Обвиняется Джелло Биафра. Как экс-лидера Dead Kennedys судили за порнографию

Публикуем историю Джелло о том, как его и нескольких соратников по панк-року судили в 1987 году за постер «Пенисный ландшафт» швейцарского художника Гигера, который был вкладышем в альбоме «Frankenchrist» Dead Kennedys (1985). Впервые не только на русском, но и вообще в виде текста (в оригинале эта история рассказана Биафрой на спокенворд-альбоме «High Priest of Harmful Matter: Tales From The Trial» 1989 года). Увы, актуальности такие сюжеты не теряют по сей день.

Источник: спокенворд Джелло Биафры «High Priest of Harmful Matter: Tales From the Trial»
Расшифровка и перевод: Николай Арутюнов, Владимир Переведенцев

15 апреля 1986 года – время платить налоги! Что за денек! Я сидел на чердаке своей съемной квартиры, где обычно спал, и вдруг слышу, как кто-то громко топает по лестнице. Кто бы это мог быть?

– Там-тадам-там, мы из полиции! (напряженная музыка)

– А что вы делаете в моём доме? (напряжённая музыка продолжается)

– Вы подозреваетесь в распространении опасных материалов!

– Опасных материалов? Каких еще опасных материалов?

Как думаете, что может быть опаснее драки с полицейским у вас в спальне?

Я спустился по лестнице в большую комнату и обнаружил, что их там не один, не два, не три, не четыре, не пять, а целых девять! Девять копов, раздирающих мою квартиру в клочья. Это было похоже на облаву Управления по борьбе с наркотиками! Или на пропагандистские телефильмы времен холодной войны: КГБ вламывается с обыском в квартиру к Сахарову, переворачивает все вверх дном и забирает его письма.

Итак, два полицейских листают мою телефонную книгу страница за страницей, сверяя имена. Так что если вы мне когда-либо что-нибудь отсылали, и я записал ваши контакты, – улыбнитесь, вас снимает скрытая камера!

Интересно, что не все копы были из Сан-Франциско, трое из девяти оказались из Лос-Анджелеса. Не мне вам рассказывать, что это одно из самых жестоких полицейских ведомств в Америке, если не во всем мире. Я решил уточнить: «Что это ещё за опасные материалы? Что это, в конце концов?»

Если бы они следили за мной хотя бы вполовину так тщательно, как умеют, они бы знали, что в моей квартире нет наркотиков или оружия, нет пистолетов-пулеметов «Узи», спрятанных под кроватью. Я ничего такого не храню, невзирая на заявление губернатора Джорджа Докмеджяна о том, что панк — это «бандитский феномен»!

В общем, выяснилось, что девять копов перерыли мою квартиру в поисках вот какой добычи, – опасным материалом оказалась виниловая пластинка «Frankenchrist» группы Dead Kennedys, в которой я тогда играл. Внутри альбома находился вкладыш с картиной швейцарского художника-сюрреалиста Х. Р. Гигера. Кто не знает, он получил «Оскар» за дизайн декораций и монстров в фильме «Чужой». Гигер больше известен в Европе, чем в Штатах, он, в основном, выставляется в галереях, но иногда рисовал обложки для Emerson Lake & Palmer (альбом «Brain Salad Surgery»), Дебби Харри («KooKoo»), а также групп Magma и Celtic Frost. Он очень узнаваемый художник, но копы, видимо, хотели найти его в моей квартире:

  — Где человек, нарисовавший эту картину? Где он? Где он?

— В Швейцарии!

В тот момент я реально испугался за свою жизнь. Я пошел посмотреть, что происходит на кухне, а там другой лос-анджелесский полицейский копался в промокопиях пластинок, выпущенных моим лейблом Alternative Tentacles. Внезапно коп наткнулся на пластинку Butthole Surfers.

— Ты и с ними связан?!

Интересно, думаю я. Страшновато. То есть, 45-летний лос-анджелесский агент полиции нравов знает, кто такие Butthole Surfers? И я не думаю, что у него какие-то суперпродвинутые дети. Уверен, он позаботился о том, чтобы подобное не попадалось им на глаза. А что, если кто-то из этих копов уже давно следит за всей нашей андеграундной сценой?

Я бегом помчался в другую часть дома, где они рылись в моих письмах и адресной книге. К тому моменту мне уже было по-настоящему страшно: я слышал, как хлопали письменные ящики на чердаке, и боялся, что эти парни могут подбросить наркотики или оружие в мою одежду, чтобы потом пристрелить меня «из соображений самообороны» или чего-то в этом духе. Я плюхнулся на стул, как был, в одном банном халате.

Два лос-анджелесских копа кружили вокруг меня, словно акулы. Один из них, огромный и злющий, сильно напоминал Роберта Митчема: «Сядешь примерно на годик! Кто-нибудь, заткните этого парня, чтобы я его не слышал!»

А второй играл в хорошего полицейского: «Тебе нравится петь в группе-е-е-е? Ты много зараба-а-а-атываешь?»

Он пытался вытащить из меня информацию о том, кому принадлежит машина снаружи, кто владелец дома, и так далее.

