Уилл Брукс (Dälek): «Там, где раньше были только мы и Techno Animal, появился целый новый мир»

Текст и фото: Алексей Ферапонтов

Вы уже играли в Москве в 2007 году, причем дважды с перерывом всего в несколько месяцев. Какие воспоминания остались о том приезде?

Уилл Брукс (вокалист Dälek): Да, мужик, это было круто. В первый раз мы играли на фестивале (Пикник «Афиши»-2007 – прим.), а потом в клубе (Ikra). Оупен—эйр—фестивали я вообще не очень люблю, потому что приходится играть в дневное время, звук размазывается по всей территории, часто все получается каким-то скомканным. Тогда у нас был классный звук, но я все равно больше проперся от клубного концерта. Энергетика была сумасшедшая, очень крутая публика.

У меня есть любимая история про тот приезд. Мы уже отыграли, спускаемся со сцены, и тут нам перегораживает дорогу огрооомный чувак-охранник. Он останавливает меня и говорит что-то по-русски — я ни слова не понимаю, пытаюсь отделаться чем-то типа «йоу, мэн» и просто надеюсь, что он меня хотя бы не убьет. А он, чтобы ты понимал, был прямо монструозно большим, человек-гора. Рядом оказалась девушка-фотограф, я спросил у нее: «Что он говорит?». А она в ответ: «Говорит, что ему очень понравился концерт. Спрашивает, может ли он купить диск». Я такой: «Пусть берет все, что хочет, бесплатно!». И тут чувак этот: «Не-не-не, я хочу заплатить». Классный парень, в общем. И вообще хорошие люди, хороший концерт.

За десять лет много всего изменилось, политическая ситуация например — не расхотелось после этого приезжать в Россию?

Я занимаюсь музыкой уже чертову кучу времени, и если есть что-то, что я за это время усвоил — на межличностном уровне люди есть люди, они везде одинаковые. Я не говорю, что все эти политические штуки ничего не значат, но когда ты знакомишься с людьми через музыку, в основном они оказываются твоими единомышленниками. Если человек пришел на мой концерт, у нас уже есть связь, есть контакт. Когда есть этот контакт через музыку, все остальное отходит на второй план, становится не так важно.

Каково быть едва ли не единственной хип-хоп-группой на метал-фестивале?

Да ничего необычного или странного, на самом деле. Мы турили с самыми разными бандами, в том числе со многими металлистами. Dälek всегда были группой, про которую спрашивали: «Эй, а они что тут делают?«.

Мне нравится обращать людей в свою веру. Нравится, когда на наши концерты приходят люди, которые никогда нас не слышали. Некоторые из них приходят с установкой, что мы им не понравимся, а потом, после концерта, подходят и говорят: «Эй, чувак, было круто, мне очень понравилось». Это всегда для нас немного вызов.

Конечно, мы нравимся далеко не всем. Кто-то нас полюбит, кто-то возненавидит — это нормально, так было всегда. Быть первой хип-хоп группой, которая сыграет на Roadburn — да это настоящая честь для меня, это сумасшедшая, но крутая идея. Лайнап тут просто потрясающий, играет куча групп, которые я очень уважаю. Как только мы закончим, обязательно пойду посмотреть на Deafheaven — мы пересекаемся по времени, так что придется поторопиться, но я прям очень хочу их заценить.

Вы наверное уже устали от этого вопроса, но все-таки: пять лет от вас ничего не было слышно, и тут вы возрождаетесь, как ни в чем не бывало, и выпускаете уже второй альбом за два года. Чем все-таки вы занимались все это время?

На самом деле я ни на минуту не переставал заниматься музыкой. У меня есть проект iconAclass, в котором я играю такой почти классический бум-бэп хип-хоп. Мне давно хотелось чем-то таким заняться, отойти от шумной музыки. Конечно, я все равно пропускаю все через свой фильтр, этот хип-хоп все равно немного странный, но он  больше относится к бум-бэпу, чем все мои предыдущие работы. Во время отпуска [от Dälek] я съездил в пару европейских туров, выпустил два альбома, несколько ипишек, для кучи других эмси поработал продюсером, сделал много ремиксов, саундтреков, много студийной работы. Так что я был нормально так занят, не бездельничал.

При этом, отчасти из-за вышесказанного, запись новой пластинки была для меня не такой простой задачей, потому что я хотел, чтобы она была вне времени. Я не хотел делать ее просто как реакцию на происходящее, и в то же время точно старался как-то отреагировать на актуальные события. Нужно было соблюсти тонкую грань между тем, чтобы выразить все, что я думаю по поводу сегодняшнего дня, и сделать это так, чтобы это не было только про сейчас. Хотелось сделать что-то универсальное, что можно будет послушать лет через пятьдесят и все равно понять, сделать новые выводы.

Ты как-то сказал, что теперь для тебя грусть — это новая злость. Это действительно так?

Ну да, я такое говорил. Но во мне по-прежнему довольно много злости. Наверное, просто день интервью был каким-то особенно грустным.

Мне не кажется, что я обмяк, по крайней мере, музыкально. Просто хочется, чтобы моя музыка развивалась. Надеюсь, что чем старше я буду становиться, тем сильнее будет меняться музыка, будет расти и развиваться вместе со мной. Мне не хочется в сорок лет делать музыку, которую я делал в двадцать. Я хочу, чтобы творчество отражало меня нынешнего. Это всегда было моей целью — понять, кто же я такой здесь и сейчас, и делать музыку, которая отражает это. Эта хрень для меня что-то вроде терапии. Она помогает мне сохранять рассудок уже долгое время, и, надеюсь, продолжит сохранять.

