Премьера на Sadwave: книга «Наив»: история группы в фотографиях»

Руслан Ступин, гитарист «Наива» (1989—2000)

Беседовал: Максим Подпольщик

— В конце минувшего года «Наив» отметили 25-летний юбилей, однако книга, посвященная ранним годам существования группы, вышла только сейчас. Почему работа длилась так долго?

— Идея написать книжку о «Наиве» пришла в голову Максу Кочеткову около 10 лет назад. Он начал делать ее еще когда жил в Сан-Франциско. Макс планировал выпустить альбом с фотографиями и минимальными комментариями. Я ему предложил снабдить книгу дополнительным текстом, так как публиковать одни фотографии – это скучно. Он ответил: «Хочешь — напиши». Ну, я и написал. На это у меня ушло около двух недель, и я практически не редактировал то, что у меня получилось. Дальше начались проблемы. Макс вернулся из США, лишившись человека, который изначально взялся верстать книгу. Он начал искать ему замену здесь, но это затянулось. Весной минувшего года Макс вновь активно занялся проектом, завершив его к концу осени. Так что чистое время работы над книгой составило всего год, а тянулось все дело гораздо дольше.

— Почему Чача Иванов не написал в книге ни главы, ограничившись лишь предисловием?

— Уже не будучи участником «Наива», я сказал Саше, что Макс пишет книгу, и я принимаю в этом участие. Мне не хотелось, чтобы для него это стало неожиданностью, поэтому я предложил Чаче тоже что-нибудь написать. Мне показалось логичным подать эту историю от лица трех человек (так как барабанщик оригинального состава группы Миша Полищук умер). Иванов отнесся к этой идее скептически, сказав: «Ты знаешь, сколько я с Максом знаком, столько он собирается эту книгу написать, так что я сомневаюсь, что она когда-нибудь будет закончена». Тем не менее, он читал мои главы и был в курсе происходящего. Когда книга была закончена, Макс предложил ему написать предисловие, было бы глупо вообще не дать ему слова. А так, жаль, конечно, что его голоса в книге практически нет, так как все описываемые в ней события каждый из нас помнит несколько по-разному. Факты не искажены, хотя в некоторых местах хронология, возможно, несколько нарушена. К примеру, я был уверен, что мы ездили в европейский тур в 1992 году, но Максим меня поправил, сказав, что это было в 1993-м, сохранилось много документов, подтверждающих данный факт. Но это, по-моему, не принципиально. Возможно, какие-то моменты можно было бы изложить чуть подробней, но тогда книга была бы в пять раз толще.

— Значит ли это, что будет второй том? На обложке книги написано «том первый».

— Мне это было бы интересно, надо обсудить данную идею с Максом. Все архивные материалы лежат у него, так как я постоянно все терял. Если он решится на это, то я только за. С удовольствием бы написал что-то еще. Возможно, второй том получится не таким объемным, как первый, но его можно было бы сделать более увлекательным.

— Ты сказал, что некоторые события, описываемые в книге, можно было бы изложить подробнее. Расскажи, что случилось между возвращением «Наива» из евротура 1993 года и выходом альбома «Dehumanized States Of America», который до сих пор остается самой экспериментальной работой группы. Как вы пришли к такому необычному звучанию?

— После окончания тура группа вернулась домой через Финляндию, а я уехал автостопом во Францию к своему другу Архипу. Мы с ним путешествовали по всей Европе, играли на улицах и в клубах, я вернулся из этого путешествия совершенно другим человеком. Альбом «Dehumanized…» я фактически привез с собой, сочинив его в поездке. Он радикально отличался от того, что «Наив» делал до этого. Работая над ним, я ни на что не ориентировался. Когда ты живешь на улице в чужой стране без документов и денег, имея с собой только гитару и такого же, как ты бездомного приятеля, это накладывает на тебя определенный отпечаток. У тебя нет ни будущего, ни прошлого, ты находишься в таком состоянии (психологическом, в том числе), когда тебя вообще ничто не ебет. Ни какой бы то ни было формат, ни то обстоятельство, придет ли к тебе публика на концерт; ты не задаешь себе вопроса на каком языке петь, и стоит ли сделать музыку более или менее доступной. Тебе на это плевать, и это на самом деле очень хорошо. Я с этим ощущением выехал из Европы в 1993 году и до сих пор с ним живу. А вернувшись, я увидел, что дела в группе приняли не очень приятный оборот. Из всех, с кем я играл тогда в «Наиве», только Денис Петухов (басист, заменивший уехавшего в Штаты Макса) целиком отдавался творческому процессу. Для Саши и Майка группа была не то что хобби; частью жизни, конечно, но не большей ее частью. Для Майка были важнее тусовки и наркотики, для Саши – семья и работа. Я это отчетливо понял, потому что мне было с чем сравнить. Играя в Европе на улицах с различными музыкантами, я видел отношение к делу людей, которым музыка была по-настоящему интересна. А вернувшись, я вновь столкнулся с тотальным совком и разговорами в духе «поймут нас или нет?», «а куда с этим идти?», «а это же никто не возьмет»…за месяцы бродяжничества я от всего этого отвык. Я сделал пластинку в стиле, который в то время в Европе был прогрессивным и модным. Такую музыку играли в клубах талантливые, молодые составы. Конечно, я находился под их влиянием. В то время кроме меня музыку в группе практически никто не писал, так что «Dehumanized…» вышел таким, каким я его видел. Я хотел записать все с электронными барабанами, но Саша привел аргумент, который меня убил. Он сказал, что Майк обидится. Я сказал, ну ладно, давайте писаться с живыми ударными.

«Наив» — Dehumanized

— Но это же странно – панк-группа с электронными барабанами. Или ты такими категориями не мыслил?

— Я могу сказать такую штуку, что панк-рока вообще не существует. Это в первую очередь культурное явление, имиджевый проект. Взять, к примеру, Ramones – это панк-рок. И Green Day – это тоже вроде как панк-рок. Ну, и где при этом Ramones, а где Green Day? Как их можно сравнивать? Или возьмем The Clash и Джи Джи Аллена – они рядом стоят что ли? Тем не менее, всех их называют панк-роком. По-моему, это слишком общий термин. С таким же успехом можно сказать, что The Beatles и Slayer – это рок, а Чарли Паркер и Майлз Девис – это джаз. Почему Билли Айдол считался панк-исполнителем, хотя у него на записи не было ни одного живого инструмента, кроме гитары? Да и вообще, я же не глухой, я слышу, что, скажем, NOFX играют с подзвучкой. Так что я не считаю, что наличие или отсутствие живых барабанов для панк-группы – это нечто принципиальное. Мне вообще не кажется, что альбом «Dehumanized…» имеет какое-то отношение к панк-року. Более того, по-моему, никакого отношения к нему не имеет и альбом «Пива для «Наива» – глэмовые рифы с соляками на 32 такта – это, по-твоему, панк-рок?