Затем вошел коп из отдела полиции нравов Сан-Франциско в длинном пальто и брюках в тонкую полоску, серьезный тип! Лицо его было чем-то обеспокоено. Он спросил: «Что все эти пропавшие дети с пакетов из-под молока делают у тебя на стене на кухне? Ты знаешь, где они?»

Я чуть было не ответил ему: «Да, я же Джон Уэйн Гейси, а они все похоронены в подвале, хе-хе-хе».

Короче, после двух с половиной часов этого непрерывного кошмара (поверьте, когда такое количество копов снует вокруг тебя, ища повод отметелить, это скрытая форма изнасилования, и они это прекрасно знают); через два с половиной часа они  вдевятером, наконец, нашли то, что искали. Три копии альбома «Frankenсhrist», три постера-вкладыша с картиной Гигера, мою личные письма и бухгалтерские книги. Последние они так и не вернули. Даже ксерокопии не прислали, хотя так положено по закону.

До этого они уже обыскали офис Alternative Tentacles и More Damn Records — наше небольшое помещение на складе. Пара копов демонстративно держала в руках туровые футболки D.O.A. Один из них нашел хромированный слайд с изображением картины Гигера, которую нам прислал его агент из Швейцарии.

«Он у нас! Это неопровержимая улика! Нашли, нашли, нашли! Ха-ха-ха!» Только забрать его с собой они забыли.

Тем не менее, два месяца спустя, 2 июня 1986 года, накануне дня выборов, я выясняю, что прокуратура Лос-Анжелеса обвиняет меня и еще четырех человек в распространении опасных материалов среди несовершеннолетних.

Обвинялись мы с Рут Шварц из Maximum Rocknroll и More Damn Records, а также еще один парень, который работал в Alternative Tentacles и к тому моменту уже уволился. Тем не менее, под раздачу попал и он.

Еще обвинение выдвинули парню из Green World Distribution, который занимался оптовыми продажами; обвинялся даже 67-летний старик, чье преступление против человечества заключалось в том, что ему принадлежал аппарат для печати винила, изготовления матриц и пересчета дисков. Даже до него дотянулись. В худшем случае нам грозил год тюрьмы и 2 тысячи долларов штрафа только из-за того, что мы сказали своим музыкальным альбомом. Это точно Америка?

Мы знали, что должны бороться, особенно когда на следующий день Типпер Гор, едва скрывая ликование, заявила: «Это именно то, чего мы добивались!» Она без конца повторяла: «Я не цензор, но таких людей [как мы] надо сажать! Они нарушили закон об отражении истины на упаковке и не поместили знак Parental Advisory на пластинке, а вместо этого напечатали знак, высмеивающий Parental Advisory».

В тот же вечер прокурор и его заместитель появляются в телевизоре и говорят: «Мы считаем это экономичным шагом, таким образом мы посылаем сигнал, что будем преследовать таких людей по закону». Экономичным! Какой сигнал они пытались отправить? Они осознанно выбрали в качестве показной мишени независимые лейблы, которые будут вынуждены платить из своего кармана за защиту в суде, но скорее всего все равно будут раздавлены как тараканы.

Вместо того, чтобы атаковать богатую рекорд-компанию, которая выпускает альбомы Принса или Оззи, они докопались до нас. Плюс —  это послание всем магазинам страны, которое гласит: «Если не хотите проблем с полицией, вы должны бойкотировать Dead Kennedys в стиле Маккарти —  ни у кого не должно быть доступа к их пластинкам». Вот такое было сообщение.

Мы знали, что должны бороться, но ресурсов у нас на это не было. Так что мы основали правозащитный фонд «No More Censorship», чтобы найти деньги на судебные издержки. Но мы и не предполагали, что наша попытка защитить себя, невиновных ни в чем, как нам казалось, будет стоить нам полутора лет жизни и 80 тысяч долларов, чтобы добиться отмены штрафа в 2 тысячи и тюремного срока в год.

Наконец, в августе 1987 года мы предстали-таки перед судом в Лос-Анджелесе. Через полтора года после полицейского обыска! Наконец-то! Торжественный финал!

Нас судили прямо наискосок через дорогу от того здания суда, где были сделаны знаменитые кадры с Перри Мейсоном с нижнего ракурса: «Да, начался суд, где Перри в клочья порвал прокурора! Оказалось, что все свидетели клевещут друг на друга! И неизбежно через 20 минут один из них сломался и сознался во всех преступлениях!»

В настоящих судах все совсем не так. Настоящие суды тянутся вечность. Первые десять дней у нас ушли только на споры по поводу напутствия присяжным. После этого мы сидели в суде и смотрели, как люди спорят из-за музыкальной пластинки три недели. Серьезно, три недели в Лос-Анджелесе — это уже невероятно жестокое наказание для любого человека.

А теперь давайте представим героев истории! Со стороны обвинения новый воин правого крыла Майкл Гуарино, который как-то заявил, что Первая поправка — это лазейка в законе. Еще он открыто восхищался Эдом Мисом.

