Премьера на Sadwave: «ПФКБ» «Ракеты красных землянок»

Sadwave c гордостью представляет второй альбом «Панк-фракции Красных бригад» «Ракеты красных землянок». Мы встретились с музыкантами «ПФКБ» за кружкой пенного и обсудили с ними проблемы рабочих, художников и анархистов, а также выяснили, почему новый альбом группы получился таким разношерстым и непохожим на предыдущий.

Фото: Евгения Зубченко

Скачать «Ракеты красных землянок» одним архивом можно здесь и здесь (бесплатно).

Беседовал: Максим Подпольщик
Фото: Полина Рихтер

Ваш новый альбом отличается от предыдущего в первую очередь стилистическим разнообразием – песни стали

сложнее и не такими прямолинейными по звучанию, как на «Песнях для Маргариты Кагол». Вы сознательно к этому пришли или так вышло случайно?

Вова Айгистов (вокал): Это Джон потому что (Джон Куковеров – участник IHNABTB, иногда играющий в «ПФКБ» на гитаре – прим. Sadwave), он принимал в этом альбоме большее участие, чем раньше. Мы все любим группу Can. На этой записи дохерища гитар, и мы дали Лёне примочку «дилей». Процесс сочинения песен, конечно, проходил мучительно, но об этом никто не знает, кроме меня. Запись далась нам не легче — возникали палки в колесах, Тима чуть не отрубил себе палец…

Тимофей Разинков (барабаны): Я рубил дрова, меня отвлекли, я въебал себе топором по сухожилиям и заработал открытый перелом. Три недели — и я начал играть гораздо лучше, чем раньше (смеется).

Леня Тришин (гитара): Я много работал, и поэтому записываться приходилось урывками. Вова вон тоже некоторое время пролежал в больнице.

«Ракеты красных землянок» как будто составлен из разрозненных фрагментов, как сборник, причем, такое ощущение, наполовину концертный – между песнями слышны ваши разговоры, явно не предназначавшиеся для записи.

Вова: Пусть так и будет. Нам это не мешает, даже придает живости.

Леня: Так получилось, что удачных сессий было две, а всего их было штук двадцать. Собственно, альбом состоит из песен, записанных во время этих двух сессий. Еще, правда, была третья, финальная, на ней Вован с Джоном вдвоем записали несколько песен дома и добавили их на альбом.

Вова: Эти партии [из третьей сессии] возникли из акустических концертов, которые играли я, Джон и Матвей. Джон сочинял акустические номера, и мы решили их вставить в основной альбом, поэтому он звучит сложней, чем предыдущий.

Тима: Не сказал бы, что он звучит сложнее. Мы его не задрачивали, все получилось само собой. Не было мыслей, знаешь, мол, давайте тут такой соляк вставим, а тут – сякой.

Вова: Предыдущий альбом мы записали за 2-3 часа, взяли и сыграли. По несколько дублей, хоп и все. А тут пришлось все долго репетировать, прежде чем записать. По поводу идеологической составляющей мне бы тоже хотелось сказать, что на первом альбоме было много школьного и неосознанного, злого умысла с моей стороны, максимализма и панковской агрессии. А на этом альбоме я уже проработал семь лет [инженером в конторе], и мне все эти мудаки-начальники, которых я ненавижу, они настолько меня затрахали, что в текстах стали появляться уже конкретные намеки на то, что этих людей надо убивать.

Вова Айгистов (вокалист «ПФКБ»)

Я хотел к этому подвести — на дебютном альбоме много песен, так скажем, исторического харакетра, либо про наркотики и алкоголь. А тут уже такое ощущение, что для вас на первый план вышли социально-бытовые проблемы.

Тима: Не знаю, насколько мне правильно говорить за Вову, но алкоголь и наркотики наоборот усугубили запись это альбома, из-за чего мы так долго его и делали. Меньше этих вещей не стало, напротив, угара стало больше.

Вова: Пойду усугублю (уходит за пивом).

До выхода «Песен…» «ПФКБ» были прежде всего арт-группой; вы участвовали в совместных перфомансах с художниками Алисой Йоффе, Денисом Мустафиным, Антоном Николаевым и другими. А потом внезапно стали полноценной музыкальной группой. Как произошла эта трансформация?

Тима: После концерта в «Диге» в подвале Политеха мы начали играть совершенно иначе. Перформансы закончились и начался панк-рок, когда Мустафин начал рубить стену топором на концерте.

Матвей Гайдуков (бас): Переход от перформансов к панк-року начался, когда Тима принес нормальные барабаны и начал на них играть.

Тима: До «ПФКБ» я полгода играл в «Аркадии Коце», впервые тогда сел за барабаны. А потом Мустафин говорит: «Давай играть с нами», я начал слушать панк-рок, шарить в музле гораздо больше, ну и вот.

