«Песни в пустоту»: «Последние Танки в Париже» и Леха Никонов

За день до выхода книги Александра Горбачева и Ильи Зинина об андеграунде 90-х и за два до публикации нового альбома ПТВП Sadwave представляет отрывок из «Песен в пустоту», посвященный Лехе Никонову и его группе.

Текст: Илья Зинин, Александр Горбачев

Вообще-то я поэт, а музыкант — это просто
побочный эффект текстового драйва.
Леха Никонов
(из интервью для фэнзина
“Генитальный ящур”, 2001 год)

Так хотелось все назвать
Пистолетом у виска,
Так учились умирать
От плохого порошка,
Даже если все фигня
Пусть кричит из пустоты
Поколение огня, поколение воды!
“Последние Танки в Париже”,
“Поколение огня”

Маленький, душный, до отказа забитый петербургский клуб. В воздухе витает агрессия и накурено — хоть вешай топор. На невысокой сцене с трудом умещается четверо музыкантов. В центре — стильно одетый худощавый парень с подведенными глазами: в одной руке — пачка бумаги, другая летает туда-сюда в отчаянных жестах. В микрофон летят стихи — громкие, уличные, плакатные, неполиткорректные, не признающие запретных тем; их автор заметно шепелявит — но это отчего то только добавляет ему харизмы. Секс, наркотики, политический протест, и в то же время нет-нет да и проскользнет беззащитная любовная лирика. Музыканты молчат. Публика не двигается. Дочитав стихи, парень швыряет листы в зал, барабанщик щелкает палочками — и начинается громкий животный панк-рок на запредельных оборотах, который немедленно заставляет людей, только что стоявших не дыша, схлестнуться в жестком слэме. Звук ужасный, поэзии, которой вокалист по прежнему расстреливает зрителей, почти не разобрать, но дело не только в ней — в том электрическом шквале, который производят четыре человека на сцене, есть ярость, есть секс, есть безапелляционная молодая энергия, короче говоря, есть все то, что растерял русский рок по дороге во времена новой стабильности, — и все то, к чему так стремился подпольный русский панк.

Так сейчас выглядят концерты группы “Последние Танки в Париже”. Так они выглядели и пятнадцать лет назад — разве что худоба их лидера, создателя и мятежного идеолога Алексея Никонова (которого все и всегда называют исключительно Лехой) тогда была еще более болезненной. “ПТВП” заново раздули тот огонь, в котором горели люди, населявшие клуб “Там-Там”, — и парадоксальным образом сумели сохранить его в себе и в новые времена, когда самосожжение было негласно признано не самой продуктивной рыночной стратегией. Как и в случае с “Химерой” (а Леха Никонов в некотором метафорическом смысле осознанно примерил на себя фартук, что остался бесхозным после самоубийства Эдуарда “Рэтда” Старкова), название этой группы оказалось пророческим — они и правда напоминают последний боевой отряд, не желающий сдаваться, когда все мирные соглашения уже подписаны. “ПТВП” дерзко и неудобно воплощают в жизнь дух 90-х наперекор официальному мифу — мол, то были времена безнадежные, бедные и пустые. “ПТВП” и лично Никонов — это вообще явление дерзкое и неудобное. Русский панк-хардкор всегда пестовал свою замкнутость, целенаправленно варился в собственном соку, как будто боясь, что внешний мир может попросту не услышать и не воспринять все их громкие лозунги и праведные слова, а Никонов и его группа нагло распахнули субкультуру, открыли жанр для новой аудитории, показали, что не обязательно быть “своими”, чтобы оставаться самими собой, сумели вместить во все те же три безошибочных аккорда и наследие футуристов с обэриутами, и “Марш несогласных”, и смертную любовь. И более того: Никонов почти каждым своим шагом раздвигал границы возможного и расширял территорию внимания, как бы реализуя на практике тот нехитрый, но редко трактуемый буквально тезис, что панк — это не о правилах культурного поведения, но об их нарушении. Он врывался в поэтическое сообщество, якшался с интеллектуалами-электронщиками, рэперами, металлистами и коммерческими рок-звездами, даже сочинял оперы и спектакли, которые ставили в филармонии; он постоянно перешагивал через себя, балансировал на грани — и, видимо, ровно поэтому сумел сохранить верность себе.

История “Последних Танков в Париже”, как и все остальные в этой книге, — это тоже сюжет про выживание назло, поперек, вопреки. Просто у этих — получилось.

***

А начиналось все в том же Выборге, из которого когда то сбежал в Петербург будущий лидер “Химеры” Эдик Старков. В том же — но уже другом: если в конце 80-х в Выборге, как и в любом другом провинциальном городе на краю империи, чувствовалась растерянность, то к середине 90-х в образовавшейся пустоте возникла новая суровая жизнь. Выборгу тех времен еще очень далеко до будущего второго места на конкурсе “Самый благоустроенный город России” — множество предприятий обанкротились, дома стояли пустыми, город заполонили наркотики, те, кто их продает, и те, кто их покупает. Шатаясь по дворам и подъездам, встраиваясь в нелегальную экономику и постигая на своей шкуре законы обновленной реальности, впитывал в себя опасную уличную энергию и поэт Леха Никонов. Правда, тогда он еще сам не знал о том, что он поэт. Тогда — до знакомства с Эдиком Старковым, уже к тому времени превратившимся в Рэтда, — он вообще многого о себе не знал.

