|
Помните времена, когда вы звонили одноклассницам, говорили им всякие глупости и тут же бросали трубку? Мы развлекаемся так до сих пор. Одноклассницы, правда, уже скучные и замужем, но и мы не стоим на месте. Sadwave позвонили Яну Маккею в Вашингтон, чтобы узнать, где он пропадал, пока мы учились пользоваться скайпом.
Текст: Максим Подпольщик Представьте, у вас есть сосед, назовем его, скажем, дядя Петя. Дядя Петя, в общем, обычный мужик. Ходит выкидывать мусор в шлепанцах и линялой футболке, гуляет во дворе с ребенком, ездит на рыбалку. В общем, живет себе тихо, никого не трогает. Все районные алкаши знают дядю Петю – у него всегда найдется для них лишняя десятка. При этом сам дядя Петя не пьет – по крайней мере, никто ни разу не видел его пьяным или невменяемым. Дядя Петя приветлив с каждым встречным пионером и пенсионером. Каждый раз, завидев вас, он, подобно кочегару из «Денискиных рассказов», улыбается, смотрит вам в глаза и говорит: «Ну, здравствуй, человек». При этом есть в дяде Пете кое-что необычное. Странным образом он просочился в самые разные области вашей жизни, лежащие далеко за пределами родного двора и местной помойки. В попсовой книге «1001 альбом, который стоит прослушать, прежде чем вы умрете», купленной вашим стариком в редкую минуту ностальгии по первым записям Deep Purple, вы находите не один, а целых два альбома, записанных дядей Петей. Порой дядя Петя дает интервью местным телеканалам, выступает на радио даже читает лекции в вашем вузе. Сначала вы не верите своим глазам – ну, не сочетается со всем этим его засаленная панама. Однако вскоре, приглядевшись, вы понимаете, что это действительно он – дядя Петя. Ваша татуированная подруга не хочет обжиматься с вами, потому что от вас воняет пивом? Скажите спасибо дяде Пете. Какие-то кретины (причем не только из вашего подъезда, а по всему миру) загадили вагоны метро наклейками «Держи кровь чистой: не пей»? И тут вина дяди Пети. Феминистки из FEMEN опять показали сиськи Ангеле Меркель? Pussy Riot сняли новый клип? Да, и в этом, как ни странно, дядя Петя сыграл немалую роль. Впрочем, все это дядя Петя, конечно, отрицает. Какой же он все-таки хороший парень, этот дядя Петя. За 40 лет напряженной работы Яну Маккею удалось стать таким дядей Петей для всего думающего человечества. Да, его называют крестным отцом хардкора, постхардокра и эмо. Да, практически каждая основанная им группа становилась основоположником нового музыкального направления. Да, с помощью своего лейбла Dischord он доказал, что донести свою музыку до миллионов можно с помощью пятерых друзей и без всяких контрактов с кем бы то ни было. Однако не менее важным является то обстоятельство, что у Маккея получилось изменить правила игры в самом, простите, шоу-бизнесе, пусть и андеграундом. Он смог показать, что слушатель играет в живом механизме рок-концерта, да и музыки в целом не менее важную роль, чем исполнитель. Ему удалось разглядеть в безликой, как принято считать, толпе меломанов живых людей и дать им слово. Взять хотя бы документальный фильм Instrument о Fugazi, где поклонникам группы уделено едва ли не больше экранного времени, чем музыкантам. Или тот эпизод картины, в котором выступающие перед многосотенной аудиторией Маккей и гитарист Fugazi Ги Пиччиото начинают разнимать завязавшуюся в зале драку, а затем вытаскивают на сцену пьяных агрессоров и заставляют их извиниться. В последние годы Ян Маккей полностью отказался от гитарного дребезжания, записывая вместе с женой Эми Фариной из группы Warmers вкрадчивую полуакустическую музыку под вывеской The Evens. Их последний альбом Odds вышел осенью прошлого года. Впрочем, это все неважно. Ян Маккей — это человек, которому хочется позвонить как старому другу и просто спросить: «Как дела?». — Привет, Ян! Как дела? — Сейчас, ребят, минутку. Я как раз работаю над Fugazi Live Series (В рамках этого проекта музыканты Fugazi постепенно выкладывают записи всех концертов, которые группа дала за 16 лет – прим. Sadwave). Осталось закончить одну маленькую штуку, после чего я смогу, наконец, выключить к чертям компьютер и перейти на телефон… все, я готов.