«ПФКБ» как арт-группа, Айгистов, Мустафин, Николаев (2013)

Леня, а ты как присоединился к «ПФКБ»? Мне казалось, что к панк-року ты имеешь непосредственное отношение (Тришин играет на барабанах в oi-команде «Учитель труда» – прим. Sadwave), а к арт-среде – как минимум, не настолько.

Леня: Это ты меня плохо знаешь. Все получилось так, я переехал из Питера в Москву, был потерянный, не знал куда приткнуться. Меня позвали друзья выпивать во дворике в Москве, собралась большая компания, так я познакомился с Мустафиным и Вовой. Позже я случайно попал на их концерт в «Паросе» (конспиративное полукафе-полубарак; вас обслуживает кандидат биологических наук Жанна Христофоровна – прим. Sadwave). Я пришел туда по своим делам, в «Паросе» арт-богема заседает, Вова под гитару поет, думаю: «Во дела». И тут я слышу разговор Вовы и Мустафина о том, что гитарист или кто-то там из «ПФКБ» не может поехать в Чехию, и я такой сразу: «А у меня есть гитара и загранник!».

Вова: И он такой говорит: «А я могу поехать». С тех пор у нас есть гитарист.

Леня: До «ПФКБ» я не играл в арт-бандах, мне был непонятен механизм их функционирования. Потом появился Тимоха и начал играть ровный ритм, и я такой: «О, что-то знакомое, с этим можно работать».

Вова: С тех пор мои мучения с арт-проектами закончились, и началось все, о чем я мечтал — концерты в клубах, на стадионах, поклонницы, наркотики, пьянство и больницы. Ну и мы никогда бы не записали альбом, если бы не образовался такой состав, как сейчас; если бы Леню не подкупила Чехия.

Леня Тришин (гитарист «ПФКБ»)

Матвей, а ты откуда будешь? Из арт- или панк-тусовки?

Матвей: Мне один друг сказал, что Вован с Мустафиным что-то там играют. Мы с ними познакомились в ЦДХ на какой-то арт-как-всегда-чего-то-там-выставке, где Укроп («Политзек») играл акустический сет. Там проходила какая-то акция, связанная с Болотной. Навальный начал выступать, и мы с другом придумали стихотворение: «Путин с Навальным братья навек, медленно чахнет простой человек». Мы решили замутить акцию, в рамках которой хотели пойти с таким плакатом на Красную площадь. Нас раздражало, что Навальный начал зарабатывать себе очки на истории с шестым мая, и я подумал, что надо с Мустафиным это все обсудить.

У «ПФКБ» как у арт-группы и как панк-команды наверняка были разные задачи?

Вова: У «ПФКБ» всегда была одна задача, эту задачу я объяснял Денису и Антону [Николаеву], хотя они и не умели играть на музыкальных инструментах. Я говорил им, что нам нужна политорганизация для бедняков, которая могла бы поддерживать культуру, давать бесплатные концерты, но при этом не быть такой, как «Аркадий Коц». Одно дело содержание, а другое форма. У нас с ними может быть похожее содержание, но форма различия. «Аркадий Коц» — это меньшевистская группа.

Как сочетается ваш левый настрой и нацеленность на рабочий класс с вовлеченностью в арт-богему? Бедняки, о которых ты говоришь, наверняка имеют большее отношение к рабочему классу, чем художественная среда, из которой выросли «ПФКБ». Каким образом эти две сущности в вас уживаются?

Вова: Никому из нас наш левый вектор не мешает работать и дружить с художниками, мы не считаем художников плохими людьми. Они нам помогают – Алиса Йоффе нарисовала нам баннер, а Лиза Рукавишникова – обложку.

Леня: Среди художников могут быть плохие люди, и они могут делать плохие работы или выставки. Практически никто из художников не относится к себе просто, они требуют к себе отношения как к творческой единице, как к некоей величине. Такие ребята меня и вымораживают. Я, например, ни разу не видел работ художника по фамили Петук, но видел его на улице — человек ходит в маске зайца и с укулеле. Сразу видно, что он очень серьезно себя воспринимает, как некий неебаться арт-пиздец.

Вова: Кстати, Джон, полноценный участник нашей группы, который сводил наш второй альбом, он является художником 10 лет.

Леня: И при этом он классный художник, у них, у этой тусовки IHNABTB и «Еликука», очень простое отношение к себе, они делают классное искусство без этой ебучей претензии. Я периодически халтурю на открытиях выставок, на фуршетах, и вижу, что висит десяток работ очередной бездарности, собираются люди, бомонд, все ходят, смотрят и виновник торжества ходит с таким видом, что мир перевернул, что-то невероятное сделал, требует уважения к своему художественному подвигу, и это дико скучно, конечно. Высаживает, что критерием успешности в худсреде стал тот факт, продаешься ты или нет. Ходит такой анекдот: встречаются два художника и спрашивают друг у друга: «Ну что, продал что-нибудь?». Других тем у них как будто нет.

