Рамоун на день: Джордж Табб vs. Ramones

«Я бы хотел быть одним из Ramones…», — пели Тараканы! Подобно тысячам музыкантам присоединиться к легендарной группе мечтал и Джордж Табб. И ему это удалось. Ну, почти.

Статья Джорджа Табба «Рамоун на день» была впервые опубликована в мартовском номере газеты New York Press за 1998 год. Позднее Джордж выложил авторскую версию текста у себя на сайте. Взявшись за перевод этой увлекательной истории о том, как автор чуть не сменил свою настоящую фамилию на Рамоун, мы позволили себе опустить лишь  ту ее часть, где  Табб рассказывает, как научился мастурбировать (не исключено, что она была лучшей). Учебный год начался, так что изучение этого эпизода мы оставляем вам, читатели, в качестве домашнего чтения.

Статья Джорджа Табба настолько впечатлила редакторов New York Post, что они решили вынести ее на обложку.

Текст: Джордж Табб.
Перевод: Андрей Жильцов, Дарья Тросникова, Максим Подпольщик.

Я тусовался у бара «Континенталь» на пересечении Третьей авеню и Сэйнт Маркс. Про себя я называл это место континентальным водоразделом, и, бывало, частенько стоял тут и выпивал. Убивал время.

Вдруг показался мой друг Райан. Он только что вышел с концерта Ramones и весь был покрыт потом с головы до ног. Его темные волосы, обычно растрепанные, спутались, и даже пластиковый скелет, висевший у него на косухе, выглядел так, будто его несколько часов плавили в сауне.

«Привет, Райан», — поздоровался я со стоящей передо мной мокрой фигурой, одетой во все черное.
«Панк — это дичь», — сказал Райан.
Он любил эту фразу.
«Дичь — это панк?», — спросил я его как-то раз.
«Да», — сказал он — «Панк — это дичь».
«То-то же», — ответил я.

Сказать по правде, я не просто так стоял у «Континенталя». Вот-вот должен был подойти мой басист Эван и помочь мне раздавать флаера нашей группы Furious George. Они предназначались для людей, выходивших с концерта Ramones в «Кони-Айленд Хай».

Мне казалось, что любителям Ramones должна понравиться и моя группа. На этой команде я строил всю свою жизнь – это я о Ramones, конечно. В тот вечер они играли в моем районе, и я решил, что это отличная возможность обеспечить нашими флаерами всю округу. На них была изображена обезьянка, похожая, как мне казалось, на меня. Ну, или на любую другую обезьянку. На ней была косуха со значками, на которых был изображен герб США. Прямо как у меня. Прямо как у Джонни Рамоуна. Так что, будучи предприимчивым  парнем, я решил, что раз уж мы взялись раскручивать нашу группу, то никак нельзя упускать такой шанс увеличить свою аудиторию. Ну, или на худой конец – свое эго.

«Ну, что, Джордж», — спросил Эван — «Мы идем в «Хуйони-Айленд Хай» раздавать флаеры или как?». Так мы отправились в «Кони-Айленд Хай», прозванный Эваном «Хуйони-Айленд Хай» из-за толпы «волос и сисек», которые там тусовались. Не подумайте ничего плохого, хозяева этого заведения очень круты, они мои друзья. Но вот тамошние посетители – это просто кучка малолеток , ранее зависавших в «Скрэп Баре» в Вест Виллдаж, а потом, когда им сказали, что панк — это модно,  переключившихся на «Кони-Айленд».

Не раз, будучи пьяным, я общался там с большим количеством женских грудей, у обладательниц которых, клянусь, уровень интеллекта был равен размеру лифчика. А какие прически у местных завсегдатаев, вы бы видели. Судя по ним, в «Кони-Айленд» ходят одни девчонки. У некоторых из них, правда, наверняка есть член, но это все равно телки. Каждый раз, направляясь отлить в тамошний сортир, я наблюдал, как одна из них расчесывала волосы перед зеркалом. Или один из них. Я быстро запутался.

Короче, все эти люди, столь же потные как Райан и я, выходили с концерта Ramones, а мы раздавали им флаера.

«Эй, Райан», — окликнул я приятеля, пока тот всучивал флаера каким-то блондинкам. Одна из них была в майке «Rocket To Russia», которую я видел последний раз, наверное, лет пятнадцать назад.

«Панк – это дичь» — тут же откликнулся он.

Я спросил у Райана, как сыграли Ramones. Он ответил, что они были великолепны, а блондинки тут же кивнули в знак согласия .

«Я впервые была на их концерте», — сказала одна из девчонок. Не та, что была в клевой футболке, другая.

«А у меня это двадцать пятый их концерт», — сказала ее подруга.

Тут подошел Эван и спросил: «Эй, Джордж, а ты  сколько раз ходил на Ramones?»

Я задумался. Кажется, впервые я попал на них в 1977 году или около того.
Это было в CBGB, и в то время я практически ничего не знал ни об этом месте, ни о группе.