Один репортер процитировал мне слова Гуарино о том, что суд над Уильямом Берроузом за его «Голый завтрак» это совсем не то же, что наше дело, ведь Берроуз уважаемый автор, не побоявшийся восстать против общества угнетателей, но поскольку общество теперь изменилось, «Frankenchrist» —  это всего лишь непотребство!

Еще один репортер сказал мне другую шокирующую вещь ближе к концу суда. Любимая певица Майкла Гуарино — Патти Смит! И, по его словам, если бы Патти поместила на обложку своей пластинки рисунок Гигера, это не было бы непристойно, так как Патти Смит —  талантливая поэтесса, а Dead Kennedys — бездарности.

Гуарино был не то чтобы старым пердуном, вроде Джесси Хелмса, и это на самом деле самое страшное. Эти люди так молоды, они не умрут раньше нас. Они еще распихают нас по домам престарелых.

Гуарино было примерно 40, уложенная прическа под «битлов», полиэстеровый костюм, темные очки, такие же, как на стене в аэропорте Финикса. Оранжево-розовый галстук, мокасины. И самое странное —его бакенбарды, которые постоянно меняли цвет. На первом слушании с первым судьей они были коричневыми с легкой сединой. Следующее слушание с другим судьей —  они белые! Следующее слушание со следующим судьей — коричневые с легкой сединой. Очень занятно.

Моего адвоката звали Фил Шнеерсон. Он был известным юристом в заливе Сан-Франциско, сколотившим солидное состояние за эти годы, работая по уголовным делам. Но нам он решился помочь не из выгоды, а из профессиональных интересов. Его бесили люди, попиравшие Первую поправку, и раз ему представилась возможность, то хотел сделать что-то по этому поводу.

Так что если в будущем вы осознанно займетесь карьерой, захотите разбогатеть, завести полный гараж машин и пару детишек, то, по крайней мере, помните: зарабатывать себе на достойную жизнь и одновременно тратить время на пользу общества возможно. Так делал Фил.

Каждый из пяти подзащитных должен был иметь собственного уголовного адвоката, — по американским законам один адвокат не может защищать двух обвиняемых, потому что каждый из них может переложить вину на другого. А это недопустимо. Плюс, у нас был шестой адвокат из Американского союза гражданских свобод, он должен был следить за соблюдением конституционных прав при подаче апелляции, если нас все-таки признают виновными.

Но у этого Союза гражданских свобод не было таких денег, как у Джимми Ли Сваггерта или Родительского комитета. Они были просто общественным фондом, который нуждался в поддержке простых людей, как вы. Они специализировались на конституционном праве. Адвокаты ведь как врачи: конституционное право, законы о развлечениях, наследственное право, деловое право, уголовное право, спортивное право и прочие. Никто не следит за тем, как работают адвокаты в других направлениях. На каждую область закона у них свой специалист, поэтому нас защищали шесть адвокатов.

Так вот, первые полторы недели эти шестеро кричали друг на друга, споря по поводу напутствия присяжным. Казалось бы, все просто, ведь речь шла о законе из трех предложений под номером 3.3.1 в Уголовном кодексе Калифорнии «Распространение опасных материалов среди несовершеннолетних».

«Материал считается вредным, если среднестатистический взрослый калифорниец, исходя из современных общественных стандартов, расценит его непристойным для несовершеннолетних лиц». Короче, будь обычным и современным, иначе ты влип!

Еще обвинению необходимо было доказать, что наш рисунок возбуждает похотливый интерес. Мое любимое словосочетание — «похотливый интерес». Это значит, что если вы увидели нечто, на что вам хочется вздрочнуть, это обращение к вашим похотливым интересам, а это незаконно. Это verboten! (запрещено – нем.)

Те из вас, кто видел эту картину Гигера, вам правда хотелось на нее подрочить?! Серьезно, я не могу представить себе никого, кто был бы сексуально возбужден этим изображением, если это, конечно, не полицейский и не прокурор Лос-Анджелеса.

Спору нет, это произведение Гигера впечатляет. Это не детская картинка, и именно это мне нравится в искусстве, — когда оно заставляет тебя думать, даже если тебе не очень приятно на него смотреть. Для меня эта картина не эксплуатационная, а наоборот антиэксплуатационная, потому что она просто мерзкая.

По мне, это наглядная иллюстрация общественного консюмеризма. Общество и Америка поглощены тем, что имеют друг друга всеми возможными способами. Ну, так ведь я как раз об этом и говорил на альбоме Frankenchrist, только в песнях!

Короче, после полуторанедельного спора о напутствии, несчастные присяжные получили 60 страниц с определениями того, кто такой среднестатистический взрослый калифорниец, что из себя представляют современные общественные стандарты, и что такое «похотливый интерес».

Тем не менее, нам определенно стоило поспорить о каждом «и», «или» и «но» и придраться к каждому слову на каждой странице, потому что в конечном итоге мы их прижали и заставили снять обвинения с 67-летнего старика, у которого был найден пресс для печати виниловых пластинок. К тому времени его здоровье ухудшилось настолько, что он был не в состоянии присутствовать в суде.