Алексей Никонов
лидер группы “Последние Танки в Париже”, поэт

Я жил в провинции, но был в той среде своего рода enfant terrible. Мне было сложно, потому что я не был боксером, — приходилось втирать всякую лабуду, просто чтобы меня слушали. Я был умником во дворе. Читал стихи всякие смешные или рассказы там. Потом стал продавать фуражки и траву. И до двадцати пяти лет мне казалось, что все идет своим путем. Я слушал Майкла Джексона, Secret Service, а рокеров считал чмошниками. Но они и были чмошниками! В рокеры шли — по крайней мере в провинции — люди, которые не могли себя выразить в чем то нормально. Брали в руки гитары, что-то пели и говорили тем самым, может быть, самим себе, что они чего-то в жизни добились. После разочарования в русском роке, в таких группах, как “Алиса” и “Кино”, мне это было неинтересно. Моим кругом общения были выборгские фарцовщики и бандиты, а Рэтд был просто знакомым, дружком ленинградским.

Илья Бортнюк
промоутер, директор компании “Светлая Музыка”

Я помню только, что Рэтд как-то сказал мне: есть офигенная группа в Выборге, мои протеже. Не помню, под каким названием они выступали на первых концертах, равно как не помню, произвело это на меня впечатление или нет.

Виктор Волков
музыкант, экс-сотрудник клуба “Там-Там”

Поначалу Эдик Старков играл в “ПТВП” на барабанах. Но тогда времена были — каждый мог в шести группах одновременно играть. Проектов возникало очень много, но не все они преобразовывались в полноценные группы. Я помню Никонова — этот парень был явно со способностями декламатора. Как мне казалось, он очень внимательно присматривался к Эдику, учился у него.

Алексей Никонов
Сначала мы назывались “Последнее Танго в Париже” — я, Рэтд и басист Ухов. Гитарист Бенихаев на репетиции не ездил, он играл очень хорошо, и у нас у всех было тогда странное убеждение, что ему репетировать не нужно. У нас было всего три репетиции в “Там-Таме”. Потом Рэтд предложил сделать концерт, подошел к Севе Гаккелю. Тот спросил: какое название? Рэтд вместо “Последнее Танго…” сказал “Последние Танки в Париже”. Видимо, посчитал, что так смешнее. И мы стали так называться.

Александр Долгов
журналист, экс-главный редактор журнала Fuzz

Само название группы цепляет. Я их запомнил именно благодаря этому. “ПТВП” и “Химера” из одного города, Никонов смотрел на Рэтда как на старшего товарища и идейного вдохновителя. Хотя по музыкальной части они абсолютно разные. Да и по характеру они, как мне кажется, тоже совершенно не похожи.

Алексей Никонов
Когда Рэтд умер, мы не существовали как группа — это был проект, как та же “Егазеба”. Потом появился барабанщик, песни, так и организовались.

Леонид Новиков
экс-редактор журналов Fuzz и Rolling Stone, промоутер, лидер группы Para Bellvm

Кассету “ПТВП” я получил году в 97-м. Ну, там было написано — “Панк-рок-77”, они его и играли. Группа педалировала, что у них когда-то играл Рэтд на барабанах, это было такой рекламной фишкой. В одно ухо влетело, в другое вылетело.

Юрий Угрюмов
основатель клубов “Молоко” и “Цоколь”

В первый раз я услышал “ПТВП” на демо-кассете, которую мне передала девушка из группы “Бабслей”. Честно сказать, мне не понравилось — качество было чудовищное, и понять хоть что-то было крайне сложно. Потом они как-то все-таки к нам попали, и, когда я их увидел на сцене, у меня никаких вопросов уже не возникло. Сразу стало понятно, что это наша группа, что она абсолютно адекватна клубу “Молоко”.

Александр Старостин
лидер группы Theodor Bastard, экс-редактор журнала Fuzz

Как-то раз мы ездили в Выборг выступать вместе с группой “Талонов нет”. Это была такая шумовая формация под руководством Филиппа Волокитина. Волокитин был приверженцем хаотического нойза и считал, что, как только появляется хоть какая-то структура, начинается поп-музыка. Концерты выглядели как будни советского завода по производству женских сапог — кто-то железки пилил, Филипп разбрасывал по сцене какие-то игрушки, и они хрустели у него под ногами. В Выборге мы играли в клубе “Кочегарка”, и там, кстати, я получил первый в жизни свой гонорар. В зале человек двадцать. Звукорежиссер матерится, что с этими он работать не будет, что это за люди вообще — вынесли на сцену кучу мусора. Мы играем, и в какой-то момент нам отрубают звук со словами — мол, а пошли ка вы подальше с такой музыкой. Публика не шокирована, просто равнодушие какое-то. И вдруг подходит парень с горящим взглядом, сумка через плечо, причесочка. Говорит, что он журналист местной газеты, на него глубокое впечатление произвел концерт, и он хочет с нами общаться. Так я с Лехой Никоновым и познакомился — уж не знаю, существовали ли тогда уже “ПТВП”.