Если честно, и клуб, и Ramones напугали меня тогда до чертиков. Мы с моими друзьями из пригорода отправились в Нью-Йорк, чтобы прошвырнуться по интересным заведениям. И в итоге очутились в «Сибиджибис». Помню, мы вышли на вокзале «Гранд Централ» и стали ловить такси. Водителю был дан наказ отвезти нас в какое-нибудь интересное место. В Коннектикуте, откуда мы приехали, весельем особо не пахло.

Шеф привез нас на 42-ую улицу, по которой мы проблуждали не менее часа, заглядывая в окна каждого встречного заведения. Впрочем, ни в одно из них мы так и не зашли — слишком стеснялись. Тогда, вновь поймав такси, мы велели отвезти нас в самый крутой клуб в городе.

Как выяснилось позднее, в тот вечер нам крупно повезло. Но это стало ясно не сразу. Поначалу же, выйдя на углу Бликер и Бауэри, я все еще не был уверен, что мы оказались в нужном месте. Я даже сказал друзьям, что, вероятно, приехать сюда было не самой лучшей идеей.

Мои опасения подтвердились, когда мы вошли внтурь: в нас впились взглядами десятки громил, подозрительно напоминавших байкеров. Вдруг какие-то музыканты в кожаных куртках начали подниматься на сцену. Настроив аппаратуру, они заиграли так громко, что я зажал руками уши, чтобы не оглохнуть.

В тот миг я отчетливо представил себе возможное будущее, которое в режиме слайд-шоу пронеслось у меня перед глазами: если я оглохну, то никогда не поступлю в колледж, а значит, меня скорее всего призовут в армию, потому что именно это происходит с людьми, которые не поступают в колледж. По крайней мере, так говорил мой отец. А затем меня убьют, пока я вместе с незнакомыми однополчанами буду сидеть в грязной яме без горячей воды. Последнее обстоятельство меня особенно расстраивало, потому что я очень любил мыться.

Все эти радужные перспективы, которые рисовал мой воспаленный от оглушительных звуков мозг, окончательно укоренили меня в мысли, что не стоило нам сюда соваться.

Впрочем, вопреки опасениям, ничего страшного с нами не случилось. По крайней мере, настолько страшного, как я боялся. По крайней мере, с моими друзьями. У меня же от нервов свело живот и комок подступил к горлу. Мне  срочно понадобилось выйти. Вот тогда-то я впервые и попал в туалет CBGB. Поверьте, в те годы он был ничуть не лучше, чем сейчас. Мне пришлось залезть с ногами на сидение, покрытое мочой и — внимание — собачьим дерьмом. Я уверен, что это было собачье дерьмо, потому что только оно может так пахнуть.

От экскрементов было не укрыться и за пределами туалета — кто-то размазал их по всей лестнице. Видимо, какой-то тип пытался зашвырнуть их прямо в унитаз, но промахнулся. Или же где-то поблизости бродила великолепно выдрессированная собака. Потому что обычная дворняга вряд ли сумела бы написать своими какашками «DEAD BOYS» на стене сортира.

Как бы то ни было, в следующий раз я попал на Ramones только зимой 1979 года, перед самым Новым годом. Они играли в клубе «Палладиум», и это была величайшая ночь в моей жизни. Ну, или почти величайшая. Даже не знаю, какую именно ночь считать самой удачной — эту или ту, которую я провел с двумя мичиганскими девчонками, клюшкой для гольфа, банкой взбитых сливой и голубым презервативом. В общем- то, можно сказать, они обе изменили мою жизнь.

Видите ли, я всегда был рохлей. Родившись в Бруклине, я вместе с семьей переехал на Лонг-Айленд, а когда мой отец поднялся на торговле акциями, мы перебрались в Коннектикут. Там я узнал, что темнокожие люди живут в высоких зданиях под названием «проекты» (государственное жилье для малоимущих семей-прим. ред.), и что меня, как и их, не пускают в загородные клубы наших знакомых. Разница была в том, что первых там называли «черномазыми», а меня — «жидом». Или грязным жидом. Происхождение последнего прозвища я никак не мог понять – помните, я говорил, что обожаю мыться. Впрочем, это уже не важно — главное, вы уловили суть. Я рос словно в большой комнате с вечно задернутыми шторами, не догадываясь о существовании многих вещей. Таких как рок-н-ролл. Или девушки.

Итак, мой первый осознанный концерт Ramones состоялся в канун 1980 года. Мы пошли туда с моим отчимом Ником. Перед этим я просмотрел фильм «Высшая школа Рок-н-Ролла», наверное, дюжину раз и был так возбужден в предвкушении концерта кумиров, что весь день слушал их пластинки. Четыре студийных альбома и один концертный. Я прыгал по комнате как угорелый. Мама время от времени заглядывала ко мне проверить, не спятил ли я окончательно.

Она смеялась, наблюдая, как я трясу головой, отплясывая пого под трек I’ve Gone Mental. Как ни странно, ей нравились Ramones. И моему отчиму тоже. Маме казалось, что они похожи на The Beatles. Ей нравились эти британцы. Чего нельзя сказать о моей мачехе и отце, которые на дух не переносили ни The Beatles, ни Ramones. Они думали,  что Джонни, Джоуи и Диди — это хулиганы в кожаных куртках, от которых одни неприятности. Им казалось, мне нужно слушать совсем другую музыку. Мачехе нравилась Кэрол Кинг, а отцу — военные песни. Американские или еще какие, неважно. Главное, чтобы на исполнителях была форма.

