Ploho: «Все херовые песни посвящены сексу и любви»

Сибирская постпанк-группа Ploho только что завершила свой большой тур по России. Sadwave поговорили с музыкантами о наркотиках, сибирском синдикате и о том, зачем пропускать через себя Питер.

Беседовал: Евгений Огоньков (The Saratov Room)

В одном из интервью вы назвали свою группу рупором поколения. Ощущаете ответственность за такие слова?

Андрей Сморгонский (бас-гитара): Конечно, разве кто-то не согласен?

Виктор Ужаков (вокал, гитара): Мы недавно вспоминали 90-е, как маленькими возвращались со школы, заходили в подъезд, а там ширялись наркоманы. Таксисты продавали водку из багажника, беспризорники нюхали клей, и мы были к этому приучены. Чего ждать от поколения, которое росло в этой среде? Оно абсолютно бессмысленное, не приносит никакой пользы, как аппендицит истории, его можно вырезать, и ничего не изменится. Об этом и поем.

Андрей: Это казалось совершенно обыденным, частью быта, на которую никто, казалось, не обращал особого внимания

Виктор: Ты родился в СССР, лишился всех идеалов, как в Бойцовском клубе, тебе сказали, что ты станешь рок-звездой или известным актером, ты понял, что не станешь, а потом тебе предложили взять кредит, вот и вся история нашего поколения. К нам на концерты часто приходят молодые ребята 16-18 лет, я вижу в их глазах похожую ситуацию. Они не понимают, что им вообще делать, и они предоставлены сами себе. Они черпают всю информацию из интернета, никак не могут уложить ее в своей голове. Я бы тоже не смог, будь младше лет на 10, я бы вообще охренел от такого потока информации.

Иными словами, ваши слушатели хотят, чтобы вы им дали какой-то совет? Указали выход?

Виктор: Да, им никто ничего не говорит, нам хотя бы говорили про высшее образование, карьеру какую-то, бизнес, объясняли, что хорошо и что плохо. Сейчас люди нихуя не объясняют, и в моральном плане творится большая анархия, чем в 90-е.

Андрей: Никаких ответов в наших песнях нет, но музыка дает людям сочувствие. И в этом переживании, которое звучит в унисон с их собственным эмоциям, они испытывают облегчение.

Виктор: Людям важно понимать, что они не одни такие, что кто-то переживает или переживал подобное до них.

Андрей: Это первобытное ощущение единения, потому что когда человеку перерезают пуповину, он обрастает чувством изоляции.

Виктор: Не заблудись.

Андрей: Допустим, в первобытном обществе эту функцию выполняли оргии, в современном обществе оргии уже неприемлемы, поэтому мы ходим за чувством единения на концерты.  Во многом я процитировал Фромма.

Виктор: Фромм хороший чувак.

Зачем вы начали делать фестиваль «Пустота»?

Виктор: Есть такая тенденция, когда ребята из маленьких городов уезжают в Питер, возвращаются домой и не могут дальше так жить. Они понимают, что надо срочно что-то со всем этим делать. Потому что они видели, как может быть, и знают, что в их городе есть люди, которые готовы ходить на концерты. Есть какие-то клубы, площадки, но организацией чаще всего занимаются всякие нелепые персонажи. И нет никакого центра, который создаст вокруг себя движение. Мы сами в мае побывали в Питере, после этого я прожил там месяц, вернулся, и уже в октябре мы сделали  фестиваль «Пустота» человек на 400. Вся сибирская постпанковская флава там выступала, я привез «Продавцов-консультантов». Я думаю, это единственный путь развития, сначала нужно пропустить через себя Питер и затем вернуться в свой город.

Думаете дальше двигаться в этом направлении?

Виктор: По-любому, мы вернемся из тура в начале декабря, я крайне маргинально передохну, и ближе к весне, думаю, сделаем. В Сибири сейчас наступило интересное время, повсюду появляются новые группы, волна развивается как нигде. Хотелось бы сделать собственный «Скиф», и я уверен, что в этот раз у нас все пройдет на порядок выше, чем в первый раз.

Как вы решаете организационные вопросы? К примеру, те же «Продавцы-консультанты» составили совершенно немыслимый райдер…

Виктор: «Продавцы-консультанты» просто угорели. Бытовой райдер, и уж тем более технический, чаще всего никто не читает, всем плевать.

Андрей: Мне нравится там момент про фруктовую тарелку, мясную тарелку, пластиковую тарелку.