Алексей Никонов
Когда я работал журналистом, мы делали что хотели, в том числе критиковали действия и МВД, и местной администрации. Редактор был очень либеральный и позволял это. Кстати, “Выборгские ведомости” были первой и единственной, наверное, газетой, которая напечатала мои стихи. Одна моя статья была про местный клуб — мол, техно умирает… После нее приехали бандиты. Они не разобрались и подумали, что умирает их клуб, что за эту статью мне заплатили денег. В общем, приехали разбираться. В итоге из газеты меня выгнали.

Егор Недвига
бас-гитарист группы “Последние Танки в Париже”

Я в “ПТВП” не с самого начала, до меня там играл бас-гитарист Гриша Ухов. Но через несколько месяцев с ним стали происходить странные вещи — он попросту стал гонять чертей, у него произошел какой-то надлом в психике. Самое интересное, что он не торчал. Он мог, например, начать себя неадекватно вести на ровном месте, делая стойку на голове посреди улицы и говоря: “Вот, наконец-то я вижу мир в его истинном свете! Как здорово!” Всем казалось, что он насмотрелся на Эдика Старкова, потому что Эдик часто подобным образом тоже идиотничал и всех веселил, но у него это получалось естественно, а у Гриши как-то странно. Мы думали, что Гриша переслушал “Химеры” и очень сильно насмотрелся на Эдяна. Стало понятно, что басистом в группе он долго не пробудет. Собственно, он даже не играл толком. У него был очень интересный инструмент: бас-гитара “Урал”, на которой было две струны вместо четырех, на ее деке с лицевой стороны красовалась здоровая надпись “хуй”, сделанная красным маркером. Играл Гриша тоже необычно. У него часто была зажата в правой руке резиновая кость, которую дают собакам, маленьким щенкам, когда у них зубы начинают резаться. Этой костью он фигачил по двум струнам своего “Урала”. Таков был его стиль игры на бас-гитаре. Музыки не было. В первую очередь от этого начал обламываться Леха, ему хотелось, чтобы, несмотря на весь панк-рок, было хоть какое-то подобие музыки.

Алексей Никонов
Мы год добивались, чтобы нас пустили на репетиционную базу. Все знали, что я не умею играть ни на чем, а Бенихаев все ломает. В Выборге была только одна точка, ею заведовали металлисты, и они старались бережно относиться к звуку, притом что все их барабаны стоили копейки. А нам тогда казалось!.. Я на репетиции ходил как на концерты, это было такое удовольствие! Возможность сыграть три песни вживую для меня тогда была круче, чем сейчас сыграть три концерта.

Егор Недвига
Когда Гриша совсем загнался чертями, в Выборге надвигался фестиваль в Анненских укреплениях с очень хорошим аппаратом, его делала группа “ДДТ”. За месяц до фестиваля администратор репетиционной точки, где играли “ПТВП”, сказал: “Парни! Вы можете там выступить”. И Никонов сразу забеспокоился насчет бас-гитары. А я на тот момент играл в другой группе что-то близкое к хардкору. Ко мне подошел Никон — мне это тогда очень странным показалось — и сказал: “Чувак, ты знаешь, что тебе придется у нас на басу поиграть?”. Я счел это чуть ли не наездом, как-то в штыки воспринял и говорю ему: “А с чего ты взял? Я играю в группе, у меня все нормально”. Тогда я в его группу абсолютно не врубался, но мне нравились некоторые Лехины стихи. Он как-то сразу же смягчился, сказал: “Но ты же знаешь Ухова… На “Вояже” очень хочется сыграть, давай, у нас максимум три аккорда, я тебе напишу, сыграем хотя бы пять песен”. И я согласился. Леха на пустой пачке из под “Беломора”, на задней стороне, написал мне некое подобие табулатур. Буквами писал что-то в духе “до-соль-фа — 4 раза”. Я посмотрел на них, поиграл пару раз дома. Так и состоялось наше первое выступление. Правда, не без треска. На второй песне, где был припев “Я голосую, выберу сам, пулю — буржуям, веревку — ментам” нам сразу же убрали весь звук и сказали до свидания. А потом мне стало интересно, так это все и покатило. Мне нравилось, как играл тогдашний барабанщик, а наш первый гитарист Коля Бенихаев вообще был в своем роде гением. У него не было музыкального образования, он даже гитару плохо умел настраивать. Он играл по наитию, но так круто, что мы от этого совместного звукоизвлекательного симбиоза охреневали, нам хотелось играть постоянно.

Алексей Никонов
В первые годы существования “ПТВП”, с 97 го по 99 й, люди приходили на концерты слушать игру Бенихаева, а не меня.