На следующий день обвинения сняли со Стива Будро из Green World Distribution, который распространял альбом через магазины. К сожалению, не то чтобы ему сильно подфартило, его компания все равно обанкротилась.

Пришло время оспаривать правомочность улик. Наконец-то началось веселье! У кого-нибудь можно одолжить ручку? Есть ручка у кого-нибудь? Не швыряйте в меня 20 ручек! Мне достаточно одной. Я не смогу достаточно хорошо спародировать Майкла Гуарино без открытой ручки между указательным и средним пальцами, которой он все время пытается ткнуть собеседнику прямо в глаз, пока разговаривает с ним. Будто когтем, тыкает в тебя этой ручкой.

Главным доказательством, на которое напирал Гуарино, был рукописный перечень разных альбомов, которые мы выпустили на Alternative Tentacles. Название, исполнитель, серийный номер. А у нас серийными номерами были «Вирус-1», «Вирус-2», «Вирус-3» и так далее.

«Ваша честь! Кому-то может показаться, что присяжным необходимо продемонстрировать, как эти люди сознательно распространяли материал, оскорбительный для общества! Эти группы! «Потрахушки с распятием»! «Анальные серферы»! И поглядите на эти названия альбомов! «Катастрофы пластической хирургии»! «Война на 45»! «Наци-панки, идите н-н-н… х-х…!» Было еще одно название, которое он не собирался произносить вслух в суде, – таким целомудренным парнем был Гуарино .

И плевать, что, когда судья или, что еще важнее, журналисты выходили из зала суда, он и его ассистент матерились между собой всеми существующими бранными словами. Ах да, его ассистентом, на мое счастье, оказался Офицер Дружба, тот самый клон Роберта Митчема, который напугал меня до чертиков, когда вломился в мой дом.

Мне пришлось сидеть рядом с ним три недели! Так вот, имейте в виду, что речь идет о человеке такой морали, что он готов был спасти детей Америки от порочных картин Гигера и рок-музыки, распространяя свои фотографии с крашеными волосами в местных СМИ.

Короче, Гуарино несет этот «вирусный» список судье, будто школьник бумажку учителю. Судья смотрит…. И начинает хохотать. Все, кроме Гуарино, тихо ржут. Он забирает список, и тут уже даже полицейский начинает смеяться, а Фил Шнеерсон наконец спрашивает: «Так что такое? Эта песня слишком задела вас за живое? «Слишком пьян, чтобы трахаться»?».

Ну что ж, наконец, часть улик отпала, и обвинения сняли с Рут Шварц из Maximum Rock’n Roll и More Damn Records, — она как посредник распространяла наш альбом через Green World Distribution. Но теперь нас встревожило другое обстоятельство: судья, как выяснилось, решительно блокировала наши попытки использовать доказательства того, что дело имеет политический характер, и в нем замешаны третьи силы.

Мы не могли привести в суде заявления Типпер Гор или слова телепроповедников, которые называли нас дьяволопоклонниками. Мы не могли использовать в свою защиту тот факт, что пресс-релиз прокурора Лос-Анджелеса, вышедший за день до выборов, слово в слово повторял те же самые претензии к картине Гигера, что указала Сьюзан Бейкер из Родительского комитета в журнале Variety парой месяцев ранее.

Нам не разрешили использовать даже план-схему действий полицейских, с помощью которой разгоняли концерт Dead Kennedys в Лос-Анджелесе.

Кто-нибудь был на нашем концерте в Уилмингтоне? Вообще-то это вне юрисдикции полиции Лос-Анджелеса, но тем не менее они пригнали вертолеты, пустили слезоточивый газ, побили кучу посетителей, которые выбегали через единственный выход, а там их поджидал строй копов, дубинки только успевали мелькать. После концерта мы думали, что у нашего барабанщика сломано плечо, но выяснилось, что это кровоподтек от очень точного удара, который страж порядка нанес музыканту в плечевой сустав.

Полицейские в защитном снаряжении носились туда-сюда по улице, разбивая витрины и лобовые стекла машин. Потом они заявили, что приехали после телефонной жалобы, но наш гитарист знал одну женщину, которая работала в госпитале неподалеку, и, по ее словам, представитель полиции Лос-Анджелеса пришел к ним в 16:30 и посоветовал усилить смену в отделении скорой помощи, так как ожидаются «пострадавшие». Все эти факты мы не имели права представить в суде.

Затем, наконец, нам представили кандидатов-присяжных. Если кого-то из вас привлекали в жизни в качестве присяжных, вы можете представить, какое это мучительно тоскливое занятие. В нашем случае они привели не 10, не 25, а целых 50 человек! 50 предполагаемых присяжных, из них выбрали 12, усадили этих людей на скамью, затем еще двух посадили на скамейку запасных на случай, если кто-то из основной коллегии заболеет.

А потом их начали расспрашивать обо всем на свете: «Вы женаты? Сколько у вас детей? Где живете? Есть ли у ваших детей проблемы с законом? Что вы думаете про то, что вы думаете про это?»

