, что вам не нужны стимуляторы и психотропные вещества для отдыха… Но ведь это всего лишь модель потребления, изюминка которой заключается только в том, что она отличается от модели потребления большинства людей. С таким же успехом можно возвести в культ ношение черной одежды, подвести под это «философские» обоснования. Но суть от этого не изменится: отказавшись от гавайских рубашек, вы не станете умнее или более продвинутыми духовно. Вы просто будете ходить в черных шмотках. Что скажете?

Купер: Из нас троих только я один называю себя стрэйт эджером, Щюк с Чинарем себя таковыми не считают, теоретики по всем признакам назвали бы их стрейт эджерами, но они идут в отрицалово. Говоришь, под SXE нельзя подтянуть духовную платформу? Туда уже что чего только не подтянули, редкие умельцы еще и национализм пытаются впихнуть.

SW: Вообще, я имел ввиду немного другое. Все, что туда «подтянули», никакими идеями назвать нельзя. Это такие же атрибуты, как и сама «философия» SXE, просто с их помощью стрэйт эйдж пытаются искусственно наполнить смыслом. Но не суть, раз большинство из вас не стрэйт эджеры, то не будем об этом. Скажите лучше, в Кирове совсем все плохо? Просто, исходя из вашего творчества, можно сделать вывод, что там царит полный пиздец и апатия. Причем не только в Кирове, но и в провинции вообще. Вы об этом напрямую не поёте (как и про SXE), но это настроение чувствуется очень четко.

Сухой Закон: В Кирове все в порядке, всегда найдется, за что ненавидеть место проживания, где бы ты не жил, тем более, когда у тебя ничего нет, когда не достиг ни материального, ни душевного равновесия. Впрочем, можно найти за что любить родные земли,  такие вещи есть. Но наши песни не об этом.

С.П.: Сколько вам лет? 16-летние ребята из Америки в 1981 году играли хардкорный панк, а в 83-84 заиграли хэви-метал… Вы думаете о своем дальнейшем движении, развитии? Если да, то в какую сторону оно будет направлено? Вы научитесь-таки играть на инструментах или, может, выбросите их к чертям?

Купер: Мне 21, из всей группы только я не умею играть, остальные уже сейчас могут хэви ебашить, только не хотят.

Щюк: Мне 19 лет, играем мы примерно с 13. Можем играть лучше, но нам нравится играть так. В дальнейшем будем либо писать саундтреки к боевикам, либо играть гранж.

Чинарь: Мне 19. Интерес к музыке был и остается, но в планах пока ничего нет.

SW: У вас всего четыре песни. Не думаю, что вы  считаете себя музыкантами. Что главное для вас в панке, на ваших концертах? Мне кажется, что это точно не музыка. Если я прав, то можно ли в таком случае вообще без нее обойтись? То есть не играть ничего, а заводить болванку с MINOR THREAT, к примеру, и под нее пиздиться? Или читать стихи и мошиться под них? Мне кажется, что вы взяли в руки инструменты просто потому, что в панке так принято — собирать группы и играть шумную музыку. Могли бы вы без этого обойтись?

Сухой закон: Главное — это энергия, скорость напор, посыл. Без музыки мы не смогли бы обойтись. Можно дрочить, а можно сексом заниматься, итог у обоих занятий один, только общественность отдает предпочтения второму. Тут такая же история.

С.П.: Для всех этих  ныне легендарных 16-летних ребят из Штатов (которым уже давно не 16), школьников, бунтующих против обывал, реднеков, родителей, протухшей панк-культуры и своей уебищности, панк был некоей точкой приложения энергии. С его помощью они создавали что-то свое и пытались обрести себя в этой жизни. Сейчас же большинство групп только копируют то, что было сделано до них, и чем более близко к оригиналу они это делают, тем больше их уважают. Короче, они не используют чужой опыт, не вдохновляются им, а просто делают с него блеклую копию. Все это уже давно напоминает конвейер (что, в принципе, соответствует духу времени), где человек выполняет роль машины, которая при грамотной настройке может выдать необходимый результат. Что вы думаете о подобных раскладах?

Щюк: Это хуйня, нет мозгов у людей.

Купер: Все так и есть, пидоры они все. Традиции традициями, но нужно критично все это дерьмо субкультурное воспринимать, разбавлять чем-нибудь, свое привносить, чтобы вдруг не оказаться конченым дурачком, который живет в своем маленьком мирке и не видит ничего вокруг, кроме давно задроченных субкультурных тем.

Чинарь: Творчество должно быть творчеством.

SW: Не понимаю, как можно говорить: «Творчество должно быть творчеством», заявляя при этом, что «мы действительно поем о том, что уже было спето и не раз». Чем же вы в таком случае лучше всех этих «пидоров», которые копируют чужую музыку и не привносят в нее ничего своего?