Сегодня джинсы, кеды и косухи, завтра — весь мир.

Мне кажется, кое-что я у него все же перенял. У Ramones была своя униформа, тут не было никаких сомнений. Кожаные куртки. Синие джинсы. Кеды. Значки с гербом США. У них у всех были одинаковые костюмы и прически. Помню, что считал их братьями из-за того, что, помимо внешнего сходства, все участники группы были однофамильцами. Мне нравилось это единство. Думаю, именно поэтому еще до знакомства с Ramones я полюбил Village People. У них тоже была своя униформа.

Джордж и Рэнди Джонс из Village People (начало 1970-х). Фото из архива автора.

Но дресс-код Ramones мне нравился больше.

Его смысл заключался в том, что любой мог купить себе косуху, джинсы, кеды и присоединиться к их армии. Стать одним из Рaмоунов. А в тот период своей жизни я отчаянно хотел куда-нибудь вступить. Видите ли, я не был похож ни на своего отца — финансового мошенника — ни на людей, среди которых вырос. Последние видели себя инвестиционными банкирами или корпоративными юристами. Мне среди них места не было.

Наконец, я не был похож и на всяких длинноволосых уродов, изредка попадавшихся мне на пути. Тех, что курили дурь и принимали наркотики. Я был настоящим изгоем, пока не пришли они. Ramones. Четыре простых парня, которым, грубо говоря, давали. В отличие, разумеется, от меня.

И чтобы исправить ситуацию, они хотели сделать всех похожими на них. Черт, «Габба, габба, мы принимаем, принимаем тебя, одного из нас» — это великий гимн Ramones. Кажется, они хотели видеть на своих концертах всех без исключения. Они не выпендривались как рок звезды, не пытались казаться лучше, чем были на самом деле. Они ничем не отличались от нас.

Каждый концерт Ramones  проходил одинаково. Все песни звучали как одна. Думаю, лучше всего об этом сказал их тур-менеджер Монти: «Ramones  всегда остаются верны себе». Но я бы сказал больше: они были предсказуемы. Каждый их концерт открывался тем, что Джоуи говорил: «Привет, мы Рамоунс, и эта песня называется Blitzkrieg Bop, после чего Ди Ди отсчитывал до четырех, и зал взрывался.

Каждый концерт состоял из одних и тех же песен, более того, музыканты и не думали менять их порядок. Не менялись и фразы, которые Джоуи произносил между композициями. Поэтому,  собираясь на концерт Рамоунс, я знал все, что они скажут и какие песни будут играть. Это давало мне ощущение принадлежности к особому клубу. Клубу Рамоунс. Я знал наизусть все их песни, как и фильм «Шоу ужасов Рокки Хоррора«, который был изучен мной вдоль и поперек.

Итак, мы с Ником отправились в «Паллаудиум» на Ramones. Когда музыканты вышли на сцену, Джоуи произнес: «Привет, мы Рамоунс, и эта песня называется Блитцкриг Боп!». Я крикнул Нику: «Я же говорил, я же говорил!». Он кивнул. Короче, Ramones отыграли шикарный концерт от начала до конца. Все было очень предсказуемо и очень по-рамоуновски.

Балкон в зале ходил ходуном. Ника это взбесило, и он спросил меня, не лучше ли нам уйти. Ему показалось, что здание сейчас рухнет. Я сказал ему: «Ты что, это же Рамоунс!». Он кивнул и запел вместе со мной припев «Высшей школы рок-н-ролла».

Затем к удивлению всех зрителей произошло кое-что неожиданное. Стоявший на сцене гитарный усилитель взорвался. Дым, огонь, все как надо. Я, разумеется, сделал вид, что все так и должно быть. «Ник», — завопил я — «Я же говорил, я же говорил». Тот засмеялся.

Затем Ramones заиграли I Wanna Be Sedated, и оставшаяся часть концерта прошла без особых неожиданностей. Впрочем,  где-то ближе к концу,  кажется, во время исполнения Cretin Hop, одному парню с американским флагом в руках, по всей видимости, стало скучно, и он метнул его с балкона в столпившихся внизу людей. Как будто это было копье. Панк-рок.

Ник был в шоке. Мой восторженный крик: «Разве это не круто?» он встретил гробовым молчанием. Тем не менее, к концу концерта, думаю, Ник стал одним из нас, новообращенным Рамоуном. На выходе из «Палладиума» мы хором запели: «Первое правило — законы Германии, второе правило — слушайся мамочку».

Он надел мою цепочку поверх своей ветровки фирмы «Никон». Все было просто шикарно. Придя домой, мы проведали маме, какими крутыми были Ramones. Я пытался рассказать, как Джонни скакал козлом, а Ди Ди стоял скалой и еще много чего, но Ник постоянно меня перебивал. Это меня расстроило. Ебаные отчимы. Посмотрим, возьму ли я его еще когда-нибудь на концерт. Забегая вперед скажу, что через несколько месяцев мы пошли на Dead Boys. Думаю, у Ника до сих пор сохранились фотографии члена Стива Баторса.