Присяжных без конца расспрашивали, чтобы определить, могут ли они быть предвзяты по отношению к защите или к обвинению. Причем в судах это всегда преподносится как случайный выбор сограждан подсудимого. Ну что ж, нам досталась весьма широкая выборка наших сограждан!

Первые двое знали кое-что о музыке, даже немного о панк-роке. Оба слышали о Dead Kennedys, один из них даже ходил на Black Flag и упомянул о The Germs. Двумя сиденьями ниже сидела пожилая женщина, которую Фил Шнеерсон спросил:

– Вы вообще слушаете какую-нибудь музыку?

– Ну, я играю на органе, но не в церкви…

Ой-ей-ей, а вот от этого нам не полегчало!

В кресле под номером 7 в сером костюме сидело яйцо с еще одним яйцом сверху в качестве головы и непропорционально маленьким ртом с усиками вокруг него, как у рыбы-попугая. Он наклонял голову вбок и вещал: «О, да-да! Я разбираюсь в искусстве! Я ставил спектакли и играл в театре в Детройте. Но с тех пор, как я перебрался в Лос-Анжелес, дела пошли еще лучше, – я снялся в рекламе 7-Eleven! Но я всегда выключаю радио, когда играет эта песня «I Want Your Sex» Джорджа Майкла. Не хочу, чтобы моя дочка это слышала!». 

И тут я понимаю, что все плохо: обстоятельный чувак с опытом в искусстве, но при этом махровый консерватор! Мы точно влипли.

Затем наступила наша очередь опрашивать присяжных. Я думаю про себя: «Ну давайте, спросите вот этого парня, ту бабулю из церкви, того 75-летнего мужика, который до сих пор работает в Lockheed, он же просто псих! Спросите их!» Но вместо этого они насели на первых двух панк-рокеров с такими вопросами, которые оставшиеся присяжные вряд ли хотели бы слышать:

– Присяжный номер 2, что для вач панк?

– Анархию!

Ну, спасибо! Но Фил был невозмутим.

– А что для вас значит анархия?

– Ну, это обеспокоенные молодые люди, которые хотят сделать что-нибудь с нашим апатичным обществом.

Так, ладно, теперь мне становится понятно, почему они расспрашивают этих «панков». Судья ни за что не позволила бы нам вытащить такие ответы из свидетелей, и уж точно не сочла бы такие реплики доказательством нашей невиновности.

Зато она была совсем не против, чтобы мы расспросили присяжных.

«Слышали ли вы когда-нибудь о Родительском комитете? Докладе Миса о порнографии? Рассказывают ли вам в вашей церкви о таких вещах, как цензура?».

Нам даже свалился подарок с небес – и приземлился прямо в кресло второго альтернативного присяжного. Чувак не протянул дальше вопросов судьи, но, блин! Как он нам помог!

Судья спросила:

– Есть ли какая-либо причина, по которой вы не можете быть беспристрастным участником суда присяжных?

– Да! Все копы врут!

– А почему вы так считаете, сэр?

– Ну, меня однажды самого судили в этом самом зале, и полицейский соврал, давая свидетельские показания, и меня признали виновным. А после он мне заявил, что, мол, у этой игры такие правила!

Судья:

– Вон!

Но все остальные присяжные это слышали.

Затем пришло время избавляться от присяжных: обвинение удаляет одного, мы удаляем одного, и никто не обязан объяснять причины. Просто стороны устраняют тех, кого не хотят видеть на скамье.

Каждый раз, когда на место устраненного присяжного садился новый, ему задавали невероятное количество вопросов, и это могло продолжаться неделями! Обвинение должно было делать первый ход, и тут вдруг Гуарино заявляет: «Обвинение удовлетворено этим составом присяжных».

Чего?! Я не понял. Ладно, ребята, неважно, неважно. Мне непонятно, какая у обвинения логика: убрал бы бабушку из церкви, затем яйцо из рекламы 7-Eleven, вон ту даму, они его пугали. Да убрал бы их всех, они все пугали и меня!

Но потом мне говорят: «Ты не понимаешь, что он делает? Он пытается каждый раз пропустить ход, чтобы мы первыми удалили десять дозволенных присяжных со своей стороны, а он после нас мог заполнить скамью теми, кем пожелает. Но мы его перехитрим». Окей!

Защита также удовлетворена присяжными! Ха-ха! В креслах присяжных был полный винегрет, и наконец, спустя две с половиной недели пришло время опросить первого свидетеля.

Этим свидетелем, которого Гуарино так мелодраматично называл жертвой, оказалась маленькая девочка. Хотя мне она не показалась маленькой, ей было лет 16, а выглядела она, может, на 19. Девочка вышла и начала монотонно рассказывать о том, как купила нашу пластинку в сетевом магазине Warehouse, что в супермаркете в Нортридже, в подарок на Рождество своему младшему брату и принесла наш альбом домой.