«Это наша группа и наш лейбл»
— Между выходом последнего альбома The Evens и предыдущим прошло более пяти лет. Чем ты занимался все это время? — Наш второй альбом Get Evens вышел в 2007 году (на самом деле, в 2006-м – прим. Sadwave). Сразу после этого мы начали работать над новыми песнями, но потом решили завести ребенка, который появился на свет в 2008 году. Мы продолжали писать новые песни, но куча всяких дел мешала нам вплотную заняться студийной работой. Ничто не оказывало на нас давления, в конце концов, это наша группа и наш лейбл, поэтому не было причин торопиться. Мы надеялись закончить пластинку в 2010 году, но внезапно у нас возникли серьезные семейные проблемы: умерли родители Эми и два наших друга, это был долгий и страшный период. В 2011 году мы хотели выпустить сингл, но потом решили еще посидеть в студии. А тут уже и Сэму четвертый год, и нам стало сложно выкроить свободное время для записи. Большая часть материала для альбома Odds была записана между девятью утра и часом дня, когда наш сын был в школе или летнем лагере. Вот такие проблемы возникают, когда мама с папой играют в группе, а точнее, когда они и есть группа. Некоторым песням шесть лет, некоторым – четыре года, некоторым – два, а какие-то мы закончили прямо перед записью. — Каково для тебя быть отцом? Судя по всему, в детстве ты ненавидел школу, до тебя часто докапывались гопники. Каково понимать, что твоему ребенку придется пройти через все это?
— Ну, ему всего 4 года, он только сейчас начал вступать в конфликты с детьми, которые, возможно, задевают его чувства. Едва ли их сейчас можно назвать гопниками, но я не сомневаюсь, что эти проблемы у него скоро возникнут. Это нормально, мы с этим разберемся (смеется). Знаете, когда я был маленьким, и всякие говнюки меня задирали, родители решали этот вопрос. Будь у меня по-настоящему серьезные проблемы, уверен, отец с матерью приложили бы все усилия, чтобы положить этому конец. Я бы сделал то же самое на их месте. Быть отцом для меня – это естественное состояние, мне комфортно в этой роли. Она не кажется мне странной, мне не приходится ради этого идти на какие-то серьезные компромиссы. В нашей семье появился еще один человек, и это здорово. — Иными словами, ты не думал о домашнем обучении? — Я до сих пор об этом думаю, но тут дело не в гопниках. Государственная школа, где учится Сэм, создает нам массу проблем. Это невероятно бюрократическая система. Они используют бюджетные средства таким образом, что не могут позволить ребенку пропустить хотя бы пару занятий. Мы пытались объяснить директору, что у нас группа, и порой нам приходится уезжать из города на неделю или полторы. Это наша работа, и мы не можем оставить сына одного. Они ответили, что ничем не могут помочь, и в случае прогулов им придется оставить нашего сына на второй год, хотя мы пообещали заниматься с ним во время поездок. Ну, ничего, как-нибудь выкрутимся.
— Как все это отразилось на деятельности The Evens? — Нам приходилось часто отменять концерты. Мы не делали длительных туров последние 5 лет. Раньше мы могли поехать на гастроли на два месяца, теперь — максимум на две недели. Конечно, мы не собирались странствовать по полгода, но иногда может поехать на Вест Кост на неделю, это же наша работа. Школьная система здесь этого не позволяет, так что возможно, мы придумаем что-то связанное с обучением на дому. Все-таки очень важно, чтобы ребенок ходил в школу и находился в компании самых разных детей – ежедневная социализация очень важна. — В 2006 году, когда The Evens последний раз выезжали за рубеж, вам удалось добраться до Бразилии и Чили. Как вас там принимали? Какие песни просили сыграть? — В каждом месте все было по-разному. Например, в Южной Америке мы думали, что нас будут воспринимать, прежде всего, как группу, в которой играет Ян Маккей из Fugazi. В итоге мы были приятно удивлены тем, что публика пришла именно на The Evens. У людей за пределами США, кажется, совершенно иное отношение к музыке. Творчество для них гораздо важнее бренда. Так что наши концерты в Чили, Аргентине и Бразилии, в целом, прошли прекрасно, я бы даже сказал, что это были одни из лучших выступлений за всю историю. А так, если честно, везде есть пара людей, которые кричат: «Minor Threat давай!». Я привык к этому. Когда я играл в Fugazi, люди требовали песен Minor Threat. В этом нет ничего нового, и это никак на нас не влияет. Мы будем играть нашу музыку так, как нам нравится. Мне кажется, музыка The Evens достаточно экстремальна для людей, которые жаждали услышать Fugazi. Возможно, они ушли из зала задолго до конца концерта. Это нормально (смеется).