— Так в этом же была своя специфика, мне кажется. Из-за Железного занавеса и недостатка информации советские панки были вынуждены придумывать свой панк-рок, и в том, каким он получился, и заключается основной интерес данного явления, на мой взгляд.

— Да была вся информация, я же работал пластиночным спекулянтом, у меня было все, что нужно. В детстве, в конце 1970-х, я уже слушал Ramones и Sex Pistols. Их записи попали ко мне, когда эти группы были популярны во всем мире, а не когда о них узнали в Советском Союзе. Я никогда не думал о стилях; как у меня как сочинялось, так я и записывал. Мне всегда было все равно, панк это, глэм или что-то еще.

— «Dehumanized…» – это единственная экспериментальная пластинка «Наива», после нее группа скатилась к более традиционным панк- и рок-формам…

— После «Dehumanized…» идет альбом «Пост-алкогольные страхи», я там написал только одну песню «Однажды утро не наступило». Все остальное сочинил Петухов. И Иванов одну песню, как обычно. Я тогда сильно бухал, так что об этом альбоме логичнее спросить Дениса или даже Билли Гулда из Faith No More, который его продюсировал. Во время записи «Страхов» мы с Ивановым пили по очереди — то я впадал в длительный запой, и тогда рулил всем он, то он пропадал на долгое время, и штурвал переходил ко мне. А потом пришел Снейк… и, не впадая в запой, сделал все сам (смеется).

— А «Оптом и в розницу»? Почему этот альбом получился таким форматным?

— С моей точки зрения, он не получился форматным. Материал для этого альбома я целиком написал сам, и те, кто меня знают, все прекрасно поняли. С данной пластинкой я сделал буквально следующее. Абсолютно каждая песня на «Оптом и в розницу» стилистически прямо или косвенно цитирует группы, которые я слушал в детстве. Местами я позаимствовал некоторые рифы целиком. Например, в «Измене» рифф взят у датской группы DAD, «Сны» — у команды Sigue Sigue Sputnik, вот они, кстати, играли панк-рок с драм-машиной. «Надоело мое тело» — это обработанный риф из песни Police «Spirits In A Material World» и так далее. На этой пластинке я хотел отдать дань авторам, которых слушал в 14-15 лет. К сожалению, этого почти никто не понял.

— Судя по вашей с Максом книге, на начальных этапах «Наив» очень сильно интересовались тем, что происходит на Западе, читали MRR, держали руку на пульсе эпохи. Но чем дальше, тем больше группа, так скажем, отрывалась от общемировых тенденций, превратившись в проект исключительно для внутреннего пользования.

— Да не сказать, что мы перестали держать руку на пульсе, вопрос в том, насколько интересно было повторять то, что делали на Западе. Например, во второй половине 1990-х во всем мире был очень популярен ска. Однообразная и скучная музыка. Ну, и что, мы должны были играть ска только потому, что это было модно? Играть говно, потому что это круто? Мы были в своей нише, оставаясь в рамках более традиционных форм. До некоторой степени мы были заложниками своего стиля; наша публика ходила именно на то, что мы играем, так что мы не видели смысла меняться. Было бы глупо, если бы группа, которая играла традиционный панк-77 с примесью глэма начала бы вдруг выпускать нечто скейтбордистское, хотя технология производства подобных шлягеров, на самом деле, еще проще, чем то, что делал «Наив» в начале 1990-х.

— В написанной тобой главе, посвященной европейскому туру, фигурирует весьма яркая личность датчанин Адам, который был турменеджером «Наива». Ты описываешь его как авантюриста, готового к приключениям. Известно, что с ним сейчас?

— На самом деле, Адам вполне себе законопослушный гражданин, он обеспечен, воспитывает дочь, с ним все в порядке. Только усы сбрил. Я его видел в прошлом году, мы с Максимом ездили к нему в Данию, он был турменеджером нашей нынешней группы Boozemen Acoustic Jam в Берлине.

Boozemen Acoustic Jam — Move On

— Расскажи о Boozeman. Как тебя потянуло на такую музыку? Я имею в виду кантри, блюграсс.

— Спасибо, конечно, за столь высокую оценку моей игры на банджо, но любой банджист плюнет мне в рожу, если я скажу, что играю блюграсс. Это очень техничная музыка, и она бесконечно скучная. Там нет рифов, есть только поливалово, под которое дядечка в бейсболке и клетчатой рубашке высоким голосом поет о том, как его бросила возлюбленная Мэри. У нас совершенно иная техника и подача. Boozemen Acoustic Jam – это и не кантри, это панк, который решен акустическими средствами, для меня это возврат к корням, абсолютно бескомпромиссный. Как будто не было прошедших 20 лет, когда большие лейблы наебывали публику, приучив ее к какому-то безобразному звуку и слову «формат». Я глубоко убежден, что можно играть музыку мощно, смешно и весело и не перегружать при этом гитару. Просто в какой-то момент мне надоело жужжание это беспонтовое, оно уже оскомину набило. С ним все понятно абсолютно, под ним нет ни обоснования какого-то, ни драйва, ни смысла. В большинстве случаев, это просто тупое мочилово. На Западе рок-музыканты выдают шоу, театр; то, чем эта музыка и должна являться. А на наших я смотрю, и мне страшно. Друзья присылают мне ссылки на видео якобы сердитых группы, которые выходят на сцену и давай сердиться. Бум-бац-бам, все дребезжит, орет, а смысла ноль. Из того обилия дерьма, в которое превратилась наша панк-сцена, мне нравится только «Смех», они смешные и не потеряли своего молодежного кайфа. Остальное вызывает зевоту. Многие мои бывшие соратники по сцене из тех, что до сих пор выступают, сами понимают, насколько все это скучно. Я вижу, с какой скучающей рожей они пишут свои песни, насколько это все происходит по инерции и без того кайфа, с которым это делалось теми же людьми лет 10-15 назад. У меня, например, так не происходит, у меня до сих пор глаза горят. Мы пьяные ужасно, и либо злые, либо веселые, нам по-прежнему нескучно.

Следить за концертами Boozemen Acoustic Jam можно здесь и здесь.

Максим «Fat» Кочетков, басист и менеджер «Наива» (1989—1993)

Беседовал: Максим Подпольщик

— Что заставило тебя взяться за работу над книгой о группе, в деятельности которой ты фактически не участвовал с 1994 года?

— Группа «Наив» организована мной и является моим детищем, которому я посвятил всю свою жизнь. Несмотря на то, что я не играл как музыкант в России, влюбившись в американку (а любовь часто меняет планы), я активно занимался продвижением «Наива» на Западе. Именно благодаря этому группа известна в рамках международной сцены. Идея написания книги возникла в 1994 году. На тот момент фактически все тексты в «Навие» писал я, а Ступ — музыку. Помимо этого я работал руководителем международного отдела Рок-лаборатории и имел рычаги влияния, которых, фактически, ни у кого в Москве не было, за исключением Игоря Тонких (FEELEE) и Эдуарда Ратникова (TCI).