Кстати, когда вы играли год назад в галерее «Триумф» на выставке Алисы Йоффе и Игоря Мухина, я был шокирован, увидев над входом в зал, располагавшимся в трех шагах от Кремля, портрет Вовы размером 5х5 метров и столь же гигантские фотографии других участников «ПФКБ», поверх которых висели маленькие снимки Мамонова, Цоя, Шумова и других рок-героев 1980-х. У вас нет ощущения, что вас подняли на знамя помимо вашей воли?

Вова: Ну я не знаю. Я считаю, что выступление в галерее «Триумф» было одним из лучших в истории нашей группы. Все, что было вокруг него, никто с нами не согласовывал.

Матвей: Это был символический захват пространства.

Вова: На Мухина надо было наехать, и не надо было меня на входе вешать, это все было ужасно и отвратительно. Концерт был крутой, но я что могу сказать? Могу сказать, что Цоя я слушал, Цоя уважаю, но ненавижу Мамонова и Гребенщикова. Я люблю Арину Строганову (участницу «Соломенных енотов» – прим. Sadwave), у нас даже песня есть про нее.

«ПФКБ» в галерее «Триумф»

Бывшая политзаключенная Лариса Романова в курсе, что вы поместили ее фото на разворот альбома?

Вова: Конечно, в курсе. Меня всегда поражало, что такая хрупкая женщина смогла столько выстоять, я прочел все ее письма, она сидела вместе с дочерью и продолжила бороться, оказавшись на свободе.

Леня: Я считаю, что тусовка анархистов в 90-х была реально клевая, они все были умные, незашоренные и были готовы на шаг, это не анархизм конца нулевых, где радикальная акция — это пошизить в колонне на Первомае. Сейчас я не очень представляю, что там происходит, но вижу, что борьба идет в основном в Интернете, нет оголтелых чуваков.

Матвей: Все занимаются какой-то деятельность такого рода на своем месте, просто у нас как коллектива лучше всего получается играть музыку.

Леня: В 90-е была мощная волна, пассионарная, куча движух, в нулевые по сути тоже. В десятых годах ничего нет, только вичхаус. Это самое яркое, что произошло за последнее время, и то, яркое довольно условно. Я и сам удивляюсь, что не появляются новые Питы или Укропы, раньше раз в 10 лет появлялись новые чуваки и начинали ебашить свою тему, а тут как-то это… пусто.

Матвей: А как же эта Изабель (Магкоева – прим. Sadwave)? Я видел на каком-то сайте список 20 самых влиятельных россиян до 30 лет, и она единственная, кого я там знаю.

Вова: Да она тоже меньшевичка.

Матвей Гайдуков (басист «ПФКБ»)

Вы видите проблему в том, что сегодня панк-движуха не такая яркая и опасная, как 7-8 лет назад? У многих хардкорщиков нулевых была сверхзадача перевернуть если не мир, то, как минимум, собственную жизнь. Есть ли сверхзадача у «ПФКБ», не считая записи музыки и концертов?

Тима: Все зависит от условий. Во времена условного Пита (экс-вокалиста «Проверочной линейки», политического беженца и журналиста — прим. Sadwave) самой популярной субкультурой в Москве была боны, и сверхзадача была противопоставить что-то им, а сейчас все ни о чем.

Вова: У нас тоже есть сверхзадача, мне кажется, мы одна из немногих достойных групп. Чтобы делать что-то серьезное нужная какая-то организация, нужна организация рабочего класса.

Вы хоть раз выступали перед настоящими пролетариями? Рабочими?

Вова: Большая ошибка считать, что рабочий класс сейчас – это исключительно слесари, токари, фрезеровщики и так далее. Люди рабочего класса сегодня — это люди наемного труда; работники офиса, уборщицы, консультанты. Продукт труда поменялся и рабочие поменялись. Мы выступаем ради людей, над которыми висит закабаление начальства. Мы играем для угнетенных.

Тима: Судя по концертам, они нихуя не угнетенные. А так посмотреть — и кокаин нюхают, и на тачках ездят, у них все нормально. А угнетенным похуй на панк-рок.