С каждым годом я ходил на Рамоунс все чаще и чаще. Мне казалось, что я нашел, наконец, свое место в этом мире. Каждый раз, когда группа давала концерт, и мне удавалось оказаться поблизости, я обязательно покупал билет.

В том числе из-за этой группы я поступил в колледж во Флориде: в первый день занятий Ramones играли неподалеку, и я, конечно, пошел на них посмотреть. На завтра у них был еще один концерт в нашем районе, и мне пришлось выбирать между первыми лекциями в моем до сих пор незавершенном пятилетнем образовании и концертом. Я  выбрал концерт. Так что всякий раз, когда Ramones гремели в Центральном парке — я там был. Если они играли в парке аттракционов или на помойке — я там был. Где бы они ни выступали — если у меня была хоть малейшая возможность туда добраться, я никогда ее не упускал.

Под в впечатлением от Ramones я основал несколько групп. Первая из них называлась Roach Motel. Мы жили во Флориде и изначально хотели играть только песни Ramones, но для этого нам не хватило таланта. Поэтому пришлось писать песни самим. Такого во Флориде не делал никто.

Мы часто выступали и даже записали несколько альбомов. Наша музыка была такая же как у Ramones, только чуть быстрее. Мы пытались играть медленнее, но у нас не получалось. Позже люди назовут нас одними из изобретателей так называемого «хардкора». Меня до сих пор удивляет такая точка зрения — на самом деле, мы всего лишь хотели звучать как Ramones. Быть Рамоунами. Но сейчас это уже никому не объяснишь.

Однажды, уже будучи заядлым фанатом Ramones, я случайно познакомился с Джонни. Если мне не изменяет память, наш первый разговор состоялся на углу Четвертой Авеню и Одиннадцатой улицы. Он стоял в телефонной будке, а я махал ему из-за стекла, пока он с кем-то разговаривал. Джонни помахал мне в ответ, а затем, увлеченный беседой, перестал меня замечать. Но я не останавливался. Тогда он вновь кивнул мне, а затем опять уткнулся в трубку. Так продолжалось минут двадцать.

Наконец, Джонни закончил говорить, вышел на наружу и спросил, знакомы ли мы.  Я сказал, что меня зовут Джордж, и что я люблю Ramones. Я объяснил, что они для меня все, что однажды я стану таким как они. Еще я сказал, что ненавижу родаков.

Он ответил, что это нормально, а затем спросил, нравятся ли мне бейсбол и фильмы ужасов. У него был тот самый странный гнусавый голос и акцент жителя Куинса, который я считал крутым.

Первый человек, говоривший с таким акцентом, с которым я познакомился, была одна девчонка Кэрол. Мы случайно пересеклись в старом отеле «Ритц» на Одиннадцатой улице. У нее был такой приятный голос, что когда она попросила встретиться с ней в клубе следующим вечером, я согласился. Честно говоря, я бы встретился с любой, кто назначил бы мне свидание,  но Кэрол была, черт возьми, действительно симпатичной. В итоге, сильно опоздав, она пришла с другим парнем. С горя я выпил восемь бутылок Tom Collins и, взбешенный, отправился домой. Там я открыл мамин с Ником холодильник и выпил шесть бутылок Molsons Golden за четыре минуты. Мои родители смеялись. Меня же тошнило следующие два дня, но я все равно никак не мог выкинуть из головы ебучий голос Кэрол.

Джордж Табб времен Roach Motel

Короче, я рассказал Джонни о своей любви к ужастикам и бейсбольной команде «Янкиз». Он ответил, что у нас много общего. «Вот это да» — подумал я, — «У меня много общего с самим Рамоуном». После той встречи мы начали общаться и в конце концов подружились.

Однажды Джонни даже помог нам с Ником занести рождественскую елку в квартиру.

Еще был такой случай. Как-то раз от скуки я решил заглянуть в музыкальный магазин Tower Records. Подойдя к нему, я увидел огромную очередь, растянувшуюся с угла улицы. Большинство собравшихся были в кожаных куртках и с разноцветными волосами. Затем я увидел большое объявление, в котором было сказано, что в пять часов Ramones будут проводить здесь прослушивание.

Круто. К тому времени я не видел Ramones с тех пор, как моя тогда уже распавшаяся группа The False Prophets разогревала их на одном из концертов на Лонг-Айленде. Мы выступили великолепно. Организаторы начали прогонять нас со сцены после, наверное, пятой песни, но публика нас полюбила. Нас вызывали на бис. Для группы, выступающей перед Ramones, это было что-то невероятное. Впрочем, обо всем этом мне расскажут много позже.

Так вот, заглянув в Tower, я увидел четырех «братьев». В тот момент их блудный брат  Марки, который то уходил, то возвращался, вновь сидел за ударными. Я поздоровался с Джонни и ребятами, они были рады меня видеть. Джонни спросил, чем я занимаюсь в последнее время, и я ответил, что особо ничем. Играю в группе Letch Patrol и все.