Ее мама подтвердила это, добавив, что по какой-то причине они вместе с дочкой вскрыли подарок брату до наступления Рождества. И по какой-то причине сразу наткнулись на постер с картиной Гигера. И по какой-то причине вместо того, чтобы отнести пластинку в магазин обратно и купить другую, мама отправила ее генеральному прокурору штата! Который, в свою очередь, отправил ее прокурору Лос-Анжелеса, типа «с Рождеством»!

Вы заметили отсутствующее звено в этой цепочке? Они не оштрафовали магазин. Гуарино оправдывал это так: «Они согласились сотрудничать и убрали Dead Kennedys с полок». Помните, как Джо МакКарти и прочие говорили, что посылают сообщение? Видимо, тот музыкальный магазин Warehouse очень хорошо усвоил это сообщение.

Рекордстор был частью крупнейшей розничной сети в Калифорнии. Они не просто сняли с продаж «Frankenchrist» в том нортриджском супермаркете, они вообще перестали продавать все альбомы Dead Kennedys во всех своих магазинах, окончательно!

Как бы там ни было, выяснилось еще кое-что интересное. Наше дело было одним из полдюжины дел, сфабрикованных затем, чтобы изменить закон в стиле Роберта Борка, так, чтобы любого человека в цепи дистрибуции можно было обвинить в непристойности и судить по всей строгости закона.

До сих пор Верховный суд преследовал только непосредственных виновных, то есть, если кассир продавал журнал «Hustler» 17-летнему подростку, или кто-нибудь в маленьком южном городке пускал в прокат порнофильм, их могли в этом обвинить. Но теперь власти хотели изменить расклад так, чтобы любого, кто приблизился к цепочке сбыта на расстояние запаха, можно было засудить.

По-моему, до сих пор не закрыто дело против фильма «Задницей в будущее» 1986 года, процесс ведет окружной прокурор Лос-Анжелеса Айра Райнер. Обвиняют всех актеров, всех актрис, режиссера, продюсера, модельного агента и даже человека, сдавшего свой дом для съемок на один день.

Они обвиняются по Закону о непристойности, что означает трехлетний срок в калифорнийской тюрьме. А если кого-то из фигурантов признают виновным, представляете, чего будет стоить собрать съемочную группу для какого-нибудь фильма, который могут счесть противоречивым через несколько лет после выхода?

Каково это, схватить и осудить на три года человека, который носит режиссеру кофе? Как я пойду в студию писать новый альбом, если все боятся со мной работать? Их могут арестовать! Вот, что демократы из городской и окружной прокуратур придумали для нас. И как же мне повезло, что следующим свидетелем был… Угадайте кто! (зловещая музыка) Конечно! Офицер Дружба, мечтающий стать Робертом Митчемом! Мой любимый полицейский.

– Сколько офицеров полиции участвовало в обыске дома Биафры и склада Alternative Tentacles?

– Только я и мой партнер.

Ну конечно! И это было самое честное показание, которое он дал в течение дня. Полицейский пытался представить все так, будто это я пригласил их в дом, тогда как в действительности они выбили окно рядом с дверью и вломились внутрь.

Потом я якобы сказал: «Ха-ха! О, вы, должно быть, пришли из-за картины Гигера? Я так и знал, ведь она такая непристойная, мерзкая и портит маленьких детишек! Хе-хе-хе! Отличная шутка, правда? А-ха-ха!» Ага.

Знаете, это разбило мне сердце. Не просто рассердило, а разбило сердце. Как вы можете догадаться, у меня довольно циничный взгляд на то, как устроен наш мир. Но увидеть блюстителя закона, слугу общества, который выступает свидетелем и во всеуслышание врет два с половиной часа в суде… Это разбило мне сердце.

На следующий день наступил черед нашей защиты. Теперь скажите: как защищать нечто подобное? Этот альбом, эту картину. Конечно, мы могли бы позвать фанатов Dead Kennedys, чтоб они сказали: «Эти парни крутые! Они отпад! Они спасли мне жизнь! Я уже собирался выстрелить себе в голову после того, как послушал Оззи Осборна, но они указали мне путь! Отпустите их, они классные!»

Не думаю, что это убедило бы мужика из 7-Eleven или бабушку из церкви. Сомневаюсь также, что мы бы добились нужного результата, вытащи они меня на место свидетеля, чтобы я сидел и причитал: «Я не преступник! Честно! Я невиновен!». Это бы не помогло.

Так вот, мы вызвали в качестве свидетеля-эксперта Джоан Вайнштейн – историка искусств из Питтсбургского университета, временно работавшую в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Она немного рассказала присяжным о сюрреализме в искусстве, Пикассо, Дали, Гигере… Почему они рисовали так, как рисовали, об истоках, почему их картины интерпретируются по-разному разными людьми. В качестве примера она приводила обсуждаемую картину Гигера.

Это было довольно забавно – смотреть, как профессор из вуза рассуждает о связях этой картины с альбомом «Frankenchrist». Возле скамьи присяжных был выставлен увеличенный фотоснимок вкладыша с текстами альбома, и Джоан рассказывала, водя указкой по строчкам песен типа «MTV Get Off The Air», «Soup Is Good Food», а присяжные тем временем сидели, каждый со своей индивидуальной распечаткой, и прилежно следили за текстом, как в караоке.