 — Как ты начал интересоваться панком? У многих это происходило в том числе через старших товарищей, но у тебя, судя по твоим рассказам о напряженных отношениях с отцом, обстановка в семье к этому никак не располагала.

— Не располагала абсолютно. В числе кумиров моего отца были и есть такие личности, как Сталин, Каддафи, Хусейн и многие другие персонажи, которые не вызывают у меня ничего кроме отвращения и презрения. Он открыто говорит мне, что ненавидит рок. Я понимаю его только потому, что в советские времена за музон можно было запросто усвистеть либо в дурку, либо в тюрьму. Эта ненависть основана на страхе. На музыку я начал заморачиваться, учась в четвертом классе в Нью-Йорке. Моими любимыми группами в том возрасте были Kiss, АC/DC и Rolling Stones. Во многом моему увлечению панком способствовал брат. На дворе был конец 1970-х, в то время начала формироваться сцена CBGB и появились первые альтернативные студенческие радиостанции. Ramones стали моими любимцами, а Джоуи Рамоун — другом. Винил я покупал сам, переодеваясь в панк-одежду и раскрашивая лицо краской так, чтобы на улице никто из знакомых родителей не сумел меня узнать. Это также способствовало попаданию в любое «взрослое» место, так как ты выглядел круто, и это привлекало людей, а твой возраст (да и пол, наверное, тоже) было невозможно определить. В те времена средняя цена пластинки составляла порядка 5-6 долларов. Скопив достаточно мелочи, я отправлялся в пластиночный магазин, и это было, подчеркну, самым главным событием в моей жизни. Хранить винил в квартире я мог только таким образом: запирал свою комнату, вставал на стул и отвинчивал решетку от  воздуходува, после чего прятал там очередной альбом и привинчивал решетку обратно. Там хранилось все «запрещенное».

— Учитывая столь суровые взгляды твоего отца, как он ощущал себя в Штатах?

— Отец работал сначала переводчиком в ООН, а потом в консульствах и посольствах. Он является продуктом своего времени. Он знает, но не любит Америку и боролся против этой страны фактически всю свою жизнь. Это навязывалось ему государственной пропагандой. Все мое детство прошло под камерами и под прослушкой. Если сравнивать СССР и РФ, то дипломатам тогда даже запрещалось ходить на выставки яиц Фаберже, которые устраивали эмигранты. За такой поступок тебя отправляли обратно за Железный занавес.

— Расскажи о своем опыте пребывания в то самое время в том самом месте – Нью-Йорк, 1970-е, CBGB, Ramones…

— Я жил в Нью-Йорке с 1977-го по 1979 годы. Часто видел Джоуи Рамоуна на улице (при таком росте не заметить его было сложно) и в рок-магазинчиках на Сент-Маркс Плэйс, такой район-квартал в Нью-Йорке, типа как мини Хэйт-Стрит в Сан-Франциско. Из панк-знаменитостей там проживал Ричард Хелл, а может, и до сих пор живет, я бывал у него в гостях. Больше нигде, кроме этой улицы, я Рамоунзов не видел, они были крайне асоциальными психами. Потом я переехал вместе с родителями из Нью-Йорка в Вашингтон. Связь с музыкантами Ramones я не поддерживал, звонить из консульства или посольства вохзможности не было, так как это было дико дорого, а мобильников и интернета тогда еще не изобрели. Потом я просто ходил на их концерты. В 1991 году я вновь приехал в Нью-Йорк и пришел домой к Джоуи с целью пригласить Ramones в Россию. Он жил в обычной однушке с диваном, комбом и гитарой. Больше в квартире ничего из мебели или вещей не было. Я так понимаю, что его болезнь прогрессировала, он даже одеться сам не мог. Однако тур было невозможно устроить ни за какие деньги по другой причине. Джоуи сказал (я цитирую): «Макс, ты не знаешь Джонни, он ненавидит коммунистов». Затем пришел их менеджер Монти и подтвердил эти слова. Я обломался, но не мог поверить, что они это серьезно. Но как показала жизнь, это оказалось правдой; таков был официальный ответ группы. Мы мило попиздели. Во времена выхода альбома «Acid Eaters» я сходил на их концерт в Сан-Франциско и предпринял еще одну попытку пригласить Ramones в Россию. Ответ был прежним. К тому же Рамоунзы знали, что один из их альбомов вышел в России пиратским способом. Им это очень не понравилось. О концерте в нашей стране не могло быть и речи. Впоследствии мне удалось вытащить только Марки, теперь им активно занимается Сид из «Тараканов!».

— Живя в Вашингтоне, ты следил за местной сценой? Общался, к примеру, с людьми из лейбла Dischord?

— Наша семья жила за городом, поэтому с местными панками я не общался. Но практиковал походы во все интересующие меня места в панк-прикиде, как и в Нью-Йорке. С людьми из Dischord я не контактировал, хотя в прошлом году общался с Яном Маккеем. Мы искали лейбл в Америке для выпуска альбома Boozemen. Маккею понравилась наша группа. Но физические носители уже неактуальны. Билл Гулд из Faith No More хотел сделать «Бузмену» internet-only release, но потом отказался от этой идеи. Вообще, Билли – это мой самый близкий друг в Сан-Франциско. Может, Faith No More и не назовешь панком, но Гулд участвует в других странных и стремных проектах, аналогов по смелости  которым почти не встретишь. Взять, к примеру Brujeria, Assesino и Guantanamo School Of Medicine, где он играет вместе с Джелло Биафрой.

— Кстати, о смелых предприятиях, в которых ты участвовал вместе с Билли Гулдом. Во время нашей первой встречи ты рассказывал, что тебя уволили из, как я понял, крепко завязанной с государством конторы за то, что ты помог организовать совместное выступление Faith No More и Pussy Riot в Москве в 2012 году.

— Да, это произошло на следующий же день, только идея этого выступления принадлежала не мне, а Биллу, Родди (клавишнику Faith No More – прим. Sadwave) и Саше Иванову, который вроде как данному замыслу сопротивлялся. Ему сложно было решиться на это, так как он, с одной стороны, верующий христианин, а с другой ему нужно было выступать у Faith No More на разогреве. Вся эта затея очень не понравилась Майку Боттому, барабанщику с дрэдами, который в момент застоя FNM играл у Оззи, но я о своем участии в данной авантюре нисколько не жалею.

— Каково тебе было работать со столь крупными чиновниками, учитывая твой бэкграунд?

— Потеряв ту работу, я обрел свободу и избавился от общения с очень хитрыми и лицемерными людьми, хотя они и большие профессионалы в своем деле.

— В книге ты пишешь, что вскоре после возвращения из европейского тура «Наива» 1993 года ты женился на американке Кемми и переехал к ней жить в Сан-Франциско. Там ты влился в тусовку журнала Maximumrocknroll. В чем было отличие ребят из MRR от персонажей из CBGB? 