Виктор: И про немых охранников в смешных шапках, а также про то, что ключ от гримерки должен находиться внутри живого крота. В бытовых райдерах нет ничего лишнего. Может показаться, что какие-то полотенца – это прихоть. Но когда ты едешь через всю Россию, тебе реально нужно полотенце и какой-то минимум в гримерку. Хочется прийти и упасть на диван. Это не прихоть, а необходимость после всех этих поездов, автобусов и прочего говна. У нас все по минимуму, крайне базово, простейшие бытовые моменты. Если мы ночуем, то переночевать желательно не на вписке, потому что после поезда не очень удобно спать на полу в кухне.

Не бывает такого, что после длительной дороги музыка превращается в работу?

Виктор: Нас же никто не заставляет ехать в тур, мы сами его сделали, выбрали города, способ передвижения. Мы знали, на что подписываемся.

Андрей: У нас не было ни одного рутинного концерта. Типа давайте выйдем, отыграем и поедем отсюда. Кстати, в Уфе было очень круто.

Виктор: Да, все рубились как в последний раз.

Насколько я знаю, вы записываетесь методом DIY. Это принципиальная позиция или у вас нет другого выбора?

Виктор: Записаться в студии не проблема: они есть повсюду, чуть ли не в каждой деревне. Но нет человека, который сможет грамотно свести и отмастерить все так, как ты хочешь.  Это большая проблема. Сейчас все пишется на цифру, звукари чаще всего не врубаются в лоу-фай, не понимают, как  специально «загрязнить» звук. А я дичайший поклонник лоу-фая, мне надо, чтобы шумело, и иногда даже бывает сложно слушать чистую вылизанную музыку.

Андрей: Мы привыкли делать песни быстро, в течение суток максимум.

Вы играете постпанк, а что есть в вашем мироощущении от панк-рока?

Виктор: Мы все играли в гаражных группах и постпанком занялись случайно, даже по приколу. Мы не собирались играть по принципу: «Давайте как Joy Division». Мы все выросли на гитарной музыке и с электроникой обращаться вообще не умеем. Просто в этом звуке мы нашли единственный для себя способ сказать какие-то вещи, которые невозможно изобразить в гаражном роке или электронной музыке. На записях, не буду спорить, особенно на первых – это постпанк. От постпанка у нас линейность в музыке, определенная цикличность. Но живьем мы точно звучим гораздо ближе к панк-року, чем к постпанку. Но даже наши тексты не особенно постпанковые. Я очень люблю постпанк, давно его слушаю, но мне было бы скучно смотреть на идолов постпанка вживую. Стоят три тела и тупят. Ты можешь отвернуться от сцены, пойти к бару, ничего не изменится.

 В ваших текстах преобладают нонконформистские мотивы, вы политически ангажированы?

Виктор: Не особо. На самом деле, я не смотрю новости, не читаю их. Я просто вижу, что вокруг происходит, и все – я в курсе событий. В самарской пельменной можно больше узнать о мире, чем из новостей. Ни в одном нашем тексте нет того, что нас не окружает. В Екатеринбурге мы видели на автобусной остановке баннер с цитатой из Библии. Это современная ситуация, нет ничего надуманного.

Почему вы не пишите о сексе?

Андрей: Просто никто из нас сексом не занимается.

Виктор: Когда я был маленький и смотрел по телевизору «Песню года» или еще какую-то хрень, там пел Игорь Николаев. Его спросили, о чем будет следующая песня, он ответил, что о любви, ведь все песни о любви. Тогда я задумался и понял, что реально все херовые песни о сексе и любви. Вся попса, весь рок-н-ролл. Я не знаю, стоит ли об этом дальше петь, мне кажется всем и так все понятно. Я сейчас читаю «Прошу убей меня». Когда Velvet Underground пели о сексе, это было основой той музыки, сейчас волна совсем другая. Люди устали от этого, по крайней мере, я устал.

Андрей: От секса?

Виктор: От того, что это слово утратило подтекст и звучит отовсюду. В фильме про Sex Pistols есть сцена, когда Нэнси приходит на вписку после концерта и начинает приставать ко всем по очереди. Роттен ей говорит: «Американская шлюха, секс для грязных хиппи, секс – это скучно, иди в жопу, мы будем спать». Возможно, песня «Размножение» отчасти навеяна волной панка-77.

Андрей: Петь о сексе неинтересно.