Но к этому моменту мы уже дали им еще кое-что. Ранее мы выяснили, что Гуарино случайно проболтался прессе о своем плане до последнего скрывать картину Гигера от присяжных, ведь он знал, как мы не хотим, чтобы они ее увидели.

Обвинитель пытался создать напряжение в духе Хичкока. Когда знаешь, что будет страшно, и вот вспышка света, а из нее вдруг появляется картина Гигера: «О-о! Нам страшно! О-о-о! Как непристойно! Как злобно! Типпер Гор была права! Бросьте их в тюрьму! Сварите их в котле».

Итак, в тот день Фил начал защиту: «Господа присяжные! Вы, возможно, задались вопросом, из-за чего вся эта суматоха, так?»

Присяжные, раздраженно: «Так».

«Прошу, возьмите постер с картиной! Каждый может взять постер! Вот вкладка с текстами, чтобы вы понимали, почему музыканты вообще поместили в альбом это изображение. Оставьте себе на память, можете забрать домой. Можете даже взять саму пластинку и постер после окончания суда, если вам понравится».

Во время перекрестного допроса свидетелей вместе с Джоан Вайнштейн Гуарино просто обезумел. Он вооружился до зубов коллекционными альбомами картин Гигера, за которые некоторые выкладывают кругленькие суммы. Обвинитель открыл их и давай кричать: «Ну что! Разве эта работа —  не извращение?! А эта, разве не похабщина?! Разве вы не считаете, что Гигер помешан на сексе с мертвецами?! Разве вы не видите здесь порнографического содержания?! Разве эта картина не отвратительна?! Это не грязь, по-вашему?!».

И все в зале про себя думают: «Ох! Да этот чувак одержим! Протыкает своей ручкой насквозь страницы этого чудесного альбома Гигера».

Но знаете, в каком-то смысле это даже круто. Этот парень – один из худших на моей памяти примеров человека без чувства юмора, допущенного к большой власти. И ему пришлось целых полтора года есть, спать и видеть сны о картинах Гигера и песнях Dead Kennedys!

Следующему свидетелю повезло не намного больше. Это был Грейл Маркус, писатель и историк, специализировавшийся на рок-музыке. Гуарино попытался избавиться от него, сказав, что рок-писатель не может рассуждать об искусстве, затем наехал на Джоан Вайнштейн, потому что искусствовед, якобы, тоже не может говорить о рок-музыке. Но судья отклонила его протесты. Так что Гуарино пыхтел, кряхтел, все больше злился, и уже начал краснеть. Наконец он развернул постер с картиной Гигера перед Грейлом Маркусом и начал играть в игру:

– Хорошо! Если вы говорите бла-бла-бла, не значит ли это бла-бла-бла?!

– Нет, я такого не говорил, я сказал бло-бло-бло.

Грейл Маркус был невозмутим, ведь ему уже доводилось выступать свидетелем в суде. В итоге Гуарино тычет Грейлу постером в лицо и кричит:

– Хорошо! Вам не кажется, что эта картина на 100% непристойна?!

– Нет.

– Хорошо! Тогда объясните мне каждый дюйм на этом постере так, чтобы я знал, на сколько процентов эта картина непристойна, а на сколько – нет!

С нас было довольно. Мы уже хотели кричать: «Протестуем, ваша честь!» Но мы сдерживались, чтоб присяжные не подумали, будто нам есть что скрывать, или что мы какие-то нытики. Нам хотелось, чтобы они увидели во всей красе того Гуарино, которого знали мы, но это уже был перебор.

А Гэри Мэндинак, адвокат Рут Шварц, который остался помогать Филу с нашей защитой, все говорил ему: «Не протестуй, не протестуй! Следи за присяжными! Смотри на женщину из церкви, следи за ней!»

Сверху вниз, дюйм за дюймом они изучали постер Гигера. Смеяться мне было нельзя. Нет, позвольте, в течение всего судебного процесса я был вынужден сидеть как типичный обвиняемый в костюме и галстуке с прической школьника, пытаясь выглядеть максимально невинно, не проявляя никаких эмоций.

Присяжные сидели ко мне перпендикулярно, и их толком не было видно, так что я был вынужден искоса пялиться на них, как Теодор Банди или вроде того. Не хотелось, чтобы они это заметили!

Еще я очень не хотел, чтобы они увидели, как у меня от пота намок пиджак, когда им раздали постеры Гигера. Они их развернули, а я про себя: «О, нет, они смотрят на это!» А у них на лицах будто написано: «Ну что же, весьма сюрреалистично. Кажется, мы держим эти картинки вверх ногами!»

Следующим свидетелем был Денис Эрокан, издатель музыкального журнала BAM. Гуарино налетел на него и стал как обычно тыкать в лицо постером Гигера:

– Так! Если это не десять эрегированных пенисов, входящих в десять гнилых влагалищных отверстий, то что тогда?!

– Не знаю, как по мне, это просто похоже на несколько шариков из грязи.