— Во-первых, они отличались возрастом: люди из CBGB были значительно старше меня. Во-вторых, в CBGB все поголовно были наркоманами и алкоголиками за редким исключением, чего нельзя сказать о редакторах MRR. CBGB-тусня вообще не знала, что они, оказывается, «панки». Это придумал журналист и издатель Джон Холмстром, который потом издавал журнал про наркотики High Times. Там не было сильных идей, никто никаких сверхцелей кроме фана и денег не преследовал. CBGB во многом был просто баром. MRR – совершенно другая тема. Журнал основал Тим Йоханенн с Джелло Биафрой и Руфью Шварц. С Тимом я познакомился еще находясь в СССР, обсуждая с ним советский тур группы MDC. Он и его коллеги слушали хардкор, были леворадикалами и очень серьезно относились к политике. Связано это было не в последнюю очередь с тем, что на Хейт-стрит можно было порой встретить наци-скинхедов с битами. MRR разработали термин «политкорректность», который потом украли у них крупные СМИ. Помимо этого, сотрудники журнала жили в здании редакции, работая в нем бесплатно. В клубе MRR-a 924 Gilman не продавали алкоголь. За все 20 лет нашего знакомства с Тимом я видел его с бутылкой пива лишь однажды, а Джелло — вообще ни разу. Об MRR все сказано в книге Крейга О’хары «Философия панка. Больше, чем шум».

— Как Тим и Биафра восприняли записи «Наива»? Ты рассказывал, что был охранником Джелло. Это не шутка?

— Записи «Наива» они восприняли так: Тим сказал, что в своей хвалебной рецензии он все наврал, а Джелло – что любит более тяжелую музыку. Но пиздили оба: нахуй тогда интересоваться группой и вкладывать деньги в издание ее пластинки? (дебютный альбом «Наива» Switch-Blade Knaife был выпущен лейблом Maximumrocknroll – прим. Sadwave). Теперь про Джелло. Джелло сломали ногу в Gilman 924, когда на его колене попрыгал какой-то говнопанк-отморозок, вереща, что Джелло продался. Так как я русский и, вроде как, враг для них, то меня боялись. К русским там примерно такое же отношение, как, наверное, у нас к кавказ-гопоте. Вот он и начал брать меня на свои концерты в качестве «телохранителя».

— Твое фото из армии было опубликовано на обложке MRR. Как так вышло?

— Фото было опубликовано Тимом как часть пиар-кампании по продвижению первой пластинки «Наива». Я собственноручно писал в Rolling Stone, Spin и в сотни других изданий в ходе затеянной им рекламной кампании.  При этом я не выписывал MRR, Тим давал мне журналы бесплатно. Мы проводили много времени вместе, он говорил, что я другой, непохож на местную панкоту. Тогда только-только становились популярными Rancid и Green Day. Тим дружил с Мэтом Фриманом (одним из основателей Rancid – прим. Sadwave), иногда мы проводили время все вместе. Я видел сотни раз пьяных в жопу «Рэнсидов» в разных ситуациях. К примеру, Тим Армстронг тогда работал мусорщиком, подрабатывая в пиццерии (Blondie’s, она, по-моему, называлась) и над ним, как над лузером, смеялись чуваки из Metallica. Никто тогда не верил в Rancid. Можно, наверное, даже сказать, что частично (помимо Кемми) я стремился в Сан-Франциско из-за местной сцены, где было очень всего много всего нового и будоражащего, как и во времена CBGB. Это было за несколько лет до Nirvana. Зватем то же самое (такой же взрыв панк-рока) начался и в Сиэтле: все дельцы от музыки и просто музыканты ломанулись в этот город в надежде получить контракт с крупным лейблом. Общая тенденция в американском музыкальном бизнесе такова: если кто-то из местных групп становится суперпопулярным и начинает приносить баснословные прибыли, то город наполняется дядями с жирными кошельками, которые начинают скупать все команды, которые дружат с «продавшимся» коллективом или имеют к нему какое-либо отношение. Но это отдельная тема с Nirvana, Melvins и Acid King, история успеха, скажем, Pearl Jam, никак с этим не связана, так как никакого отношения к Melvins и Nirvana они не имели. Несмотря на то, что это произошло позже в другом городе и называлось не панком, а гранжем, схема скупки лейблами независимых групп была такая же, как и в Сан-Франциско.

— Ты сказал, что познакомился с Тимом Йоханенном, планируя приезд MDC в СССР. Расскажи об этом. Во время нашей первой встречи ты говорил, что у них была с собой куча ЛСД, и вы тусили чуть ли не на какой-то свадьбе…

— Дэйв MDС. Крайне политизированный и правильный чувак. Может круто тебя наебать, если ты ему говно сделаешь. То есть, говно он не хавает. Тру панк. Он больше хиппи, чем панк, ну и подобрее из-за этого. Да, они привезли ЛСД в каплях, накапанными в толстые тетради. Они же из Сан-Франциско, это родина-мать данного вещества, его качество было отменным. У нас тогда начали появляться сомнительные друзья и подружки, которым мы и предлагали эту штуку. Часто через некоторое время после принятия доз, они не могли общаться друг с другом, понимая весь абсурд ситуации. А вообще это вещь хорошая, рекомендую. Могу сказать одно: ЛСД ставит башку на правильное место.

— А как они сыграли здесь? Как их принимали? Мне кажется, в те времена подобная музыка была, в общем, в новинку для отечественной публики.

— Сыграли MDС клево. Особенно, в Минске. Тогда на любую группу приходило много людей. И никто такого не видывал. А тут еще и американцы. Я проехал в их туровом автобусе от финской границы до Москвы через Белоруссию. Много провел времени с ними и здесь, и там, в Сан-Франциско. «Наив» их разогревали в Москве. Про MDC до их тура я слышал только от «Ва-Банка», а точнее, от их менеджера Дяди Вовы. Нам московском концерте MDC в гримерку пришли Бай и Доцент из Distemper, проявив огромный энтузиазм в общении. Они, по-моему, были единственные, кто знал, что это за группа.

— В какой момент ты перестал заниматься делами «Наива»?

— Это произошло в 2000 году, когда мне с помощью Билли Гулда удалось устроить турне для «Наива» по всем американским штатам. Условие со стороны промоутеров было только одно: чтобы мы сами купили себе авиабилеты. Тогда у «Наива» была девушка-спонсор, которой Ступин по пьяни на вечеринке порезал руку ножом (мне сказали: «Пропорол», но я думаю, это было преувеличением). Тем не менее, она отказалась от покупки билетов для таких придурков, и весь тур из-за этого слетел.

— Ты мельком обмолвился, что тебе предлагали возродить «Наив» в оригинальном составе, и именно поэтому ты вернулся из Штатов в Россию. Но по какой-то причине из этого ничего ничего не вышло. Что в итоге произошло?