«Мы всегда выступаем одни»
— О ком песни The Evens Sara Lee и Timothy Right? Кто эти люди? — Сара Ли – это игра слов. Там есть такая строчка: «Not ne-ces-sari-ly», отсюда и это имя. Кроме того, у нас есть одноименная фирма, которая продает замороженные десерты и пирожки. Так что это просто шутка. Тимоти Райт – это тоже игра слов. Текст этой песни написался сам собой. Как-то раз мне пришла в голову строчка: «Timothy Right is never wrong». Мне показалось, что это неплохая фраза, и в ней, собственно, заключена вся идея песни. Она о саморазрушении. Некоторые думают, что знают, что они делают, но постоянно принимают неверные решения и в конечном итоге разрушают свою жизнь. Cмотришь на них со стороны и думаешь: «Что ты, черт возьми, делаешь?». Так вот, я хотел выпустить одноименный сингл, полез в Интернет и нашел человека с таким именем. Оказалось, он недавно умер. Я понятия не имел, кто это такой и подумал, что после выхода песни люди будут думать, что она об этом человеке. Еще у меня есть приятель по имени Тим. Мы не очень близки, но видимся время от времени. Однажды он прислал мне имейл, и выяснилось, что его тоже зовут Тимоти Райт. Забавно, пришлось вновь объяснять, что это песня не о нем, ведь я даже не знал его фамилии. — Ты говоришь, что The Evens редко ездят в туры, однако в Вашингтоне и окрестностях вы выступаете регулярно. Как тебе удается все успеть? Как выглядит обычный день из жизни Яна Маккея? (да, мы понимаем, что это фанатский вопрос, простите — прим. Sadwave) — Я встаю рано утром, бужу ребенка, гуляю с ним. Концерты мы обычно играем по выходным. The Evens практически всегда выступают одни, без разогрева. Еще мы не играем в рок-клубах и барах, нам нравится выступать в местах, не предназначенных для концертов. Благо все необходимое оборудование для этого у нас есть. Обычно шоу начинается в полвосьмого или восемь вечера. Мы играем час, а затем грузим аппарат и едем домой с расчетом вернуться до полуночи. Воскресенье я провожу с семьей, разгребаю почту. В этот день у нас происходит традиционный семейный обед. Мы собираемся за одним столом с моим отцом, братом, его женой и детьми. Сидим и обедаем (наша редакция тает от умиления — прим. Sadwave). Никаких баров: выступление The Eves в благотворительном центре. — А почему вы играете одни? В Вашингтоне нет достойных групп? — Просто у нас весьма специфический аппарат. Он очень маленький и подходит только для нас. Если мы будем выступать с кем-то еще, придется брать в аренду аппарат побольше, а значит, мы уже не сможем выступать где угодно (это наше основное правило). Отчасти такой принцип сформировался из-за того, что в большинстве клубов нужно забивать даты за несколько месяцев. У нас нет агента, который бы этим занимался, да и вообще не хочу я смотреть так далеко вперед. Поэтому мы с Эми решили играть в местах, где никто не играет. В них можно договориться о концерте за две недели, и это круто. К примеру, недавно мы играли в книжном магазине, пришло 250 человек. Еще мы выступали в центре для занятия йогой. В этом плане хорошо, что мы не играем громкую музыку, она накладывает на тебя слишком много ограничений – и аппарат тяжелый, и владелец клуба может напрячься. А так, отыграл, вышел на улицу, а там еще светло. Это очень приятное чувство. Что насчет других артистов, то однажды мы выступали с парнем, который играл на банджо, ему вообще никакой аппарат был не нужен. Еще был случай, когда мы играли с марширующим оркестром. Он просто прошел сквозь толпу зрителей и все.