Денис Кривцов
барабанщик группы “Последние Танки в Париже”

Про “ПТВП” ходило много легенд, в основном связанных с наркотиками. Про их гитариста Бенихаева, который в итоге от передозняка кинулся. Я был на концерте, где они выступали втроем, без гитариста, на гитаре играл Никонов. И Леха со сцены говорил, что они даже не репетируют.

Егор Недвига
С репетициями нас душили. В тот момент в Выборге была одна репетиционная точка, а групп было немерено — как правило, они состояли из школьников с богатыми родителями, которые давали деньги на репетиции. У нас денег не было. Мы репетировали бесплатно, втихаря, это происходило по знакомству. Мы могли угостить “синькой” заместителя администратора базы, и он нас пускал порепетировать на два часа.

Денис Кривцов
В городе было реальное музыкальное движение. Был и панк, и металл, и хип-хоп… Это не переросло во что-то серьезное только потому, что, кроме одного клуба, в Выборге играть было негде. И все эти группы в итоге просто прекратили заниматься музыкой. Мне тогда было лет двенадцать. И мне все очень нравилось. Я тоже решил заниматься музыкой, внедрился в тусовку, сделал группу “Свиньи в космосе” и стал играть в ней на барабанах. Мы были первой группой в городе, представь себе: на сцену выходят мальчики, а в зале все старше. Однажды “Свиньи в космосе” поехали вместе с “ПТВП” играть в Петербург — и это было настоящее сумасшествие. Два с половиной часа на электричке, и вот мы прибываем на Финляндский вокзал. А мне-то всего тринадцать лет, я ничего толком не понимаю, но приезжаю играть в клуб! И играю на одной сцене с группой Spitfire, на концерты которых хожу до сих пор. Оказаться в таком возрасте в этом движении, участвовать в нем — это была фантастика. В общем, я играл в своей группе, но в какой-то момент мне позвонил Леха Никонов, предложил поиграть с ними, потому что у их барабанщика были какие-то проблемы. Так и играю до сих пор.

Егор Недвига
В маленьком Выборге это было какое-то черноземное время. К примеру, в течение двух недель могло появиться три новых коллектива, а четыре группы, которые появились три недели назад, — распасться. Играли все подряд, от русского рока до металла. Вся эта тусовка относилась к нам негативно. Из-за взглядов Никонова, из за того что он мог прямо сказать человеку, что о нем думает, Леху все ненавидели и считали выскочкой, чуваком, который выебывается. А моя идея была простой — мне очень хотелось играть. Поначалу я только от этого получал оргазм. Мы с Лехой много спорили и даже ругались: ему хотелось делать остросоциальные, прямые и минималистичные панк-рокерские боевики двухаккордные, обличающие власть, а мне, наоборот, хотелось больше пытаться раскрыться в музыкальном плане. В те годы я в любую свободную минуту брал бас и тренировался, мне хотелось научиться передавать свои чувства посредством музыки. Рамки панк-рока меня очень сильно обламывали, и у нас были жаркие споры. Но со временем мы пришли к какому-то симбиозу. Сейчас у “ПТВП” есть и острая социалка, и просто хорошие песни.

Денис Кривцов
“ПТВП” были главной группой в городе. Они были впереди всех на несколько шагов. Каждый их концерт был событием для тех, кто в теме. “ПТВП”, в отличие от других, сразу начали себя как-то подавать, рекламировать свои концерты.

Андрей Тропилло
звукорежиссер, продюсер (записывал классические альбомы “Аквариума”, “Кино” и многих других), издатель, владелец студии “Антроп”
Приятель позвал меня в Выборг смотреть тамошние группы, в конце 90 х это было. Проходило все это в каком-то странном месте типа бомбоубежища — по крайней мере, двери там были железные. В числе выступавших групп были “Последние Танки в Париже”. А Леха Никонов, когда узнал, что я нахожусь в зале, подошел к микрофону и сказал: мол, мы свое выступление посвящаем Андрею Владимировичу Тропилло. То есть с его стороны была определенная подача. Потом он начал читать стихи, бросать листы под ноги — меня сразу и его манера поведения зацепила, и тексты совершенно нонконформистские.

Михаил Борзыкин
лидер группы “Телевизор”

“ПТВП” я услышал в конце 90 х. И эта группа как раз продолжала наши рок-клубовские традиции. В них есть что-то от Майка в плане работы с текстом — и от Свиньи, чем-то похожа манера держаться на сцене. В те времена мало чего интересного в музыке происходило, и я их сразу для себя отметил. Они разительно и в лучшую сторону отличались от всего тогдашнего панк-рока. Осмысленностью преж-де всего. Никакого поп-панка я в них не заметил.