На этом свидетельские показания в тот день закончились. На следующий день мы должны  были опросить новых свидетелей-экспертов, но решили, что присяжные устали их выслушивать, к тому же у нас был заготовлен небольшой сюрприз.

Гуарино как раз готовился разнести в пух и прах наших следующих свидетелей-экспертов, затем он хотел добраться до меня. Для этого он заготовил огромную коллекцию фэнзинов с моими интервью, – так много я не видел больше нигде.

И тут Фил встает и говорит:

– Защита закончила.

– Что?! Что?! Что?! Какого черта, Биафра не собирается защищаться?! Что?!

У обвинения было десять минут, чтоб подготовить свое заключительное слово, но вместо этого они устроили очередную злобную истерику.

Стайни носился по залу: «Гигер – Ричард Рамирез от искусства!»

Ну, вы поняли, тот ночной маньяк-убийца.

«Этих людей надо воспринимать так же! Не обманывайтесь тем, что мистер Джелло Биафра сегодня культурно одет и улыбается во весь рот. И пусть вас не вводит в заблуждение тот факт, что его адвокаты приветливей меня!»

Наконец, он уже не мог себя сдерживать (впрочем, Гуарино так или иначе собирался это сделать): обвинитель развернул  плакат с картиной Гигера и давай размахивать им во все стороны, чтобы все видели! В том числе, те пятнадцать несовершеннолетних, что присутствовали в зале суда.

Присяжные удалились, чтоб посовещаться до конца дня. Перед этим мы коротко напомнили им, для чего изначально предназначалась Конституция США. На следующий день они продолжили совещаться.

Есть только одна вещь, еще более тоскливая и тягомотная, чем участвовать в жюри присяжных и слушать бесконечную судебную болтовню. Это ожидание, пока присяжные выйдут с вердиктом. Никто не может в это время покинуть зал суда. Я пытался, но меня остановил судебный пристав, – на мою неудачу, его звали Кеннеди.

В зале суда не происходит ровным счетом ничего. Судья, должно быть, торчит где-то у себя в кабинете. А ты просто ждешь, и это тянется вечно. Но в каком-то смысле я хотел, чтоб все ждали подольше: Фил объяснил мне, что если присяжные выходят через два-два с половиной часа, это, как правило, означает, что защита проиграла. А если они совещаются до четырех часов, есть вероятность, что кто-то там пытается отстоять какие-то принципы.

Мы ждали четыре, шесть, восемь часов, а присяжных все не было. И вот, наконец, нам выносят записку. Кругом шепчутся: «Что там, что там?» В ней сказано: «Присяжным необходим виниловый проигрыватель».

О, нет… О, нет! Что я наделал! Я знал, что в итоге это меня похоронит! Зачем я так громко вывел гитары в миксе?! Зачем я не послушал этих хмырей в бежевых бейсбольных куртках из крупных рекорд-компаний, когда они говорили: «Ну конечно! Мы подпишем Dead Kennedys и дадим вам полную творческую свободу. Только смените название» Почему я не прислушался к здравому смыслу!?

Через полтора часа присяжные вышли, и выглядели они, конечно, не особо счастливыми. У них почти дым из ушей валил!

Судья спросила: «Итак, вы пришли к какому-то решению? Прошел почти день». А они сумели согласиться только в том, что безнадежно застряли в тупике – 5 против 7, с перевесом за наше оправдание. Однако в американском судопроизводстве такой расклад не позволяет соскочить с крючка правосудия. Присяжные должны прийти к единогласному решению: виновен или нет. А если они не могут договориться, это называется «коллегия присяжных, не пришедшая к решению», в этом случае судья может аннулировать все разбирательство.

При таком раскладе прокурор может подать иск по новой и повторно протащить тебя через весь процесс. Гуарино-то, конечно, подал ходатайство о проведении нового суда, и ожидал его с нетерпением. Но на наше счастье судья Сьюзан Айзакофф сказала: «Что ж, мы видели достаточно экспериментов с американским законодательством в этом зале суда. Обвинения сняты, дело закрыто».

Но победили ли мы? Разве это победа? Ну да, мы выиграли битву, но не войну. А война становится тяжелее с каждым днем. Взгляните, как религиозно настроенные правые пытаются контролировать наши школы, закрывать прекрасные музыкальные магазины или классные университетские радиостанции.

Я бы еще много о чем хотел бы сказать, но у нас кончается время. Спасибо, что пришли!

От редакции: у этой истории довольно безумный постскриптум. В 1997 году, через 10 лет после суда над Биафрой и его командой, обвинитель Гуарино признал, что был неправ. По словам прокурора, позже они с коллегами внимательно изучили тексты Джелло и сочли их «крайне социально значимыми, антинакротическими, и проиндивидуалистскими». Обвинитель признал, что они с коллегой были парочкой «прокуроров-выпендрежников», которые хотели сделать себя имя на громком процессе.

Подписывайтесь на Sadwave в социальных сетях:
Facebook | ВКонтакте | Telegram | Instagram

Вконтакте Twitter