— Честно говоря, я расстроен всей этой хуйней. Конфликт Иванова и Ступина никто из музыкантов не понимает. Я думаю, это 1990-е как-то на них повлияли. Кто-то кого-то наебал. Вот и все. Атмосфера того времени не самым лучшим образом сказалась и на моей личной жизни. Мы с Кемми попытались здесь жить, но это были годы бандитского беспредела, и она много депрессовала. Романтика тура, любви, новой страны уходила, и Кемми сломалась, увидев однажды перестрелку на Тверской…

— Чем она сейчас занимается?

— На днях она вышла замуж за англичанина и живет с ним, воспитывая его детей где-то под Лондоном. Мы не общаемся и расстались на очень плохой ноте. Наш совместный сын тогда еще даже не ходил. Она очень странная особа. У нее есть множество сайтов, она продолжает, видимо, заниматься фотографией. Посмотри ее портфолио, в особенности, серию Lusty Lady (она работала стриптизершей, это был профсоюз лесбиянок, в том клубе трудились девки-панки). Кемми фотографировала мужиков за стеклом со своей стороны в обмен на dildo show, а также снимала панков из Gilman.

— Как ты оцениваешь деятельность «Наива» после своего расставания с группой?

— Они превратились в гораздо больших профессионалов, чем были до этого.
— У меня сложилось впечатление, что после того, как ты перестал  заниматься делами «Наива», у Чачи и компании интерес к продвижению и ориентации на Запад исчез без следа.

— Да он пропал, «Наив» стали русским роком и по сути совсем не видят себя за рубежом. В 1990-е по своей наивности я в такой исход не верил, но факт тот, что для них музыка из праздника непослушания превратилась в работу. Зачем лететь в другую страну и играть концерты в маленьких клубах за 400 евро или долларов, если здесь ты собираешь довольно солидную кассу и пользуешься огромной популярностью? Может, они и выберутся как-нибудь в Штаты, но играть теперь будут только для русскоязычной публики в русскоязычных клубах. Наш тур с Биллом был другим…

— Как ты считаешь, за судьбой «Наива» сейчас следят в Штатах?
— Русскоговорящие люди может и следят. Билл Гулд интересуется, я с ним переписываюсь, но помогать группе он больше не хочет. Биафра интересуется всем, что ему пришлют. Он не перестает болтать без умолку при встрече, его сложно остановить. Джелло охотно идет на контакт, если к нему обратиться. Кстати, одно время я был приятелем Дейла Кровера, барабанщика сначала Nirvana, а потом Melvins, мы много бухали вместе, но как-то прекратили контакт, когда тот переехал из Сан-Франциско в Лос-Анджелес.

— Будет ли написан второй том книги?

— Я планирую перевести англоязычные куски книги на русский и в новом издании сделаю такое приложение. Меня многие об этом просят.

— Готов ли ты продолжать заниматься этим проектом?

— Why not? Let’s see what happens. It’s a rough game of swindle J, uncertainty and danger, but we all like it!!

Максим «Фэт» Кочетков

О нелегкой жизни «Наива» в армии

Сначала я хотел бы рассказать именно о своём опыте попадания в армию. Панки и армия. Эти два понятия соотносятся друг с другом как подлива к котлетам и блины, как гондоны и Папа Римский, как GG ALLIN и FUGAZI. Или это не так? Ведь вся уродливость правды и заключается в том, что многие панки становятся затянутыми в этот политический водоворот случайно, если они, конечно, не откосили от армии, как это сделал один из моих давних друзей Макс Воробьёв, использовав присланные мною ему фотографии повесившегося из-за дедовщины солдата соседней роты, неподалёку в леске от того места, где располагалась наша часть.

Этот смерч тинэйджеровского безумия, вызванный «отсутствием наличия» каких- либо технических навыков для приемлемых-в-будущем и сносных работ и отсутствии элементарно-необходимых-человеку-побуждений-для-выживания сделал своё дело… Можно говорить сколько угодно… Как-то мой папа-коммунист спросил меня, что может быть сравнимо с армией? Подумав некоторое время, я дал ему такой ответ: «Проползи под кроватью каждый день в шесть часов утра на протяжении двух лет, но не пропусти ни одного дня. Тогда – поймёшь!». Мало кто сможет похвастаться подобным опытом… Впервые я был представлен К.Рейзи (то бишь Саше Иванову) неким Андреем Русаковым, одним из тех, кого рекрутировали в г. Подольск из «языковых» институтов Москвы. Тогда в Подольске была (а может и сейчас есть) одна из элитарных частей войск связи особого назначения, в которую набирали новобранцев («духов») со знанием иностранных языков. Андрея я знал по нашему с ним институту, он подошёл ко мне и сказал: «Макс, там какой-то странный чувак стишки рассказывает». Я подошёл к столу (дело было в комнате политподготовки). За ним сидел парень и писал на бумаге следующее: «Данилка был мудилкой – мудилкою Данила был». Я подумал: «Ну и мудилка!» Так я впервые познакомился с Крейзи.

Впоследствии на протяжении всех двух лет службы в войсках особого назначения Андрей рисовал про Шуру Иванова комиксы и шаржи. Это были не совсем похожие на реальность шаржи: щуплого вида дохляк в армейской шинели без погон, в чёрных «джоуи-рамоунзовских», а может, и в «леноновских» (как в одной из песен: «And who knows if BEATLES raped NAIVE and who knows if they’re too NAIVE to believe that PUNK IS DEAD?) очках, с чёрной повязкой на голове и с круглой бомбой в руке кривлялся и выделывал всевозможные коленца; на всех рисунках угадывался характерный нос К. Рейзи и все они были подписаны: «Crazy Anarchist».

Мне кажется, что именно здесь и было положено начало Ивановской кличке «К.Рейзи», которую через несколько лет Ваня перехуячил в «К. Рейзи или Константина Рейзи», однако, в армейской ипостаси существовало и такое погонялово — «Шизя». На этом необходимо сделать лирическое отступление.

 Лирическое отступление о неуставных взаимоотношениях:

Вообще, C.Razy возникло и как производное от клички «Шизя», которую наш солдат- герой получил от сержанта Ковтуна (который, кстати, до сих пор должен получить пизды!). Ковтун был наставником новобранцев в военной «учебке» города Гатчины и любил издеваться над молодыми солдатами. Самым его любимым солдатом стал «Шизя». Дедовщина в учебке не отличалась особой изощрённостью, но била в точку. Так, в большинстве случаев молодой человек 18-ти лет попав в армию, страдал от недоедания. Во время «приёма пищи» стол возглавлял сержант, тщательно следивший за тем, чтобы «бойцы» не ныкали по карманам «мелкую» еду. В основном, такая еда представляла собой замороженные кругляши масла размером с пятак советских времён, да пару кусков хлеба и ещё несколько кубиков сахара (гнилая картошка и тухлые рыба и мясо сметались солдатами за считанные минуты и не могли быть спрятаны за пазухой или в карманах солдатской формы). Заметив, что рядовой, допустим, Табуреткин образовывал заначку, сержант выстраивал взвод, приказывал такому солдату выйти из строя, публично обыскивал его, демонстрировал изъятую пищу, а затем приказывал всему взводу бежать, что приводило к быстрой рвоте после того, как изголодавшиеся новобранцы только-только набили свои желудки. Такая процедура воспитания затягивалась на несколько дней, а это приводило в ярость некоторых «бойцов», в число которых, как правило, попадал и «Шизя», плохо умевший держать язык за зубами в таких ситуациях…

 Конец лирического отступления о неуставных взаимоотношениях.