Денис Кривцов
Я еще не играл, году в 98 м это было. Леша читал свое новое стихотворение, как-то связанное с властью, очень громко, на весь Выборгский замок, который построен в 1293 году. А аппарат для фестиваля поставлял человек, который мешал всему движению развиваться. И он страшно не любил, когда происходит что-то такое, что выбивает мероприятие из чисто развлекательных рамок, когда возникает какой-то конфликт. Он сказал ментам, которые стояли рядом с ним, а я тоже был неподалеку и все слышал: “Хватит, пора прекращать это дело”. Они вывалились на сцену, скрутили Леху. Мои знакомые девочки тут же зарыдали. А я стою и смеюсь, понимаю, что это прикольное событие, так и долж-но происходить, потому что иначе никто ничего не поймет, все просто уйдут с улыбками с концерта. Естественно, ничего страшного не произошло, Леху провели через толпу, забрали, а потом басист Егор, который тогда работал на телевидении, взял съемочную группу, поехал в отделение, и Леху отпустили.

П.Т.В.П.- «Глаза ментов» (первый концерт в Москве, 2000 год)

Егор Недвига
Я понял, что в этой ситуации только я могу ему помочь. Разыскал в толпе девушку-корреспондентку, которая работала у нас на канале в Выборге. Мы побежали в студию, благо она находилась неподалеку, я взял камеру, она — микрофон, и мы пошли в отделение милиции, куда увезли Леху, прихватив с собой еще человек тридцать, которые были на концерте. По большей части для массовки. Мы сделали вид, что снимаем проблемный животрепещущий сюжет о том, как силовые власти борются со свободой слова, и все такое. В милиции оказалась не дураки — когда они увидели весь этот шухер, камеру, Никонова моментально отпустили. Леха рассказал, что по почкам ему там пару раз заехали и высказали все, что должны были высказать. А потом он сказал мне: “Спасибо, чувак! Я уже готов был уехать далеко и надолго”.

Денис Кривцов
Мне никогда не было страшно — скорее, все эти истории казались забавными. Когда это происходило, я понимал, что делаю что-то стоящее. Я не просто развлекаю людей, это действительно что-то значит для всех.

***

Выборг Эдуарда Старкова был мертвым городом, откуда хотелось вырваться. Выборг Лехи Никонова был городом, из которого в принципе можно было никуда не уезжать — жизнь, в том числе творческая, бурлила и там: группы репетировали, давали концерты, менялись участниками, устраивали скандалы. Другое дело, что музыка вместе с наркотиками (а они неизбежно становились все тяжелее) образовывала замкнутый круг, который легко закручивался в крутую спираль, приводящую прямиком в могилу. На определенном этапе перед “ПТВП” встал выбор не столько карьерный, сколько экзистенциальный. История группы могла закончиться, толком не начавшись, — из за милиции, из за наркотиков, из за банального тупика, в который музыканты неизбежно уперлись бы в маленьком городе, наверняка в конце концов отдав предпочтение более сильным и гибельным средствам, обеспечивающим эскапизм. В какой-то момент стало понятно, что музыка — это в некотором смысле более серьезная штука, чем жизнь, а значит, ее надо фиксировать и распространять. Так Леха Никонов сделал очередной важный выбор — но из его соратников согласиться с ним готовы были не все.

Егор Недвига
В середине 97 го Выборг захлестнула героиновая волна. Настоящая волна. Я очень хорошо помню, как буквально за один месяц толпа беснующихся пьяных гопников в зале вдруг сменилась: три четверти людей стояли с полузакрытыми глазами и “втыкали”, были уторчаны героином. В эту воронку попались многие. Каждый третий, если не второй. В эту же воронку попал и гитарист наш, Бенихаев. Нам казалось, что он непотопляем, он очень долго торчал, видимо, у него были сильные ангелы-хранители, его через такие коряги и огни проносило… Тем не менее закончилось все плачевно в начале 2000 х.

Алексей Никонов
Бенихаев просто убивал группу, а я этого старался не допустить. Например, он проторчал мою гитару. Или как-то мы делали фестиваль с группой Strawberry Jam. И они бросили у нас гитары. А через два дня одна из их гитар пропала. И я сразу же понял, что это Бенихаев. Я ему: “Коля, скажи честно, что произошло”. Он мне: “Ну, Леха, понимаешь… я ее заложил. За десять чеков”. Хорошо, что я знал того чувака, которому он заложил гитару. В тот же день мы приехали к нему с бандитами, с ножом и эту гитару забрали. Ну и так далее. Но он был честный человек и пошел в наркотиках до конца. А я считал, что мой талант не позволяет мне идти до конца, что я должен больше делать стихов и песен, чем торчать на героине.

Денис Кривцов
У меня была своя тусовка — дворовая, из которой сейчас жив только один человек, и то он только что вышел из тюрьмы. А было человек тридцать. В принципе я понимаю, что примерно то же самое происходило в каждой тусовке. Большая часть торчала. Но вся проблема в том, что они торчали не потому, что торчали, просто делать было нечего. Многие играли музыку, и это занятие могло для них что-то изменить, понимаешь? Но было плохое отношение к музыкантам, не было возможности показать то, что ты делаешь. А какой противовес этому? Сидеть и торчать.