«Музыка The Evens не кажется мне спокойной»
— В юности ты пел в очень эмоциональных и даже злых проектах. Сейчас ты играешь тихую акустическую музыку вместе с женой. Можешь ли ты сказать, что тебе удалось разрешить свои внутренние конфликты и, наконец, успокоиться? — Не соглашусь с такой точкой зрения — я не считаю The Evens тихой группой, и даже не считаю ее акустической. Мне кажется, в The Evens я много пою о различных проблемах, правда, с иным подходом и восприятием. Но и возраст у меня уже не тот, что раньше. Вот вам сколько лет?
— Двадцать шесть и выше — Понятно. Наверняка сейчас вы подходите к решению тех или иных проблем иначе, чем когда вам было двенадцать? — Разумеется — Ну вот. Мне сейчас пятьдесят лет, а когда я пел в Minor Threat, мне было 18. Будьте уверены, что с тех пор мой взгляд на жизнь изменился. Музыка The Evens не кажется мне спокойной, это вопрос восприятия. Да, у нас снизилась громкость, но не интенсивность, не энергия. У многих драйв и энергия ассоциируются с громкостью, я это прекрасно понимаю. Однако наиболее важные и мощные события в моей жизни происходили в полной тишине. Поэтому мне не кажется, что «мощный» обязательно значит «громкий». Если вы внимательно послушаете песни Wanting Criminals и Architects Sleep с нашего последнего альбома, то поймете, что это не просто спокойные фолк-песни. Не думаю, кстати, что у меня есть какие-то особенные проблемы, хотя они есть у всех. Я пою, скорее, не о них, а о вещах, которые заставляют меня задумываться и страдать. И так, в общем, было всегда. В этом плане внутри меня ничего не поменялось с тех пор, как я написал свою первую песню около 40 лет назад. Единственное, я больше не играю громкую музыку, но она исходит из того же центра, что и раньше. С другой стороны, послушайте песни Fugazi Long Division и Pink Frosty – они очень тихие. Так что для меня все происходит последовательно.
— У Embrace была песня была песня с припевом: «I’m a Failure». Ты по-прежнему считаешь себя неудачником? — Эта песня отчасти о моем личном опыте, но в основном она посвящена моему другу, который часто произносил эту фразу. Песня Failure написана как бы от его имени. Считаю ли я себя неудачником? Нет, но я и не считаю себя успешным. Здесь опять же все зависит от того, с какой стороны посмотреть. Кто-то скажет: «Ты играл в такой популярной группе, как Fugazi, наверняка ты чувствуешь себя успешным». На самом же деле я чувствовал себя успешным уже во время нашей первой репетиции. Это огромная удача, когда люди могут просто собраться и начать извлекать звуки. Это настоящее счастье.
«Если у публики нет вопросов, то мне и сказать нечего»
— Помимо участия в The Evens ты выступаешь с лекциями. Насколько тебе нравится роль говорящей головы? Или это вынужденная мера? — Мои «лекции», как вы говорите, это просто шоу вопросов и ответов. Как правило, я выступаю в университетах и стараюсь не давать больше десяти лекций за один тур. Я провожу их нечасто, так как не хочу надолго покидать дом. Конечно, в первую очередь, меня интересует музыка, но общаться с людьми я тоже люблю. В отличие от того же Генри Роллинза, я не готовлюсь к своим выступлениям. Я выхожу на сцену и говорю: «У кого есть ко мне вопросы?». Если их нет, то мне и сказать нечего. Такого, правда, еще ни разу не было. Как правило, я говорю около двух часов. Да, у этого есть свои минусы. Вот я сейчас даю вам интервью, а теперь представьте, что вас 200 человек. Это очень утомляет. Кроме того, вопросы часто не блещут оригинальностью, мне приходится повторяться. Но это ничего, я готов. Еще иногда меня спрашивают настоящую