В армии мы (Шурик и я) подружились, узнав друг про друга очень важное – увлечение музыкой и, как потом оказалось, ПАНК-РОКОМ. Меня тогда больше всего прикалывали как металлические, так и панк-группы, между которыми я видел мало различия до тех пор, пока мне не был прислан журнал MAXIMUMROCKNROLL (который, кстати, и расставил всё по своим местам). Журнал я получил в ответ на отосланные мною из армии фотографии своему приятелю Максу Воробьёву, с которым до призыва в армию я занимался музыкой в трэш-группе ЭКРОН…а вернее бил по струнам бас-гитары во время так называемых «репетиций» на кухне, даже не предполагая, где находились ноты на грифе, и всё это под такую же шумовую галиматью Воробьёва и стук по кастрюлям ещё одного перца по кличке «Щерба» (сына русского актёра, снимавшегося в фильме «Мы из джаза» в роли трубача) который, как я слышал, сейчас проживает в Лос-Анджелесе. ЭКРОН считалась аэропортовской металл-группой, по причине проживания на этой станции метро Макса Воробьёва.

В армии была такая среда, что если вдруг кто-то знал, кто такой Джонни Роттен, то он мгновенно становился твоим другом на всю жизнь. В армии музыкальные пристрастия Саши крутились в основном вокруг творчества SEX PISTOLS, МАЙКА НАУМЕНКО, АКВАРИУМА, КИНО и подпольного самиздатовского журнала «Сморчок», издаваемого, по слухам, тусовкой группы ДК. С.Razy частенько давал мне читать помятые и пожелтевшие листы с распечатанным на печатной машинке текстом. «Сморчок» оказывал влияние на воспалённое молодое солдатское сознание и навевал мне фантастические тексты, подобные тому, что я написал зимой 1988-го года.

Такие тексты записывались мной в одиночестве на бобинный магнитофон и результатом становилась экспериментальная EINSTUERZENDE NEUBAUTEN-образная песня. В качестве музыкального инструмента я использовал какую-нибудь доску, которой я со всего размаху бил по столу и по стенам, чтоб заглушить свой дикий ор и его эхо в гулких, просторных армейских классах со сногсшибательной акустикой. Всё это происходило как раз перед тем, когда будущие НАИВы впервые взяли в свои руки гитары.

Впервые наши наивные армейские репетиции возникали спонтанно, но на базисе вышеперечисленных увлечений. Это было вызвано скорее всего «желанием ничего не делать, нежели чем чем-то другим». Я привёз в армию свой «Диамант» — бас-гитару, на которой играл в ЭКРОНЕ с сатанистом Максом Воробьёвым. Кстати, это была моя первая гитара, купленная за 328 рублей, что по старым (до-перестроечным) деньгам было немало: за такую сумму можно было купить холодильник или дорогой пылесос! Наврав своим родителям, что гитара стоит 28 рублей, и выпросив у них эту сумму, я использовал свои деньги на покупку гитары и затёр цифру «3» на ценнике – только таким образом мои родители позволили бы мне держать музыкальный инструмент дома, что в их глазах было верхом «вайт трэша», макаберщины и безвкусицы, воплощённой в моей столь обожаемой рок-н-ролльной культуре.

С родителями взаимоотношения в музыкальном плане складывались всегда сложно, они обливались слезами, видя, как их сын «всё больше опускается»: я не мог слушать рок-н-ролл по радио, когда наша семья находилась в автомобиле: отец всегда включал классику или easy-listening, а однажды вообще сломал мои любимые пластинки (среди которых была и MOTLEY CRUE “Too Fast For Love”!) прямо перед моим носом – я впал в паранойю, моё лицо превратилось в картину Пикассо, и я чуть было не выбросился из окна, разбив рукой стёкла окна и сильно порезав кисть правой руки.

Тогда я написал в своём дневнике: « It has gotten to the point where I had to avoid my father. I was a vicious creep with a lot of hate in me. A lot of times I wouldn’t come home because I was too high and banging on a guitar with my friends somewhere. It was back then when I realized that the best songs came from extreme pain or extreme happiness. It became too scary to come home. I had to live in a total fantasy world of a drunken punk. The real world was too fucked-up for me! But I was lucky because there was a valid new youth culture to go along with my dream and I was ready to waste my youth to it. »

В части был армейский клуб, где время от времени проводились скучнейшие официальные мероприятия. Рядом со сценой находилась крохотная комнатушка с барабанной установкой, парой дрянных усилков и вбитыми в стену гвоздями для всевозможных проводочков и проволочек. Здесь мы и репетировали. Из инструментов также были гитара и бас-гитара фирмы «Урал». После «Диаманта» — армейский «Урал» ощущался у меня в руках, как толстый черенок совковой лопаты. Позже именно это обстоятельство подвинуло меня на совершение геройского поступка, я получил отпуск и привёз из Москвы свою гражданскую гитару в армейский клуб советской военной части № 41480 г. Гатчины под Питером.

Во время первой репетиции Крейзи взял в руки гитару и сразу же запел текст «Танки- панки», который я сочинил во время одной из долгих бессонных ночей дежурства на посту. Текст был написан под рыбу песни METALLICA c альбома “Master of Puppets”. (“Master!!! Master!!!” – “Танки!!! Танки!!!” — эти рефрены задумывались как одинаковые). «Дежурства на посту» заключались в том, чтобы отслеживать (пеленговать) на частотах военные самолёты НАТО, следившие за советскими границами. Отсюда возник и текст «Танков-панков»:

«Раньше я был подонком, мерзким сопливым ребёнком Теперь я советский zoldatten — хочу разгромить блок НАТО!»

Во время дежурств, через некоторое время после заступления на смену, все«защитники Родины» старших призывов потихоньку переключались с частот советского пеленга на всевозможные западные радиоволны, транслировавшие рок-музыку, чего тогда, в эфире СССР, совсем не было из-за «глушилок» (однако, стоит вспомнить, что каждая советская семья получала квартиру с пропагандистским громкоговорителем на кухне!). Наибольшей популярностью среди солдат пользовались «Радио Люксембург» и передача Севы Новгородцева «Севооборот». В то время я писал Максу Воробьёву на волю: «Если вдруг ты проснёшься ночью от взрывов бомб самолётов B-52, ужаснёшься от криков, плача и стонов женщин, детей и стариков, ты, наверное, осознаешь, что это я – Макс, слушаю «Радио Люксембург»». Ха-ха-ха.» А именно из-за этого«не слушания» частот господин Руст, немецкий пилот, и был проёбан советскими«перехватчиками», когда тот приземлился на Красную площадь.