Алексей Никонов
Я бросил продавать траву и пытался слезть с героина. Наш басист чертил по полной, бегал по лесам, извивался в церкви. Наш гитарист торчал на героине. Поэтому мне пришлось срочно искать вменяемого басиста и брать гитару самому — я хотел играть рок. И мы записали “Девственность”. Из всех альбомов он в наибольшей степени под влиянием “Химеры”. Мы сами записали альбом, сами сделали пятьдесят кассет и сами их распространили.

Егор Недвига
“Девственность” стала для меня первым опытом звукозаписи, пускай и подвального характера. Альбом распространялся только по DIY-сети — благодаря которой о нас и узнали. Сначала появилось некоторое количество песен, которые нам очень нравились, потом мы решили их записать. Но как это сделать в Выборге в 98 м году? Записаться можно было в электричестве только на одной точке в городе, где мы репетировали. Там стояла барабанная установка с заклеенными пластиками, два комбика и микрофон с вокальным предусилителем. Мы попросили администратора помочь с записью. Он отнесся скептически, заявил, что мы к записи не готовы, играть не умеем. И что это пустая трата времени. Этот дяденька был упертым металлистом, хард-рокером, и ему было абсолютно похуй на нашу музыку и на нас, он преследовал только коммерческие цели. Но я стал на него наседать, и в конце концов он согласился. У нас была проблема по части мастер-рекордера — никакого “железа” тогда и в помине не было. Мне повезло, что в тот момент я уже работал на выборгском телевидении. Оно мне тогда помогло вообще во многих отношениях, люди, работающие со мной, адекватно относились к тому, что я музыкант, и давали возможность заниматься музыкой: отпускали с работы, подменяли на съемках и так далее. “Девственность” без выборгского телевидения мы бы никак не записали: там был такой умный кассетный мастер-магнитофон, который оценивал намагниченность ленты, ее характеристики, уровни отстраивал и давал возможность записаться на хромовую кассету. Я взял магнитофон на нашу точку, где был пульт “Электроника” двенадцатиканальный, который сейчас можно увидеть разве что в музее. И вот мы записали альбом живьем на два канала. Никакого наложения и сведения — тогда это было недоступно. Потом мы записали все это на кассеты и начали их распространять. Чуть позже подключился Шарапов со своей DIY-дистрибуцией.

Дмитрий “Шарапов” Иванов
журналист, издатель фэнзина “Ножи и Вилки”, панк-хардкор-активист

В 98-м на каком-то панк-концерте я впервые увидел “ПТВП”, услышал песню “Пулю — буржуям, веревку — ментам” и проникся. Выпросил у них кассету — она называлась “Девственность”, на обложке была голая баба с обертки от туалетного мыла — по крайней мере, мне они так объяснили. А я как раз тогда начинал свой говнолейбл — ну и эту кассету издал. Это была типичная DIY-дистрибуция — в 90 е годы она была мотивирована недостатком информации и желанием к этой информации присосаться. Самый экономически выгодный способ добиться той музыки, которая мне была интересна, на тот момент состоял в обмене кассетами.

ptvp5

***

Это сейчас любая группа может, слегка поднатужившись финансово, напечатать за свой счет тираж компакт-дисков — а многие не утруждают себя и этим: достаточно выложить альбом в интернет и попасть в правильные паблики “ВКонтакте”. Когда “ПТВП” записывали свой первый альбом, все было совершенно иначе: те же CD тогда были никаким не умирающим форматом, но настоящей роскошью. Единственным способом распространить свою музыку для доморощенных бунтарей с гитарами была, как ни смешно, “Почта России”, на базе которой и возникла широкая подпольная сеть самопальной дистрибуции, заслуженно именовавшей себя гордой заграничной аббревиатурой. В некотором смысле это была странная реинкарнация советской сети музыкального самиздата. Панк-активисты из разных городов издавали размноженные на ксероксе фэнзины, в которых обязательно находилось место для рекламы DIY-лейблов и рецензий на их продукцию. Продукция эта тоже была в полной мере выполнена в стиле “сделай сам”: кассеты, в которые вкладывались сделанные на том же ксероксе обложки, содержавшие контактную информацию группы и тексты песен. Активисты, музыканты и просто слушатели менялись кассетами друг с другом, продавали их на концертах, отправляли в бандеролях — при этом принципиально не подразумевая никакой рыночной составляющей: цены на альбомы складывались из себестоимости чистой кассеты и затрат на копирование с пересылкой.

Все это было очень благородно, но сама музыка зачастую была достаточно однообразна — в панк-хардкоре вообще идеологическая составляющая ценилась выше музыки. В большинстве своем альбомы были чудовищно записаны, а тексты песен представляли собой набор штампов, посвященных всевозможным социальным проблемам, вегетарианству, феминизму, антифашизму и прочим идеям, которые, будучи стократно повторенными, превращались уже в пустую декларацию и лишались прикладного содержания. “Девственность”, первый альбом Лехи Никонова и его группы, был во многом похож на своих собратьев — уж во всяком случае, с точки зрения качества записи. Но и выделялась кассета из общего ряда сильно — и с точки зрения материала (тут и оголтелый кавер на мумий-троллевскую “Девочку”, и очень впечатляющий номер “Февраль-98”, в котором уже чувствуется мощь никоновского поэтического голоса), и, главное, с точки зрения репрезентации. К альбому прилагалась написанная Никоновым яркая и веская аннотация, из которой сразу становилось понятно, что на пленке записано нечто большее, чем еще одна группа с привычным набором лозунгов.