А ты думал когда-нибудь, чем будешь заниматься через двадцать лет, например? По-прежнему музыкой, или есть альтернативные планы?

Нее, только музыка. Не факт, конечно, что я всегда буду выступать на сцене. Я не уверен, что хочу стать группой Rolling Stones и в шестьдесят лет рубиться на концертах. Сейчас мне кажется, что нет, но кто его знает, что будет через двадцать лет. Но я точно продолжу студийную работу, неважно, будет это продюсирование других исполнителей, работа над собственным материалом или что-то еще. Музыка это моя вселенная, я ей всю жизнь занимаюсь, у меня нет никакого «плана Б». Моя музыка — это и есть я сам.

За последние десять-пятнадцать лет все повернулось так, что хип-хоп стал самой популярной музыкой, особенно среди молодежи. И даже политический протест в каком-то смысле стал мейнстримом. На тебе и на группе это как-то отразилось?

Да, хип-хоп действительно стал всемирной поп-музыкой. Но не уверен, что из-за этого сильно больше людей стали интересоваться тем, что делаем мы. Когда мы начинали, не было буквально никого, кто звучал бы так же или похоже. Это было пятнадцать, почти двадцать лет назад. Сейчас появилось много всякого шумового хип-хопа. Это все еще не мейнстрим, но он перестал быть чем-то диковинным. Появились Death Grips, которые сейчас известны гораздо больше нас, появились clipping, Blackie. Появился целый новый мир там, где раньше были мы, New Kingdom да Techno Animal — и всё.

Наверное, можно сказать, что время нас немного «догнало», и сейчас стало больше людей, готовых воспринимать то, что мы делаем. То, что мы делаем, уже не звучит так странно, как когда мы выпускали первые записи в 1997-98 годах. По мне так это хорошо. Я не против, если больше людей захотят нас послушать. Уж точно меня это не расстраивает.

Вы себя чувствуете частью этой новой хип-хоп сцены?

Мужик, я никогда не был частью никакой сцены. Не знаю. Я уважаю всех этих людей за то, что они делают, и я всегда считал, что если тебе нравится то, чем ты занимаешься — просто продолжай этим заниматься. Меня не волнуют все эти штуки типа «стать первым в том-то или том-то», «нарулить звук как у кого-нибудь». Это все ерунда. Музыка есть музыка, каждый музыкант испытывает какие-то влияния, и в этом вся прелесть — так музыка продолжает развиваться, эволюционировать. На меня повлиял миллион групп, замучаешься перечислять, от My Bloody Valentine до Public Enemy. И круто видеть, как молодежь сейчас вступает в игру и начинает тоже все это развивать.

А как ты относишься к рэп-баттлам? В России они сейчас на пике популярности.

Ну баттлы — это в любом случае корни хип-хопа, его основа. Так он начинался. Вспомнить хотя бы “The Bridge is Over” Boogie Down Productions — это же классическая дисс-песня против Marley Mall и MC Shan, потому что у них есть песня The Bridge. Эта соревновательность, эти батлы были изначальной чертой хип-хопа.

Когда я был моложе — да, я и сам в них участвовал. Для хорошего баттла нужны определенные навыки и способности, и я уважаю людей, которые ими обладают. Но из-за того, что это все основано на том, чтобы, условно, обосрать своего оппонента — это не совсем мое. Я хочу писать песни, записывать альбомы. Правда, если послушать даже мои песни, там есть моменты, где я как-нибудь колко отзываюсь о других людях.

Наверное, просто есть что-то в хип-хопе, от чего нельзя взять и избавиться. Неважно, насколько интеллектуальным ты стараешься быть, есть что-то внутри тебя, что инстинктивно заставляет реагировать на подобные вещи. Но я думаю, это круто. И мне нравится, что это становится всемирным феноменом. Интересно наблюдать, как хип-хоп в других странах проходит ту же историю развития, какую прошел когда-то в Нью-Йорке.

У вас была куча проектов и коллабораций с другими артистами. А есть какой-то совместный проект, который ты прямо мечтал бы замутить?

Я бы мечтал поработать с Кевином Шилдсом из My Bloody Valentine. Мне кажется, у нас бы получилось что-нибудь крутое. Еще есть MC Ka из Бруклина, на него в последнее время обратили внимание, но он не новичок и уже давно занимается музыкой. Это один из моих любимых эмси сейчас. Вот с ним бы хотел поработать. Правда, это было бы трудно, потому что он сам пишет и продюсирует всю свою музыку.

Да куча музыкантов на самом деле. Я всегда открыт для новой музыки. Да и с любой группой, на которой я вырос, хочется что-нибудь сделать — кто не хочет прикоснуться к кумиру? Но я считаю, что мне в этом плане повезло — мне довелось поработать с Faust, с Кевином Мартином, Джастином Броадриком. У меня есть чувство, что если я захочу большего, это будет уже жадность. А если кто-то хочет сделать что-нибудь вместе со мной, и я чувствую, что это может сработать — я всегда готов к сотрудничеству. Но Шилдс все-таки первый в списке мечты.

С русскими музыкантами сделали бы что-нибудь?

Да, вообще не вопрос. Опять же, главное — чтобы это работало, чтобы было какое-общее понимание музыки и то, чем мы могли бы дополнить друг друга.