Традиционного панк-рока на таких частотах тогда почти совсем не существовало, как впрочем, это происходит на всех коммерческих радиостанциях во все времена… Через много лет, в августе 1994 года, а именно на этом закончится моё повествование о начале деятельности НАИВа, журнал MAXIMUMROCKNROLL посвятил мне, как одному из отцов-основателей группы, целую статью. Тематикой того номера журнала были«Панки в Армии», на обложке поместили фото, где я красовался со своим чешским«Диамантом»…

В одной из версий своей песни под названием ”Punk Guy” с альбома “I Heard They Suck Live” Фэт Майк из группы NOFX пел: “He should’ve been on the cover, he should’ve been on the cover, he should have been on the cover of MAXIMUMROCKNROLL!”. Так что он, наверное, здесь имел в виду и меня…

…После дембеля, на горизонте моей гражданской жизни появился Руслан Ступин как человек, одетый в жёлтый свитер и с яркими замашками официанта. Руслан был агрессивен, а это — качество. Представил его Крейзи.

В то время Ступор работал в ресторане на официантских курсах, а также иногда выходил на сцену местного кабака и что-то подыгрывал на гитаре давыдковской алкоголической группе времён советского застоя. Во время будущих репетиций НАИВа на базе Института Дружбы Народов им. Патриса Лумумбы Русел часто рассказывал невероятные истории о своей работе в кабаках и о похождениях с подружкой Настей, которые остальные участники НАИВа слушали с открытым ртом. Своей тогдашней любви Руслан посвятил свою музу в песнях «Песня про любовь» и «Fuck You, I’m Not Your Candy»; для последней песни текст был написан мною, но Ступа просил меня не говорить Настеньке об этом и лечил её тем, что текст он написал сам и про неё.

Руслан Ступин

О лихих 1990-х и участии «Наива» в августовском путче

Летом 1991-го года в здании Зеленого Театра в ЦПКО им. Горького начался длительный фестиваль-марафон под названием «Рок против дождя». Я так и не понял, что хотели этим сказать устроители, ну да ладно… В нём принимали участие, наверно, все существующие в то время в Москве группы. Формат феста заключался в полном отсутствии такового. Согласитесь, увидеть на одной сцене за один вечер ВА-БАНК, НАИВ, МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС, РОНДО, ЧЕТЫРЕ ТАРАКАНА и ещё дикое количество самых разноплановых групп удаётся не каждый день!

Публика в этой связи тоже была крайне разношёрстной. Здесь можно было встретить и подпивших тётенек в кофтах с люрексом (хит бухгалтерш 90-х), и мрачнейшего вида металлюг в дермантиновых«косых» куртках, проклёпанных ножками от саквояжа бабушки, и панков с километровыми ирокезами, поставленными при помощи сахарного сиропа. Одним словом – весело!

Заправляли всем этим безобразием два человека из «S.N.C.»: некий Шаповалов, крепкий такой мужичок с лицом умеренно, но регулярно выпивающего пролетария, и Руслан Мирошник, дяденька большого роста с чем-то неуловимо восточным во внешности.

Мы ездили в театр, как на работу, каждый день. Даже если мы не были заявлены в этот раз, мы всё равно были там ради тусовки. Выпивали, конечно. В конце концов, все настолько расслабились, что это уже стало сказываться на качестве игры. И настал тот день, когда было принято решение (в миллионный, наверное, раз), прекратить возлияния хотя бы перед выходом на сцену. Это, конечно, было утопией, но в данном случае соблюдалась хотя бы видимость трезвого образа жизни. То есть, мы, разумеется, выпивали, но порознь и не в таких диких количествах.

Но были среди нас люди, не соблюдавшие договоренностей, достигнутых на высшем уровне. Не будем говорить, кто это, хотя им был Макс. Однажды было так: НАИВ уже собирался на сцену, а Фэт исчез. Мы не могли его найти минут десять (большой срок, если ты в это время должен уже стоять и вонзать), и всё это время кто-то из ведущих с целью заполнить затянувшуюся паузу нёс какую-то пургу со сцены.

Наконец, мы заглянули за кулисы и увидели такую картину: Макс стоял в характерной позе: запрокинув голову, как горнист, он вливал в себя коньяк (эстет, ебёна мать, портвейна ему мало!) из двухсотграммового стакана. Перед Максом находилось качающееся из стороны в сторону тело директора ЧЁРНОГО ОБЕЛИСКА с бутылкой в руке и одобрительно глядя на процесс оно бубнило что-то типа «…давай быстрее, бля, тебе уже на сцену на хуй!». Мы быстренько рекрутировали изменника и двинули выступать.

В начале всё было хорошо, но потом коньячок начал действовать и Максо потёк. Хуй бы с ними, с ошибками! К тому времени люди в зале были не трезвее нашего и вряд ли что-нибудь понимали, но Макс начал давать шоу, то есть «прыгать и скакать, серых зайчиков стрелять», и вот тут-то координация движений его и подвела! Короче, наебнулся Максимушко в полный рост! Да так, что едва все порталы не свалил! Встать, не прерывая игру, он, конечно, самостоятельно не мог. Вот и доигрывал номер, лёжа, а для удобства примостил голову на двухсотваттный монитор, разогнанный на полную. Как он не оглох после этого, можно было только гадать. Что ему было высказано после выступления, напротив, гадать, я думаю, не стоит. Так, да и не только (бывало чего и похлеще), проходили некоторые наши выступления.

* * * * *

В августе 91-го в Москве произошли небезызвестные события, в которых НАИВ принимал самое непосредственное участие. Я, конечно, не вижу ничего смешного в гибели трёх ни в чём не повинных ребят, но за исключением этого трагического эпизода, всё действительно выглядело забавным.

Лично для меня события того августа начались со звонка моего друга Джона (Евгений Марченко, да упокой, Господи, его душу — передоз). Жека был уже в пол-пьяна и собирался продолжать. От него-то я и узнал, что в Москве «…переворот-переворот, а кто захочет, таки, захватить наш Бердичев, тому фурункул вскочит на живот, азохэнвэй!».

Сказать, что мне это было безразлично, значит, не сказать ничего. Как человек, воспитанный советской властью и, следовательно, ею же абсолютно развращённый, я никак на это сообщение не отреагировал ибо «милые ругаются — только тешатся!». А в том, что ругаются именно «милые», не было никакого сомнения, поскольку других в правительстве СССР просто не было. Мы немножко выпили с Джоном, а потом он пошел спать, а я пошел дальше тусоваться.