Letch Patrol. Джордж крайний справа. Фото из архива Марка Рентзера (крайний слева), позднее присоединившегося к последней на сегодняшний день группе Табба Furious George. Источник: http://theguitarcave.wordpress.com/.

Он спросил, удается ли мне зарабатывать этим деньги, и я ответил, что нет.  «Тогда зачем ты этим занимаешься?», — спросил Джонни. Ладно, бог с ним.

Короче, на следующий день у нас дома раздался телефонный звонок, мама взяла трубку. Она сказала, что это Монти из Ramones, и он хочет со мной побеседовать. Я чуть не описался. По словам Монти, Джонни велел ему предложить мне работу Мэтта Лойла, гитарного настройщика. Мэтт увольнялся, и я был выбран кандидатом на его должность.

Я спросил у Монти, что это значит, и он ответил: «Работа в стане технического персонала». Ого! Мне предложили быть техником у самих Ramones!

Я ответил: «Конечно, хочу, ничего себе! Спасибо, ничего себе! Не могу поверить…», но тот быстро перебил меня, велев на следующий день встретиться с каким-то парнем по имени Митч. Я положил трубку, и, дрожа, сказал родителям, что отныне буду работать у Ramones. Мама была так счастлива, что чуть не расплакалась. Ник спросил, не нужен ли им фотограф.

Итак, моим первым заданием было поехать в Куинс и забрать там грузовик Ramones. Биг Райдер. Такая гигантская махина с десятком колес, ну, вы представляете. Митч оказался вторым гитарным техником у Ramones. Он несколько раз спросил, умею ли я водить машины с прицепом. Я ответил: «Конечно». Мне казалось, в этом нет ничего сложного — защелкнул замок и повез за собой прицеп. Пара пустяков.

Митч высадил меня возле грузовика и сказал: «Встретимся в S.I.R». Это там, где репетируют Рамоунс. В городе. Я спросил: «А как мне добраться до Нью-Йорка?». Митч молча взглянул на меня и уехал.  «Ну, и пошел ты нахуй», — подумал я, заводя двигатель грузовика, — «Сам узнаю».

Я вырулил на шоссе и взял курс на видневшиеся вдали небоскребы. Эта стратегия показалась мне разумной. Разумеется, ехать с прицепом оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Мне пришлось двигаться не быстрее 55 миль в час на первой передаче. Кажется, я даже ни разу не перестроился — с этим прицепом было почти невозможно маневрировать. Вдруг передо мной показался тоннель.

На знаке было сказано, что высота тоннеля составляет 11 футов. Я посмотрел в зеркало заднего вида и прочитал, что высота моего грузовика — 12 футов. Черт. Я подумал, что вот, наверное, пришло время умирать. Я надеялся, что белая гитара Джонни Рамоуна пролетит через весь грузовик и проткнет меня как копье. Я это заслужил. Я не умел водить ебаный грузовик. Зачем я согласился на эту работу? Когда махина заехала в тоннель, я заплакал. До сих пор не могу объяснить, как мне удалось выбраться оттуда живым. Выехав на свет божий, я посмотрел назад и увидел сноп искр, тянущийся за грузовиком.

Ну, и ладно. Несмотря на час-пик, я все-таки сумел добраться до S.I.R. вовремя. Когда я вылез из грузовика, меня всего трясло. Кроме того, невооруженным глазом было видно, что я рыдал всю дорогу. Осветители Митч и Арти внимательно посмотрели на меня, после чего переглянулись и сказали: «Три дня».

Когда я спросил, что это значит, они ответили, что дольше этого срока я у них не задержусь. Как оказалось, они были правы. Я не только разъебал спину, таская их «Маршалы» и «Ампеги», меня еще чуть не побила группа Jane’s Addiction за то, что я отрубил им звук за слишком долгое выступление. Вдобавок, я умудрился сломать гитару Джонни прямо перед концертом.

Но даже после всего этого я по-прежнему часто ходил на концерты Ramones и общался с ними. Джонни не перестал со мной здороваться даже после инцидента с гитарой. Как и Джоуи, Ди Ди и Марки. Я по-прежнему носил американские значки на куртке и, что самое важное, все так же страстно любил Ramones. Вероятно, больше жизни.

Как-то раз у нас дома вновь раздался телефонный звонок.  Да, это происходило каждый день, новость не в этом. В общем, мама взяла трубку и сказала, что на том конце провода какой-то парень с очень гнусавым голосом хочет поговорить со мной. Я подошел к телефону. Это был Джонни Рамоун. Собственной персоной.

Мама сказала, что в тот момент я выглядел так, будто сейчас упаду в обморок. Она ринулась на кухню искать нашатырь или что-нибудь другое с не менее ядреным запахом.

Джонни сообщил, что Ди Ди только что покинул группу, и они ищут нового басиста. Я спросил, из-за чего это произошло, но тот сказал, что не в курсе. Ди Ди ушел и все.