Кирилл “Джордж” Михайлов
панк-хардкор-активист, основатель DIY-лейбла “Карма мира Records”, гитарист группы Till I Die.

Мне попала в руки кассета с демо-версией их первого альбома “Девственность” — и у меня сразу возникло ощущение, что группа интересная. Концерты их тогда проходили в основном в клубе “Клим Ворошилов” — это был такой Дом культуры при заводе, где располагалась куча репетиционных точек, ну и концерты проводились. С клубами вообще была напряженка — такой вот панк сырой совсем негде было играть. В тот момент, в конце 90 х, вокруг “ПТВП” не было никакой истерии. Ни репутации, ни девочек этих, ничего. Народу на концертах было мало — но, несмотря на это, они играли с очень хорошей отдачей, прямо с истерикой какой-то. Леха резал себе руки, еще какие-то страшные вещи вытворял.

Илья Зинин
промоутер, журналист, музыкант групп Verba и Kira Lao

Я услышал “ПТВП” в 98 м или 99 м году. Но и до этого по Москве ходили слухи, что в Выборге появилась группа с очень крутыми текстами и безумным вокалистом. Они должны были играть в Питере, на панк-хардкор-фестивале, который собрал несколько десятков групп из Москвы, Питера и Минска, и я задался целью обязательно их послушать. Фестиваль проходил на каком-то заброшенном заводе на Васильевском острове, дело было в начале мая, но при этом стоял ужасный холод, а здание не отапливалось. Замерзшие зрители и музыканты стали жечь костер во внутреннем дворике, чтобы хоть как-то согреться, я к ним присоединился. Из-за этого сет “ПТВП” я почти пропустил: график выступлений сильно поплыл, и, когда кто-то из моих знакомых подошел к костру, сказал, что уже вовсю играют “ПТВП”, я ломанулся в зал, но застал всего одну песню. Слов было не разобрать, но по энергетике, исходящей от группы, по манере Лехи держаться на сцене было понятно: это новое и очень яркое явление.

Юрий Угрюмов
Они начинали как панки, публика на них ходила в основном тамтамовская — а потом вдруг набрали аудиторию, и люди стали ходить совсем разные. Одновременно на концерте можно было увидеть олдового панка и девушку-студентку из гуманитарного вуза, и они как-то уживались.

Алексей Никонов
У меня была несчастная любовь. И это тоже было стимулом. Девушка, с которой я встречался три года, сделала себе харакири — в том смысле, что, любя меня, она сказала: “Пошел на хуй”. “Играй рок, Леха”. Она не умерла. То есть как — сейчас у нее двенадцать кошек. Это значит умерла или нет?

Егор Недвига
Мне очень запомнился первый фестиваль, который мы устроили в Выборге и тем самым показали тупоголовым организаторам, что можем сами делать то, что не могут они. Мы собрали восемь групп из Питера и пять из Выборга. Концерт назывался “Дни революции”. Все отлично сыграли, в зале был биток, а Лехе какая-то женщина подарила цветы. Я впервые видел, чтобы Лехе, такому панку, взрослая тетя принесла розы. Это было офигенно приятно. Ведь она пришла в клуб не поскакать и не выпить дешевого пойла. Тогда я понял, что наша музыка может быть интересна не только узкой прослойке из гопников и малолетних панков.

Кирилл “Джордж” Михайлов
Практически все концерты “ПТВП” в начале 2000 х воспринимались как откровение. Был случай, когда у Никонова была сломана нога, и он выехал на сцену в инвалидной коляске. Он подымался к микрофону, спотыкался, падал, орал, истерику устраивал. Такой был рок! Сейчас, когда они стали играть часто, когда публика уже ждет, что он будет делать, немного не то. Он пугает, а нам не страшно.

Андрей “Слесарь” Оплетаев
бас-гитарист группы “Психея”

Весной 2000 го мы с “Психеей” играли в Балтийском доме на фестивале SKIF. После нас вышли на сцену “Последние Танки в Париже” — я тогда впервые столкнулся с Лехой, и это был абсолютный шок. Леха с накрашенными глазами, синие волосы, уложенные гелем, какие-то заколки, желтая рейверская куртка… Он выехал на сцену в инвалидном кресле, нога в гипсе. Крутейшее музло, какая-то животная энергия — хочется одновременно и убежать, и смотреть не отрываясь. В кульминации концерта он вскочил на костыли и, ковыляя по сцене с тряпичной куклой в руках, вцепился зубами ей в пах. Я до того думал, что русского панк-рока нет (“Гражданская оборона” недосягаема, а всякая вокругмосковская лабуда в кедах ничего, кроме чувства стыда, никогда не вызывала). И тут поймал себя на том, что стою и повторяю про себя как мантру: “Нихуясебе-нихуясебе-нихуясебе…”

Денис Кривцов
Мы со “Свиньями в космосе” и “ПТВП” поехали в Петербург на какой-то фестиваль, который устраивала хардкор-тусовка в клубе “Клим Ворошилов”. Готовились к этому как к настоящему событию: делали себе какие-то прически, разукрашивались, странно одевались… И вот мы приезжаем в Петербург на Финляндский вокзал, и, как только выходим из вагона, нас сразу же останавливают люди в серой форме. Все мы понимаем, что нужно бежать. А Леха Никонов со сломанной ногой, на инвалидной коляске и абсолютно лысый. И он пытается от них уехать! Но ничего, нормально, подержали немного и всех отпустили.