дичь. — Например? Какой самый безумный вопрос тебе задавали? — Дело было в Денвере, штат Колорадо. Первый же вопрос, который мне задали в тот вечер, звучал так: «Что нас ждет после смерти?» (смеется). Не знаю, у меня неоднозначные чувства по поводу этого проекта. Я занимаюсь этим уже 10 лет и успел дать пару сотен шоу. В целом, все это довольно мило и интересно, но иногда я думаю: «Надеюсь, это не станет моей основной работой, я хочу играть музыку». Ток-шоу Яна Маккея. «Если у вас нет вопросов, можем посидеть два часа в тишине» — В начале нашего разговора ты упомянул Fugazi Live Series. Чем сейчас занимаются твои бывшие соратники по этой группе? — Мы по-прежнему очень близки и по-прежнему ощущаем себя группой. Сейчас мы разделены географически. Наш басист Джо Лэлли живет в Риме, Ги Пиччиото — в Нью-Йорке, мы с Брендоном, барабанщиком, по-прежнему обитаем в Вашингтоне и видимся достаточно регулярно. Мы не теряем друг друга из вида, каждый из нас участвует в подготовке Live Series. А так, с момента нашего последнего концерта прошло 10 лет, и возобновлять деятельность мы пока не планируем. Не буду зарекаться, что мы никогда больше не выступим, ведь никаких разногласий между нами нет. Мы прекратили играть, потому что так сложились обстоятельства. К примеру, у Брендона скоро будет четвертый ребенок, и продолжать работу c Fugazi в прежнем темпе было бы нечестно для его семьи. Порой мы турили по 2-3 месяца без перерыва, для его близких это было непросто. — Ты слышал о мэшап-проекте Wugazi? Ты принимал в нем какое-либо участие? — Нет, я не имею к нему никакого отношения. Я и узнал-то о Wugazi только потому, что кто-то прислал мне ссылку. По-моему, это забавно и интересно. Но покажите мне тех, кто будет слушать это больше одного раза.
«Я ненавижу копов и не люблю, когда меня обыскивают»
— На все поступающие тебе письма ты отвечаешь лично. Много тебе пишут? — Слишком много (смеется), это безумие. Иногда я получаю от 40 до 50 имейлов в день, но раз на раз не приходится. Я пытаюсь отвечать всем, но, конечно, я не могу вступить в серьезную переписку, на это просто нет времени. Сейчас в моем ящике около 500 неотвеченных имейлов. Но ничего страшного, я с ними разберусь. Я стараюсь не кидать и не игнорировать людей. — Несмотря на то, что ты делал кучу разных интересных вещей, многие воспринимают тебя, в первую очередь, как отца стрейтэджа. До сих пор у тебя берут интервью по этому поводу. Ты не устал от этого? — Я не сожалею ни об одной песне, которую когда-либо написал, и всегда готов обсуждать текст каждой из них. Если у людей есть искренний интерес, я с радостью с ними пообщаюсь. Если же кто-то хочет подколоть или подловить меня, я отнесусь к этому как к…(подбирает слово) проявлению неуважения. Например, некоторым интересно, делал ли я когда-либо нечто такое, что, на их взгляд, противоречило бы стрейтэдж-идеологии. Скажу так, я не люблю копов и не люблю, когда меня обыскивают. Не думаю, что я должен снимать штаны, чтобы доказать, что не обделался. Вы спросили меня о песне «I’m a Failure», написанной 27 лет назад, и мне кажется, я ответил на этот вопрос честно и исчерпывающе. По крайней мере, старался. Что касается песни Straight Edge, то здесь, конечно, произошло серьезное недоразумение. Ее суть заключалась в том, что я не пью и не принимаю наркотики, потому что я такой, какой есть. Я не хочу совершать над собой насилие только ради того, чтобы выглядеть крутым. Но некоторые восприняли эту композицию как заповедь. А я никогда не стремился ни осуждать кого-то, ни навязывать свою точку зрения. Те, кто пытаются это делать, мне неприятны.