Леня: Я вот работаю с рабочими, им до пизды панк-рок, я им показываю какие-то видосы, они такие: «Да, прикольно», но не более. Есть момент, что их угнетают, премию урезают квартальную, но никто не чешется. Среди огромного коллектива рабочих есть один чувак, который мутит воду, воздействует на начальство, мутит профсоюз, но он не слушает панк-рок, он слушает какой-то типа фанк и курит гашиш. Рабочие не особо любят бунтовать, у меня знакомый занимался организацией профсоюзов, ездил по заводам и охуевал — людей загоняют в кабалу, штрафуют, у них хуевые условия труда, и ты приходишь и говоришь: «Давайте мутить профсоюз, если у вас появится профсоюз, это будет инструмент давления на начальство, вы сможете отстаивать свои права, получать больше денег и меньше работать». Но всем до пизды, они боятся потерять то, что есть. Они как бы сейчас в хуйне, но хоть в какой-то, если они теряют эту хуйню, то все — пизда. В принципе, бунт против начальства в больших компаниях довольно чреват. Если ты чувак из низов и начинаешь мутить профсоюзную движуху, то более высокое начальство понимает, что сначала ты гасишь локально начальство, а потом доберешься и до высшего. Поэтому самые главные боссы всегда стоят на стороне локального начальства. Когда один человек что-то делает, его просто давят. Остальные ссут, так как у всех дети, тачка в кредит, собака.

<br /> Возможно, наиболее социально значимое выступление «ПФКБ» — концерт против сноса завода «ЗИЛ»

В таком случае, нет ли диссонанса между вашей «пролетарской» концепцией и тем, в чьих сердцах ваше творчество находит отклик?

Леня: Я не знаю, в чьих именно сердцах этот отклик возникает. Думаю, его сложно спрогнозировать. Мы же не думали, когда писали альбом, что запишем песни и перевернем мир, и все пойдут на Кремль. Я когда-то играл в группе Change The World Without Taking Power, там была сверхзадача и концепция; музыкальные речевки, пропагандистский коллектив. Тем не менее, мир не изменился, группа распалась, но на ее концертах знакомились люди, мутили свои проекты, вдохновлялись чем-то. Если ставишь сверхзадачу записать альбом и изменить мир, начинаешь серьезно относиться к себе и к творчеству, то почти наверняка попадешь в стан этих художников с укулеле. Типа я изменил мир, а люди не поняли. Это же полная ерунда, даже если люди пришли и тусанули на концерте — это уже круто.

Вова: Я бы хотел, чтобы бедняки имели свою культуру, чтобы у них была группа, на которую они могли бы прийти и послушать.

Матвей: …например, на фестиваль «Форма» за 450 рублей.

Вова: В любом случае, наши записи по форумам и прочим интернетам распространяются не для богатого сословия, они такое слушать не могут; говорят, что говно и некачественная запись.

Леня: Происходит определенное встраивание. Это как на Sex Pistols сначала ходили нарки и уебки, а спустя 30 лет к ним на концерт приходят уважаемые люди на машинах и тусуются с кокаином.

Вова: Я не понимаю, как мои тексты могут воспринимать богачи.

Тима: У меня один чувак знакомый спрашивает как-то: «Что такое рексетин?». Он работает грузчиком. Это я к тому, что не только богачи не воспринимают наши тексты, но и многие другие.

Леня: Мне тут пришла в голову мысль, почему богатые люди слушают панк-рок и прутся, а бедные — песни о богатых. Просто у последних нет богатой жизни, но они хотят, чтобы она была. Так и кто-то из богатых хочет, может, порой чекушку в маршрутке распить, а нельзя. Это тоска по тому, чего у тебя нет.

Вова: Тоска по родине!

Леня: У богатых нет родины!

Вова: Но мы все стараемся распространять музыку среди и через леворадикалов, чтобы леваки нас более-менее слушали (общий смех).

Тимофей Разинков (барабанщик «ПФКБ»)

На многих ваших концертах Вова не мог петь. Зрители расстраивались — они приходят, а вокалист на ногах не стоит. Что планируете с этим делать?

Вова: Я не смогу, не смогу с этим справиться. Я предлагал Ленчику взять нового вокалиста.

Леня: А я предлагал Вовчику вместе зашиться. У нас было много разговоров на эту тему. Одной из идей было накормить его чем-нибудь интересным на какой-нибудь даче, чтобы Вове расхотелось пить водку раз и навсегда.

Матвей: Во время гастролей это особенно неприятно. Понятно, что люди ждали, а они приходят и видят, что творится пиздец. Это очень неприятно.

Тима: Да ладно, многим это нравится. После выступлений они подходят и говорят: «Бля, это охуенно, вы круто сыграли». А ты такой думаешь: «Ну хрен знает».

Леня: Многим нравится бухущий Вова, к нему на концертах подходят телки и говорят: «Вова, ты такой клевый и искренний». А потом, когда Вова уже с ног валится, они куда-то моментально исчезают.

Леня, ты говорил, что у вас есть краут-роковый сайд-проект?

Леня: Мы записали несколько психоделических треков, в альбом они не вписываются, и мы хотим издать его под вывеской «ПФКБойс», как сайд -проект. Вован там даже кричит что-то на английском.