Я подумал, что Ramones без Ди Ди — это не Ramones. То есть, блядь, он написал большую часть всех песен, и его фраза: «Один-два-три-четыре» играла не менее важную роль для группы, чем позерство Джоуи на сцене и прическа Джонни в стиле Дороти Хэмилл. Но всего этого я, конечно, не сказал.

Я ответил Джонни, что знаю нескольких басистов, но лучше меня им, безусловно, никого не найти. Он ответил, что не знал, что я играю на басу. Он думал, что я гитарист. Я объяснил ему, что бас-гитара почти не отличается от обычной, разве что играть на ней проще, так как у нее на целых две струны меньше. Джонни промолчал.

Тогда я спросил, когда будет прослушивание, и мой собеседник сказал позвонить Монти, чтобы все узнать. Мы договорились встретиться на площадке.

Думаю, он не поверил, что я и вправду умею играть на басу. Для него я по-прежнему был одним из десятка работников техперсонала. Весь мир делится на техперсонал и музыкантов, по крайней мере, так считали Ramones.

Как бы то ни было, Монти сообщил мне, что прослушивание состоится в S.I.R через пару дней. Поняв, с кем он разговаривает, тот весело воскликнул: «А, это то самое трехдневное чудо!». Черт.

Джордж Рамоун («задолго до выхода первого Бэтмена»). Иными словами, задолго до 1989 года. Фото из архива автора.

Несколько дней кряду  я прорабатывал каждую песню Ramones из их концертной программы. Я одолжил бас-гитару у своего друга, поскольку собственной у меня не было, и начал репетировать как сумасшедший.

Я изображал Ди Ди перед зеркалом.
Я изображал Ди Ди перед своей девушкой.
Я  изображал Ди Ди перед мамой.

Она называла меня своим маленьким Рамоуном и  говорила, что  им нужно быть полными олухами, чтобы не взять меня в группу. Я чувствовал, что у меня и впрямь есть все шансы воплотить свою мечту в жизнь: стать Рамоуном. Тем, кем я хотел быть больше всего на свете. Джорджем Рамоуном. Стоять на сцене бок о бок с Джоуи, Джонни и Марки, прямо как во сне. За тем лишь исключением, что во сне моя гитара постоянно превращалась в резину, на глазах меняя форму, а шнур был настолько коротким, что никак не мог дотянуться до усилителя.

Ну, да ладно, это к делу отношения не имеет — главное, что впервые в жизни у меня появился шанс стать тем, кем я по-настоящему хотел быть. И если бы меня взяли в Ramones, я бы умер. Честное слово, это не шутка. Цель всей моей жизни была бы достигнута.

Поэтому, придя на прослушивание к Ramones, я постарался ни в чем не уступать Ди Ди. По крайней мере, в стиле: я был во всем черном. Обтягивающая футболка, джинсы, кеды, дешевые поддельные рэй-бэны. Пепельно-синие волосы. Я был в образе и отдавался ему до конца. Чего нельзя было сказать об остальных претендентах на роль басиста в лучшей группе мира. Кого среди них только не было: гиганты с «афро» на башке, коротышки в сандалиях, толстяки с бородами. Не знаю, что было у них на уме, я был твердо уверен: Рамоун — это я. Я жил этой ролью уже много лет.

«Джордж Табб, есть в зале Джордж Табб?», — раздался голос Монти. Я кивнул и пожал ему руку. Он с удивлением посмотрел на меня и спросил, что со мной случилось. «В каком смысле?», — ответил я. Монти сказал, что я вылитый Ди Ди. Великолепно, подумал я, один есть, осталось впечатлить еще троих. Войдя в комнату для прослушивания, я увидел Джонни и Марки. Они стояли на сцене.

«Джордж?», — произнес Джонни своим гнусавым голосом. Я протянул ему руку.

Он сказал, что поражен моим сходством с Ди Ди, назвав меня настоящим Рамоуном. Я посмотрел на свои значки с американским гербом и тихонько поблагодарил Бога за то, что он вложил эти слова в уста Джонни. Включив одолженный бас в стробоскопический тюнер, которым Ramones пользовались, сколько я их помнил, я стал настраивать чертову гитару. Надо сказать, что «братья» использовали старое оборудование по той же причине, по которой они никогда не меняли свою концертную программу. Не было смысла менять то, что и так работало безотказно.

Когда я подключился и настроился, Джонни спросил, какие песни мне хотелось бы сыграть. Я ответил, что хочу проработать всю программу. Он засмеялся и сказал, что предыдущим музыкантам удавалось продержаться всего одну песню. В лучшем случае, две.

Я ответил, что я не такой как все. Джонни улыбнулся и попросил меня дать отсчет. Я произнес в микрофон: «Привет, мы Ramones, и эта песня называется «Блитцкриг Боп», раз-два-три-четыре!». Мы заиграли первую песню. Потом вторую. Затем третью и так далее.

Прогнав половину концертной программы, Джонии и Марки окинули меня странным взглядом. Они были поражены. Как и Монти, Митч, и тот парень, который говорил, что я не продержусь больше трех дней.