Зато у вас есть песня про топор, кавер на «4 позиции Бруно». Она о холодной войне?

Виктор: О чем писали эту песню «4 позиции Бруно», мы никогда не узнаем. «4 позиции Бруно» – одна из моих любимых групп в России сейчас, я их очень часто слушаю, они сильно влияют на меня. Мы записали песню за два дня до выезда, она самая, наверное, не глючная и довольно буквальная. В ней идет речь о злопамятстве. Каждый человек в жизни испытывает такое чувство. Никакого прощения нет, это все поповская чушь как вдохновение и прочая хуйня. Моя знакомая Яна Казанцева из группы «ВХОРЕ» пару раз писала мне, как она понимает смысл моих песен. Я даже предположить не мог, что кто-то их так расценит. Когда я писал их, то думал об очень маленьком внутреннем мире очень простого человека.

Андрей: Мы сами никогда не догадаемся, о чем это, может, отсылка к американским индейцам.

Ваш второй альбом называется «Смирение и отрицание». Отрицания у вас достаточно, а есть ли место смирению?

Виктор: Во мне пока не очень много смирения, я боюсь того момента, когда оно ко мне придет. Последние четыре года происходят все эти Болотные, Украина. Это реально смирение и отрицание, только слова нужно поменять местами. Все дико усираются отрицанием, но на самом деле давно смирились. Это ложное отрицание, никто ничего не хочет делать. Ничего не происходит, люди ничему не препятствуют, это абсолютное ничто. Они просто выходят, городят какую-то чушь, а потом уходят, ничего не меняется, они давно со всем смирились, на самом деле, вся эта реальность  им уже давно не интересна.

Андрей: Когда я придумал это название, я думал о намного меньшем количестве вещей, чем озвучил Виктор. Я думал о нашем слушателе, который одновременно смиряется с окружающей действительностью и в то же время, внутри себя, ее отрицает. Вся наша музыка построена вокруг этого противоречия.

Вам не кажется, что в какой-то момент просто стало модно петь про пустоту?

Виктор: В фильме «Круглосуточные тусовщики» чувак говорит замечательную фразу: «Когда одна волна находится в упадке, другая – на подъеме, и они пересекаются в определенной точке».  Когда электронная музыка перестала быть модной, вернулся гараж ривайвл, потом он опять пошел вниз, и все группы, которые играли гитарную музыку, начали использовать всякую электронную херню, и она опять пошла вверх. Было время, когда гараж 60-х начал популяризироваться, и The Cavestompers реально собирали залы. Все циклично, постпанк вернулся, как и все остальное, и однажды начнет увядать. После него должна случиться гранжевая революция, а я жду рейва.

Андрей: Я уверен, что когда-нибудь должен вернуться глэм.

Про наркотики у вас тоже есть песни «Бензедрин» и «Вниз», это личный опыт или выдуманные истории?

Виктор: Я ничего не знаю о наркотиках (смеется). Самые жесткие мои четыре дня в плане психонавтики я провел в Петербурге. Я жил у друга на Лиговском, потом уехал и ничего не понял, у меня в голове от всего этого случилась тотальная каша. Очухавшись, я написал «Бензедрин», хотя наша самая психонавстская песня – это «Лиговский проспект». А «Вниз» не совсем про наркотики, она абсолютно о любой зависимости. Я пока уверен, что могу слезть.

Кто вам нравится из современных постпанк-групп?

Виктор: Мы очень дружим с группами «сибирского синдиката» – это «Убийцы», «Звезды», «Бумажные тигры». Бывает, я приезжаю к друзьям в Томск, не на концерты, а просто погостить. А из несибирской музыкальной тусовки мы пересекались с «Лемондэй», «Электрофорезом», «Барто», но за счет географической удаленности особо не поддерживаем контакт. Знакомы, здороваемся и все.

А «Сруб»?

Виктор: Нет, «Сруба» в этом списке нет, он есть в другом, расстрельном. Я, скорее всего, буду в феврале делать тур группе Shortparis. Когда мы обсуждали это, они спросили, можно ли заехать в Новокузнецк. А это такой маленький угледобывающий город, черный снег зимой, и субкультуры там не очень развиты. У них очень харизматичный вокалист, он поет высоко и на французском. Я им говорю: «Вы же понимаете, что этот концерт может плохо кончиться?». Они отвечают: «Да, конечно, но это же наш дом».

Вконтакте Twitter