Егор Недвига
Истории с нами тогда случались постоянно. Всех организаторов концертов “ПТВП” пугали. Когда они в первый раз видели Леху, его эпатирующее поведение и нервозность, то начинали его бояться, а автоматически и всю группу. Им всегда казалось, что это не закончится добром, что он кого-нибудь убьет или вскроет себе вены. А Леха любил себя иной раз порезать на концертах, да и сейчас периодически этим не брезгует. И естественно, его неполиткорректные тексты, которые в общем-то оправданны, поскольку Леха никогда не боится говорить что думает. Нам очень часто вырубали звук, нередко и просто выгоняли. Однажды на фестивале “Ночной вояж” в Выборге Леху приняли в милицию прямо со сцены после четвертой песни. Он прочитал стих, который заканчивается словами “расстрелом командовал президент великой страны…” — причем в конце “Владимир Владимирович Путин” проорал уже зал. И только мы начали играть песню, прямо в процессе выступления на сцену выбежали пятеро ментов, приняли его, а омоновцы, которые были около сцены, сделали живой коридор до бобика. Это было как театрализованное представление. Сразу же посадили в козелок и уехали. Я впервые оказался в такой ситуации и поначалу не знал, что делать, даже немного испугался. Представь себе, ты играешь, находишься в каком-то полете, и вдруг раз — и такой неожиданный поворот событий.

Кирилл “Джордж” Михайлов
Леха рассказывал историю, как их позвали на какой-то то ли фестиваль, то ли конкурс. Ну и он выходит на сцену, а там в зале такая мажорная публика сидит, буржуа. Он им: “Привет, жирные!” — и полоснул себе по вене. После этого, говорит, второе место было обеспечено. (Смеется.)

Дмитрий “Шарапов” Иванов
В Выборге у них все было очень жестко. Была история, когда Никонова арестовали прямо на сцене. Они играли на кинофестивале в Выборгском замке, дело было летом. Менты давно хотели до него докопаться, были какие-то трения между “ПТВП” и выборгской милицией, в частности потому, что Вельмита (Сергей Вельмискин, первый барабанщик группы. — Прим. авт.) и Никонов работали в газете “Выборгские ведомости”, и что-то они то ли с ментами, то ли с бандитами не поделили. Ментам был нужен повод, и они отреагировали на какую-то матерную реплику, хотя, скорее всего, их вывела из себя строчка “Около сцены воняет ментами”. И они прямо вылезли на сцену, заломали его, увезли в городское управление, отпиздили и ночью выпустили. Я думаю, что в значительной степени из за этого давления ПТВП и перебрались в Питер — здесь все таки в меньшей степени люди друг друга знают.

Алексей Никонов
Я читал стихи, и меня прямо со сцены приняли менты. А мы тогда уже были достаточно популярными в Выборге. И меня в этих зеркальных щитах проводили через толпу, она визжала, кидалась на них, было так круто… А потом меня привезли в отделение, пиздили ногами, а я кричал, что они фашисты. Чувствовал себя как Федерико Гарсиа Лорка. Но самый прикол был в том, что, когда ехал в козелке, я стирал тушь с глаз. Думал: сейчас заведут в камеру, а там зэки… И вот меня заводят в камеру, а там все свои, пацаны с моего двора. И я думаю: твою мать, ну надо же, даже в тюрьме все свои люди! И в глазах пацанов на районе я потом видел респект.

Егор Недвига
Экстрим был еще в том, что мы жили не в мегаполисе, а в провинциальном городе на границе с Финляндией. И было сложно в том плане, что я не знал, чего ожидать от любого нашего концерта. Он мог закончиться чем угодно: можно было запросто получить по башке от каких-нибудь скинов, могли запросто принять в милицию — просто потому, что город маленький, молва быстро распространяется, Никонов сразу же попал в черные списки местного УВД. И сейчас, конечно, может случиться всякое, все ходим под богом. Но тогда я был готов к самым хреновым ситуациям.

Алексей Никонов
Колю Бенихаева посадили в тюрьму из за героина, потом его выпустили, и он какое-то время не кололся. В это время нам удалось затащить его на запись “Порномании”, где он за два часа записал все гитарные партии и уехал. А потом опять начал колоться и помер. В итоге мы все переехали в Питер и стали играть здесь. Потому что в Выборге уже не было смысла играть — менты давили, начались всякие криминальные истории, мне посоветовали уехать из города.