Уж не помню, каким образом мы все (НАИВ) состыковались, по-моему, это произошло на квартире у Маши Земской, но факт остается фактом: я, Макс и, то ли Шура, то ли Майк Полищук, оказались у Белого дома. Там всё было так, как в последствии это показывали ведущие телеканалы мира. За исключением одного: люди двигались в нормальном темпе, а не в замедленной съёмке, как в телеке. И никакой трагической музыки за кадром, поскольку кадров ещё не было, и волшебная сила телевидения ещё не была применена по отношению ко всем этим несчастным людям, собравшимся на площади и тупо верящих, что они присутствуют при великом акте творения новой русской демократии.

На самом деле не было там никаких танков с дулами, развернутыми в сторону митингующих. Не было в толпе злых и коварных шпионов — пособников красно-коричневого фашистского режима, не было и маньяков-садистов КГБистов, которые снимали на скрытые кинокамеры наиболее активных участников акции. А были там всякого рода провокаторы с мегафонами (эти периодически выкрикивали дебильные лозунги) и толпа, которая в эту галиматью верила. В основном, присутствовали люди среднего и пожилого возраста, принадлежавшие, судя по одежде, не к самым богатым слоям населения. Хотя, попадались и молодёжные группы. Эти пришли, как и мы – потусоваться.

Я помню костёр (протестующие жгли костры), вокруг которого сидели анархисты и панки. В остальном же всё напоминало светлый праздник весны Первомай, с той только разницей, что лозунги, звучащие в августе 91-го у Дома Правительства, с точностью до наоборот были похожи на своих старших братьев родом из далекого 17-го.

Мы довольно долго и бестолково бродили в толпе, периодически встречали знакомых, обменивались впечатлениями и вообще развлекались во всю. Во всяком случае, мне не было скучно. Такое со мной случилось в первый раз, и я анализировал свои ощущения.

С одной стороны, это было замечательное чувство вседозволенности, с другой, — понимание того, что никто и никогда в этом мире не выпустит ситуацию из-под контроля и если ты выебнешься не по делу, то тебя будут потом долго и больно ебать. Я имею в виду власть имущих. Наверное, нечто подобное должны были испытывать средневековые католики в отношении своего бога после введения в свободную продажу индульгенций.

Мы поднялись на ступени Дома Правительства (тогда он ещё не был обнесен трёхметровой решёткой) и посмотрели вниз. Зрелище, скажу я вам, было и впрямь захватывающим. Помесь кадров из телепередач про Чилийские беспорядки и чёрно-белые хроники времён фашистских митингов в Германии — вот, что больше всего напоминала эта сцена. Да и масштаб происходящего впечатлял.

Многотысячная толпа под ночным дождливым небом, невнятные призывы искажённых мегафонами голосов, костры на фоне многоэтажных домов в центре огромного города, всё это отправляло лично меня на тысячу лет назад, в те времена, когда наши предки, дикие племена, сжигали города-оплоты цивилизации, то-то им было заебись!

Конечно, это эмоции, усиленные алкоголем и тёмным временем суток, но пофантазировать на эту тему и хоть на секунду вообразить себя причастным к тотальному разрушению и осквернению святынь нескольких поколений совков было приятно.

Мы бы так и ходили-бродили бесцельно по площади и, скорее всего, уехали бы домой допивать, не повстречав в какой-то момент Руслана Мирошника. Того самого — из «S.N.C.». Он сразу нас узнал и тут же сказал:

— О! Бля! НАИВ! Вы тут в полном составе?

— Нет. А что?

— Есть охуенная тема — сыграть прямо здесь и прямо сейчас. Аппарат мы привезём!

— !!!!!!!!!!!!

Макс выдвинулся за своим басом, я за гитарой. С остальными мы созвонились, и вскоре вся группа была в сборе. Через некоторое время всё необходимое было доставлено и Русланом Мирошником. Мы, было, обрадовались, но как выяснилось, рано. Для начала микрофоном завладели всякого рода бабки и дедки. Они несли полный бред и все, как один, постоянно спрашивали, каждую минуту в микрофон:

— Меня слышно?

Все выступления ораторов были похоже друг на друга как две капли воды. И всё это продолжалось часа три, не меньше! Не обошлось и без курьёзов: пьяный Мирошник, которые выполнял обязанности конферансье и приглашал к микрофону очередного борца за демократию, увидел поднимающегося к нему по ступеням Мстислава Ростроповича, и спьяну, перепутав всё на свете закричал в микрофон диким голосом, тыча пальцем в сторону музыканта:

— Ура! Михаил Сергеевич Горбачев тоже с нами! Поприветствуем!!!

И зааплодировал. Толпа взревела от восторга и вся подалась вперед, желая увидеть виновника торжества. Но к её великому разочарованию пред ней предстала невзрачная фигура старичка в очках. Уж почему Мирошнику привиделся Горбачев, история умалчивает, но получилось неловко. Впрочем, все скоро забыли о происшествии, поскольку ораторы сменяли друг друга поминутно и уже новые страсти начали владеть нашими несчастными митингующими.

Интересно, почему никому из них не приходила в голову мысль о том, что, если бы было надо, то захуячили бы нас всех ещё на подходах к центру города? Что власть, просто не допустила бы телепризывов к москвичам идти к дому правительства и отстаивать там демократию. Что всё это было не что иное, как отвратительно поставленный фарс, где в антрактах наливают желающим дешёвую водку. Одним словом, презентация нового альбома Борика Эльцина прошла на высоком уровне.

Наконец, народные мстители выдохлись, и уже абсолютно не владеющий собой Мирошник объявил о начале концерта. Он кричал пьяным голосом:

— А теперь, друзья мои, поприветствуем музыкантов, которые пришли, чтобы вас поддержать в тяжёлые для всех нас минуты!

К публике вышли МИСТЕР ТВИСТЕР, которые тоже оказались в эти «роковые и судьбоносные минуты в гуще политических событий». Они отыграли полный сет, и настала наша очередь. К этому моменту уже начало светать, и дождь лил не переставая. Мы вышли, Чача крикнул, что мол «Ельцина на хуй!». Группа вступила, отыграла полпесни и из-за дождя провода замкнуло. НАИВ как всегда гордо покинул сцену.

Вот, собственно, и всё, чем мы смогли помочь «заре новой жизни».

Через несколько дней, (уже после завершения всех событий) на ступенях Дома Правительства прошел концерт под названием «Рок на баррикадах». Он транслировался в прямом эфире по центральному телевидению на всю страну. В нём принимали участие кто угодно, но только не непосредственные участники той ночи. А диктор за кадром всё твердил, что «уважаемые телезрители, вы видите эксклюзивные кадры. Все те музыканты, что не убоялись пушек и танков и отважно играли ночью для митингующих, не щадя живота своего, снова перед нами, но уже в качестве победителей!». Самое смешное заключалось в том, что не было там ночью у белого дома ни ЭСТ, ни АЛИСЫ, ни, тем более, ДДТ и прочей пофакоты, которая только на словах находится в оппозиции всем и вся, а на самом деле только денюжки считать умеют…

Книгу «Наив»: история группы в фотографиях» можно приобрести здесь.