Сухой закон: Ничем, мы просто другие.

С.П.: Сейчас есть группа, друзья, панк-субкультура, в которой можно как-то продвигаться, ездить в туры по Европам, гонять стопом по городам и весям и вписываться друг у друга. Представьте, что всего этого нет, вам по 18-20 лет, все то же самое только без панка, ваши одноклассники становятся ментами, устраиваются на завод, уходят в монастыри, спиваются, вы нищи и стремны, затягивающая воронка из тотального абсурда и проеба жизни наготове… Чем бы вы занялись, если бы панк, допустим, был частью этого проеба, ничем не отличался от этой уебищной культуры? Вы что-нибудь умеете делать? Куда бы вы направили свой заряд, чтобы не ебануться?

Купер: Фанатично занимался бы спортом и пиздился на дискотеках, потом вступил бы в ряды организованной преступности.

Чинарь: Не могу представить. Скорее, просто весь свой заряд направил бы кому-нибудь в рот.

Щук: Тусовался бы с друзьями, гулял, занимался рэкетом. Истер бы ноги до дыр об улицы города.

SW: Я знаю, что на концертах вы любите надевать боксерские перчатки и пиздиться с публикой. Чувствуете ли вы отдачу от аудитории,  приступая к этому ритуалу? Как реагируют на него люди? Готовы ли они к  драке? Понимают ли они, что все это угар, или есть такие, кто начинает перегибать палку и лезет пиздиться всерьез? И вообще, как вы думаете, насколько комфортно людям в зале, когда вдруг ни с того ни с сего начинается драка?

Сухой закон: Такое было только один раз, на последних двух концертах. Ну, и во-первых, это была не боксерская перчатка, а хоккейная крага, а во-вторых, все эти манипуляции проделывал наш друг Север, которого мы позвали с нами кричать и кривляться. Отдача была, люди реагировали адекватно, палку никто не перегибал, но если бы и стали, это было бы, по крайней мере, интересно. Если бы кто-то действительно напал на Севера, это обернулось бы для него бедой. Кому не нравятся подобные шутки, не ходят на наши выступления.

С.П.: Существуют ли для вас какие-нибудь люди, животные, книги, записи, кто-то или что-то, что заставляет вас продолжать панк-кураж?

Щук: Да, конечно: музыка, мечты, обстановка, характер, долбоебизм.

Купер: Наверное, нет, все держится на голом энтузиазме. Порой думается, что все это беспонтовые движения, но я все-таки продолжаю священный путь нищеброда, нефора, панка и хуй знает еще кого. Делаю это от того, что пока других вариантов не вижу, то ли от того, что традиции эти поганые и эстетика вся эта нравится и плотно засели в душу.

Чинарь: Есть друзья, с которыми мы будем продолжать делать то, что нам нравится.

SW: Исходя из ваших ответов, у меня складывается впечатление, что панк для вас — это  просто увлечение, пусть и самое главное в жизни. Мне тоже близка такая позиция. Но ведь многие орут, что, блядь, панк — это больше, чем музыка, что он спасет мир и вообще, что это КУЛЬТУРА, а не какая-то там СУБкультура. Это любимые слова вокалистов панк и хардкор-групп, которые они произносят между песнями. Панк, безусловно, меняет жизнь и взгляды на неё, но это нормальное явление для любой другой субкультуры. Блэк-метал, например, тоже декларирует определенную систему ценностей. Или увлечение самураями тоже многих людей меняет. Иными словами,  непонятно, чем панк лучше самураев и метала. Или, может, я неправильно трактую ваши ответы? Может, вы считаете, что панк — это нечто эфемерное и трансцендентное?

Сухой закон: Ты все правильно понял, если кто-то уебан, то ему не помогут ни панк, ни самураи, ни все остальное. Интересные люди остаются интересными кем бы они ни были. Не панк меняет жизнь, а жизнь меняет панк (в зависимости от того, кого там будет больше: долбоебов, весельчаков, интеллектуалов или еще кого).

SW:  Не могу не спросить про Проверочную Линейку. Ваша группа и ваш подход ассоциируется у меня именно с этой группой. Вся эта культивация  нищеты, «угара в калу» и прочей оголтелости. Подобные вещи изначально проповедовал Пит, который, впрочем, достаточно быстро этим перегорел. Сколько вам удастся играть в «угар»? Насколько вам хватит запала?

Сухой закон: Пока не надоест. Насколько нас хватит, я не знаю. Будем продолжать, пока есть порох в пороховницах и ягоды в ягодицах.

Отзывов (25)

Добавить комментарий