Самодовольно улыбнувшись, я продолжил играть. Я поводил плечами как Ди Ди. Я давал отсчет как Ди Ди. Я прыгал как Ди Ди. Черт, я и был Ди Ди. И Джонни прекрасно это видел в зеркале, висевшем на стене студии. Когда мы закончили, все сказали, что я бы великолепен.

Марки добавил лишь, что моей единственной ошибкой было сыграть несколько нот на открытых струнах во время исполнения «Рок’н’ролл-радио». Он сказал, что это жульничество, а Рамоуны не жульничают. Ну, и ладно.

Пока я упаковывал бас, Джонни подошел ко мне и сказал, что я был выше всяких похвал. Монти начал звать меня Джорджем Рамоуном, а Митч произнес: «Не могу поверить, теперь мне придется работать на тебя!».

Я был так взволнован, что хотел поскорее попасть домой и рассказать обо всем маме, Нику и своей подружке Венди. Мне хотелось разделить с ними радость.

Я спросил, сколько еще претендентов на роль басиста они собираются прослушать, и что мне делать дальше. Монти сказал, что кастинг продлится еще несколько дней, но мне не о чем беспокоиться. Джонни подтвердил его слова, добавив, что, на данный момент, выбор стоит между  мной и неким Крисом, который впечатлил его тем, что приехал на прослушивание с самого Лонг-Айленда. Ага. Да я бы ради такого прилетел бы хоть из ебаной Японии.

Как бы то ни было, они оба велели мне не волноваться и пообещали позвонить. Потом Джонни сказал Монти:  «Не подбросишь ли ты Джорджа Рамоуна домой?». Я еле сдержал слезы.

В итоге новым Рамоуном — Си-Джеем — стал мой единственный конкурент Крис. До меня дошли слухи, что они хотели выбрать меня, но потом решили, что я слишком стар. При этом я был по меньшей мере на 14 лет моложе Джонни. Ладно, что уж теперь.

Моя вера в Ramones по-прежнему непоколебима.

Прошло время, и мне удалось справиться с невероятной горечью по поводу того, что я не стал Рамоуном. Я основал группу Iron Prostate и даже написал дурацкую песню-посвящение Ramones под названием «Рок’н’ролл-дом престарелых». Для задней стороны обложки я сфотографировался в кожаной куртке со значками, которые я по-прежнему не думал снимать.

Спустя пару лет после того исторического прослушивания у моей матери обнаружили рак. Рак легких. Она умерла через 11 месяцев после того, как ей поставили этот диагноз.

Мы были очень близки, и во многих отношениях она была моим лучшим другом. Я чувствовал, что подвел ее, не став Рамоуном. Ее «маленьким Рамоуном». Иногда жизнь бывает настолько дерьмовой. В мечтах я представлял, как стою на сцене вместе с Ramones, а мама смотрит на меня из зала. Она ходила на концерты всех моих групп и всегда говорила, что я могу достичь в жизни всего, чего захочу. И если мне так уж хочется быть Рамоуном, то почему бы не попробовать.

Ее смерть стала для меня огромной потерей. Годом позже умер мой отец. Человек, которого я всю жизнь ненавидел. Человек, который  вышвырнул меня из дома за то, что я носил кожаную куртку со значками. Человек, который говорил мне, что я ни на что не годен, а Ramones — это кучка нью-йоркских наркоманов. Как и моя мать с отчимом. Я рад, что его больше нет.

И вот, мы с Эваном стоим у «Кони-Айленд Хай», и он спрашивает, сколько раз я ходил на Ramones. Я смотрю ему в глаза и пытаюсь сосчитать. Не получается. «Много», — говорю я ему, — «Много».

Завтрашний день был особенным. Мне заказали статью о концерте Ramones в «Кони-Айленд Хай». Я позвонил Джоуи, и тот сказал, что список гостей ужу переполнен, однако он может лично провести меня в клуб бесплатно. Это было очень мило с его стороны.

Как ни странно, я не планировал идти на этот концерт Ramones. Они доигрывали свои последние шоу, и мне казалось, что я не смогу смотреть на это без боли. Конец Ramones был близок как никогда. Я решил, пусть они останутся для меня такими, какими я их помнил с детства. Мне казалось, что пойти на их последний концерт — значит смириться с тем фактом, что люди, которых я любил, умерли. Я слабак. Мне стыдно.

Сделав над собой усилие, я все же решил отправиться на похороны Ramones. Моему другу Джесси из группы D-Generation все-таки удалось внести меня в гест-лист, так как все билеты были проданы (а как же вписка от Джоуи? — прим. ред.). Ого.

В тот день, когда я не собирался идти на Ramones, все происходило стремительно. Я изменил свое решение. Я был готов. За два часа до выхода из дома я пошел в ванную и не вылезал оттуда до самого часа «Икс». Я долго мылся, а потом долго одевался. Я не знал, что надеть. Синие джинсы? Черные? Футболку Ramones? Или футболку с надписью «Джонни Рамоун вууу-хууу»? А какую куртку? Ту, что с надписью Furious George на спине? Или ту, что с шипами и вся в краске? Или ту, которая у меня уже 15 лет и вся трещит по швам?