«Minor Threat не соберутся ни за какие деньги»
— Как ты относишься к возрождению старых хардкор-групп, которые начинают вновь выступать с программой 30-летней давности? Вон, «Блэк Флэгов» сейчас аж две штуки, выбирай не хочу… — Полагаю, у каждой группы, которая решается на реюнион, есть на то свои причины. Black Flag распались из-за внутренних конфликтов, а воссоединились, вероятно, ради денег. Но я их не критикую, они мои друзья, и я понимаю, что это важно для них. И я сейчас говорю не только о Black Flag. Недавно я был на концерте вновь собравшихся Dag Nasty. Было весело, зрители остались довольны. Наверное, многие были бы счастливы, если бы Minor Threat снова начали играть, но этого не будет. Во-первых, мне это не интересно. Во-вторых, я никогда не сыграл ни одной песни ради денег. Если вы хотите посмотреть на Minor Threat, поставьте пластинку или посмотрите видео – благо, сейчас с этим нет никаких проблем. Так что всему свое время. — Ты следишь за молодыми панк-группами? Они тебе интересны? — Смотря, что вы понимаете под словом «панк-группы» — Грубо говоря, команды, которые сегодня исполняют музыку, которую вы с Роллинзом и другими играли 30 лет назад. — Я по-прежнему люблю панк-музыку, которую услышал, когда впервые попал в андеграундную сцену. Иногда мне попадаются современные коллективы, которые играют нечто похожее. Несмотря на то, что некоторые из них делают все качественно, я им, как правило, не верю. Они вторичны. Я предпочитаю музыку тех людей, которые не выбирают, что им играть, а просто следуют зову сердца. И мне неважно, в каком это будет сделано стиле. Я видел молодые группы, которые играли быстро и громко. Это были отличные группы, потому что их энергия шла от души. Я видел и другие громкие группы, но в их музыке был расчет, как будто они переслушали кучу пластинок перед тем, как выбрать, что им играть. Такие коллективы мне не интересны. Музыкальная форма – это вещь, над которой необходимо как следует заморочиться, так было всегда. — Как ты считаешь, возможно ли сегодня создать что-то новое в звуке? — Конечно. И как только оно появится, все, что мы делали раньше, станет бесполезным. Когда Minor Threat только начинали давать концерты, многие говорили, что это не музыка, а какой-то дурацкий шум. Но мы-то знали, что все это имело значение. Поэтому если бы я сказал, что сейчас невозможно создать новую форму, это значило бы сильно наврать самому себе. У нас-то в свое время это получилось. Пока мы тут разговариваем, где-то в мире создается музыка, которой будет суждено перевернуть с ног на голову наши представления о звуке.
«От Джорджа Табба я такого не ожидал»
— Пару лет назад мы перевели статью Джорджа Табба из старого номера MRR о том, как его группа Roach Motel давала совместный концерт с Minor Threat. Ты виделся с ним с тех пор? — Нет, кажется, больше мы не общались. Я читал ту колонку и был неприятно удивлен интонацией, с которой он о нас написал. На мой взгляд, он высмеял Minor Threat и неконструктивно раскритиковал нас. Помню, что меня это сильно удивило, так как в личном общении он ничего подобного не высказывал. Мы отлично выступили вместе. Читая этот текст, я размышлял, зачем он выставил все в таком свете. Как бы то ни было, я не видел Джорджа уже тридцать лет и не таю на него никакой обиды. — А MRR ты читаешь? — Я рад, что этот журнал до сих пор существует, там были интересные статьи. Я дружил с его покойным редактором Тимом Йохананом. Он брал у меня интервью для самого первого номера MRR. В остальном, я за ним не слежу и не знаю ни одной группы, о которой там пишут. Этот журнал является рупором определенной субкультуры, к которой я, в определенном смысле, больше не имею никакого отношения. — Спасибо за беседу, Ян. С удовольствием привезем The Evens в Россию — Вам спасибо. Я ни разу не был в России, хотя в начале 1990-х у нас был план приехать к вам вместе с Fugazi. Правда, оказалось, что это невероятно тяжело, и данная затея провалилась. Надеюсь, в будущем этот пробел удастся восполнить, и мы пообщаемся лично. Я люблю говорить и ненавижу давать интервью по почте. Они похожи на домашнее задание. Думаю, немногие мои знакомые могут похвастаться тем, что имели сегодня утром столь милый разговор с Россией. P.S. Спасибо Ане Гавриловой и Ане Кочеровой за помощь при подготовке материала. P.P.S. Этот разговор состоялся до того, как нам стало известно, что Ян Маккей является долларовым миллионером. Знай мы это заранее, будьте уверены, беседа вышла бы гораздо более жесткой. Читайте также: Наше старое интервью с Яном Маккеем, взятое для зина Again 25. Пять лет назад мы, как и сегодня, писали о группе «Лисичкин Хлеб», Збине и других лучших людях планеты, не интересных, правда, никому, кроме нас. Материал о лидере Fugazi, по нашему замыслу, должен был поспособствовать продажам. Увы, как говорится, и ах.
|
Вконтакте
Twitter
Отзывов (11)