После долгих раздумий я решил надеть черные джинсы, черные кеды, черную майку Ramones и кожаную куртку со значками. Я хорошо пах, надушившись тем самым мускусом, которым пользовался с тех самых пор, как начал ходить на Ramones. Зачем что-то менять, если это работает? Это утверждение было справедливым и в отношении «братьев».

Кукольная композиция, подаренная Джорджу его подругой Уиллоу. На сцене — Ramones, в первом ряду — Джордж и его пес Скутер. Справа, по всей видимости, бывшая жена Табба Венди.

Я приехал в «Континенталь» за час до начала концерта и приклеил на окно несколько флаеров Furious George. Мы должны были играть в этом заведении на следующей неделе. Я одолжил скотч у барменов Джена и Тода. Они спросили, какие у меня планы на вечер, и я сказал, что иду на концерт Ramones. Они ответили, что не понимают, чего я там не видел.

Еще один мой знакомый, кассир Ноэл, пожелал мне приятного вечера. Он знал о моей безграничной любви к Ramones и том священном трепете, который я испытывал при каждом их упоминании. Впрочем, я столь громких слов предпочитал не употреблять.

На выходе из «Континенталя» я встретил Триггера, владельца клуба. Я и сказал ему, что его новый аппарат очень крут. Это было правдой. Звук в «Континентале», на мой скромный взгляд, был и остается лучшим в городе. Триггер пожелал мне хорошенько повеселиться, и я сказал, что обязательно последую его совету. Повеселюсь. Я должен был веселиться. Я постоянно напоминал себе об этом. Спасибо Триггеру — без его подсказки это было бы не так просто.

У входа в «Кони-Айлэнд Хай» я встретил Джесси и поблагодарил его за все.Хоть его прическа и выглядела нелепо, он был одним из лучших парней в округе. На самом деле, все ребята в его группе были замечательными людьми. Заметив входящего в клуб Джоуи, я пожелал ему удачного концерта. Тот поблагодарил меня.

Чем больше людей входило в клуб, тем сильнее я боялся. И тем сильнее накидывался. Вот и все. Ramones выступали в последний раз. Больше я их никогда не увижу. До самого начала я ошивался у входа с Мэрил и Джоном. Войдя, наконец, в зал, мы задержали дыхание. «Континенталь» невыносимо вонял. Слишком много людей. Фу.

И вот, из колонок зазвучала музыка Ramones, и «братья» вышли на сцену. Си Джей отсчитал: «Раз-два-три-четыре!», и концерт начался. Что я могу сказать. Это были все те же Ramones. Они отыграли свою привычную программу, которая была предсказуема с первой до последней ноты. Те же косухи, те же песни, те же слова между ними. Что и всегда. Красота и любовь как они есть.

Во время исполнения Today Your Love, Tomorrow The World я почувствовал, что волны злобы и ярости начинают течь по моим венам, как это всегда происходило на концертах Ramones. Я ощутил ненависть к школе, гопникам и своему отцу. Потом я вспомнил, что давно закончил школу, хулиганов вокруг почти нет, а папаша уже умер.

Когда зазвучала I wanna be sedated, я подумал о маме. Ей нравилась эта песня. Она ходила по дому и напевала: «Ба-баа-ба-баа, ай вонна би сидэйтед».

Другие песни, к моему удивлению, по-прежнему пробуждали во мне чувства. Смутные. Разные. Но пробуждали. Спустя 20 лет непрерывных хождений на концерты Ramones, им по-прежнему удавалось воскресить во мне подростка. Со всеми сопутствующими переживаниями.

И пока Джонни рвал струны на гитаре, Джоуи пел на пределе своих легких, Марки барабанил, а Си Джей играл с неподдельным энтузиазмом, я чувствовал себя как дома. Вместе со своими Рамоунами. Я чувствовал, что нахожусь на своем месте. В гармонии со всем, что творится вокруг. Благодаря  Рамоунам. И тогда я понял: для того, чтобы быть Рамоуном, мне вовсе не обязательно стоять с ними на сцене. Я всегда был одним из них.

Всегда.

Панк — это дичь.

P.S. Помимо многолетнего труда на ниве панк-рока и журналистики Джордж Табб известен тем, что помогает жертвам 11 сентября и людям, страдающим онкологическими заболеваниями. О некоторых не самых веселых эпизодах этой благотворительной деятельности автор рассказал в июльском интервью порталу Verbicide. Напомним, что одна из самых страшных катастроф в истории США полностью изменила жизнь нашего друга, он серьезно заболел и с тех пор вынужден регулярно ложиться в больницу для обследований и операций. Последние годы Джордж жил на пожертвования, которые собирал через Интернет, однако в связи с тем, что недавно власти, наконец, признали его инвалидом, Таббу было велено закрыть свой Paypal-аккаунт. Тем не менее, вы по-прежнему можете поддержать Джорджа теплым словом, написав ему по адресу:  furygeo@aol.com или  302A West 12th Street — Suite 324, New York City, NY 10014. Также с автором можно связаться через Facebook.

Вконтакте Twitter